Журнальный мир

* * *
А жить бы век – в уединенье кротко,
На берегу, вдали от суеты,
Где лишь одна двухвёсельная лодка
Вмещает все надежды и мечты, –

И стонущим заокоёмным летом,
Едва нагую трепетную высь
Лучи разбудят первородным светом,
Туманом над рекою вознестись…

Лазоревый ангел

«…Где ты, мой ангел лазоревый?..»
Елена Ковалёва, «Каргополь…»

Лазоревый ангел
В лазоревом небе парит.
Кто верит – увидит
И ясно заплачет навзрыд.
А кто-то смеясь отмахнётся
Небрежной рукой –
И облачко нежно
Сольётся с небесной рекой…

Лишь ясному – зренье,
Лишь верному – вера дана.
Моё поколенье…
Судьба его так холодна!
Кто знает, что стало б со мной
И с такими, как я,
Когда бы не ангел
Над бурной рекой бытия…

Когда-то всё сгинет –
И вновь возродится на свет.
Надменной гордыне
В веках оправдания нет.
Но благостен тот,
Кто безудержно плачет навзрыд,
Когда на лазури
Лазоревый ангел парит…

Снегопад

Кто-то с неба рассевает конфетти.
На лету их ловит мальчик лет пяти.
То припустится вдогонку во всю прыть,
То подпрыгнет, чтоб ладошками схватить… –
И забавней ничего на свете нет.

И не помня, сколько мне сегодня лет,
Я и сам бы с наслаждением пошёл –
Зиму-зимушку подёргать за подол.

Дны

Донья бывают лишь у вёдер,
кастрюль и бочек…

У реки – два дна
Или больше дон.
Я нырял два дня
Или больше дён.

Я стоял на дне,
Баламутя ил, –
И навстречу мне
Холод бездны плыл.

Я достичь не мог
Нижних дон реки,
А на дне у ног
Били родники.

Так в терзании
Проходили дни –
В непознании
Оставались дны…

Души мечутся
В вечном поиске.
Человечество –
В душном поезде.

Тонет время-ртуть
В пролетевших днях.
Отыщу ли путь
В многослойных днах…

Сушь

Год выдался безжалостным,
Преступным.
От засухи река почти мертва.
И, сделав заповедное доступным,
Сомкнулись с берегами острова.

Приподнялись береговые склоны,
Протоки обнажились, обмелев.
И ветер иссушает луг зелёный,
Пронзительно стеная нараспев.

Бесстрастно обращая землю в камень,
Лучи из глины черепки спекли.
И даже скорпионы с пауками
От солнца скрылись в трещинах земли…

И всё бы ничего. Пройти смогли бы
Мы по любому Божьему пути.
Но – ни зверью прибрежному, ни рыбе
Теперь от человека не уйти…

Кукушка

Скрылись из виду пушки,
Погрозив на плацу…
В День Победы кукушка
Заходилась в лесу.

Я не ждал и не чаял
В дальнем крике красот.
Но звучал, нескончаем,
Долгих лет пересчёт…

Замерев в миг полёта,
Запускалась опять,
Словно мирные годы
Принималась считать.

И в кукушечьем крике,
Гулко нижущем лес,
Потускневший Великий
День Отчизны – воскрес.

Бабочка

Четыре лепестка
И крошечное тельце –
Порхает у цветка
Творение умельца.

Но кто тебя создал?
По Божьей ли указке
Вдохнули в твой сандал
Души живые краски?..

Разгадка не близка.
Из тысячи вопросов
Найдёт ли у цветка
Загадочней философ!

В догадках сбился с ног,
Не ведая исхода…
А миром правит Бог
По имени –
Природа.

Водопад Гремячий

В холодной купели Гремячих источников
Вода, как в колодце, сиза.
В неё окунуться безудержно хочется.
По брёвнам сочится слеза.

Среди водопадов, свергающих кручею
Святую капель с высоты,
По Божьему замыслу – или по случаю? –
Цветут голубые цветы.

Неделю цветут – мимолётны и выспренни…
О, вспыхнувший разум, остынь! –
Затем ли на склоне – под быстрыми искрами
Пробилась небесная синь,

Чтоб ярко напомнить бродяге беспечному,
Нашедшему рай на скале,
Что в жизни его – даже самое вечное –
Не вечно на грешной земле?..

Счастливое село

– Село я видел. В том селе
Счастливым был любой.
– А много ль храмов на земле,
Отмеченной тобой?
– Не видел храмов я вокруг,
Но даже среди дня
Я замечал во взглядах вдруг –
Мерцание огня.
– А что ещё ты замечал?
Не видел ли порой,
Как отрок к небу обращал
Молитву над горой?
– Порой ночною при луне
Не прерывался смех,
И в самом сокровенном сне
Я помню радость всех.
– Послушай, путник, не зови
За счастьем в то село.
Темны селяне. В их крови
Живёт земное зло.
В погасших душах при луне
Горит злорадный свет.
В его неправедном огне
Любви и Бога – нет.

* * *
Я устал не дарить тебе розы,
Не водить в рестораны тебя.
И из пылкого сердца занозы
Вынимать утомился, скорбя.

Расставаться с тобой на полгода –
И глядеть через створку окна,
Что без нас вытворяет погода,
Как без нас полыхает весна…

Но – хотя бы на миг я поверил,
Что грустишь ты со мной наравне, –
Знал бы я, для чего – все потери,
Для чего эти подвиги – мне.

Чёрная метка

Чёрный журавль,
Чёрный аист и бурый медведь… –
Чёрные метки на солнечной карте Курильской.
Словно природа смогла сквозь века разглядеть
Нашей истории путь,
Непрямой и бугристый.

Сколько веков
На Курилах – тугая война
Косит людей – россиян, и японцев, и айнов.
Не потому ли, что метка уж больно черна
Здесь по велениям Неба,
Отнюдь не случайным?

Многая лета, –
Кричу в восходящую синь, –
Всем, кто оставит в веках негасимую память!
Только в ответ – колокольное эхо: «Остынь! –
Мало ли, что вам взбредёт
За собою оставить!»

Пирс

Пирс облизан, изглодан, избит.
Закалён – перегрет и остужен.
Многолетний его монолит
Морю так же, как берегу, нужен.

Зелень космами вьётся у свай,
Испещрённых гирляндами мидий.
Словно ветру открытый трамвай
Задремал в заржавевшей обиде.

Здесь совпали лучи всех начал
И лучи завершений маршрутов.
А подумать – обычный причал,
Выступающий с берега круто.

Словно искры слетают с иглы –
В бесконечное грозное море.
Так стекает сквозь призраки мглы
И моё неприметное горе.

* * *
Застывшие волны ночных облаков
Под месяцем тихо плывут,
Качая на шхунах сутулых веков
Живое обличье минут.

И ели под снегом склонили крыла,
Колышет их ветер-баюн.
И рвётся летучих мгновений стрела
Нанизывать тысячи лун.

И нет в этой жизни – ни бед, ни границ,
И лунный полуночный свет
Извечен на кончиках чутких ресниц…
А может, и смерти-то – нет…

* * *
Обходя по Владимирской воле
Шелестящие рожью поля,
Видел я, как в распахнутом поле
Смотрит в небо земля.

Я сегодня, как будто впервые,
На мгновенье остался без слов,
Засмотревшись в глаза заревые
Полевых васильков.