Журнальный мир

Раннее утро. Телефонный звонок. Я поднял трубку и услышал: «На проводе – Махачкала. Ответьте Махачкале». Встреча с Расулом Гамзатовым откладывалась не в первый раз. Что мне сегодня скажет представитель «Каспийгазпрома»? Именно эту организацию я попросил от имени редакции журнала «Фактор» организовать встречу с народным поэтом Дагестана.

«Фактор» издавался «Газпромом» как приложение к журналу «Газовая промышленность». И был довольно популярным в читательской среде работников газовой промышленности России. Газовики с любовью называли его: «Наш газпромовский «Огонёк». На его страницы издание приглашало известных людей страны. Однажды на планёрке зашёл разговор о проблемах войны и мира на Кавказе. После непродолжительного обсуждения было решено сделать интервью на эту тему с Расулом Гамзатовичем.

В тот же день я позвонил помощнику генерального директора ООО «Каспийгазпром» Шаравгаджи Гаджиеву. Он пообещал выяснить, где сейчас находится Гамзатов. Через несколько минут Шаравгаджи позвонил и сказал, что поэт болен, находится в больнице.

– Надолго? – спросил я.

– Я позвоню, как только он сможет принять.

В течение полугода встреча так и не состоялась. И вот снова на проводе Махачкала.

– Доброе утро! – поприветствовал меня Шаравгаджи. – Расул Гамзатов примет вас завтра, в 15 часов. Когда вы приедете?

– В Махачкале я буду в 7 часов утра.

– Хорошо. Вас встретит представитель нашей пресс-службы Бозигит Бекболатов. Кстати, он поэт. Пишет стихи на кумыкском языке. До встречи!

Я положил телефонную трубку, посмотрел на календарь: 29 января 2002 года. И не знал, что делать в такой ситуации. Завтра состоится встреча с поэтом, стихи которого я читаю со школьных лет. Я перебирал на книжной полке издания Расула Гамзатовича. «Журавли», «Покуда вертится земля»… Нет, нет, не то. Вот первая книга Гамзатова, которую я прочёл: «Избранное в 2-х томах. Стихотворения и поэмы. 1943–1963. Перевод с аварского Н. Гребнева и Я. Козловского». Вышел двухтомник в московском издательстве «Художественная литература» в 1964 году. Тираж 45 тысяч экземпляров. А цена! Цена! 65 копеек за том. Для меня в те времена это же целое состояние! Я заканчивал пятый класс. Книжный киоск стоял напротив конторы совхоза. Я частенько заглядывал в него. И покупал книжки в основном в мягкой обложке. Они были дешевле книг в переплёте. Поэма М. Ю. Лермонтова «Мцыри» с иллюстрациями художника Ильи Глазунова стоила одиннадцать копеек.

На двухтомник в сиреневом переплёте я смотрел каждый день. А вдруг его кто-то уже купил? Деньги на покупку я сэкономил на школьных завтраках. И купил! Помню первое ощущение. Я присел на скамейку у молодых сосен, посаженных у конторы, и прочёл:

Я солнце пил, как люди воду,

Ступая по нагорьям лет

Навстречу красному восходу,

Закату красному вослед.

В краю вершин крутых и гордых,

Где у сердец особый пыл,

Я звёзды пил из речек горных,

Из родников студёных пил.

Из голубой небесной чаши

В зелёных чащах и лугах

Я жадно воздух пил сладчайший,

Настоянный на облаках.

Я пил снежинки, где тропинки

Переплелись над крутизной.

И помню:

таяли снежинки,

В пути пригубленные мной…

Я перевёл дыхание. Но ненадолго. И снова не мог оторваться от книги… «Я вёсны пил…» Что он там ещё пил? «…я грозы пил…» «Сочился хмель из тёмных скал…» Тут поэт «хмельные запахи впивал…» Затем «земной красой я упивался» и «пил с друзьями заодно». А вот это серьёзно: «Я Хиросимы видел пепел, я фестивалей слышал смех».

Поразила блестящая концовка:

Люблю, и радуюсь, и стражду,

И день свой каждый пью до дна,

И снова ощущаю жажду,

И в том повинна жизнь одна.

Пускай покину мир однажды

Я, жажды в нём не утоля,

Но людям жаждать этой жажды,

Покуда вертится земля.

Как давно это было!

Меня лихорадочно мучила одна мысль. Что же я скажу завтра при встрече Расулу Гамзатовичу? Каким будет моё первое слово?

Я открыл блокнот, где ранее набросал план беседы, записал вопросы, которые собирался задать поэту. Перечитал. Мне они показались блёклыми и неинтересными. Об этом его спрашивали многие. И он не раз отвечал на них. Что нового он скажет читателям?..

Я ехал всю ночь и старался не думать о том, что скажу Расулу Гамзатовичу. «Завтра я впервые увижу Каспийское море», – вспомнил я, и эта мысль успокоила меня.

На вокзале ждал Бозигит. Он узнал меня и тут же подарил книжку стихов своего отца Ахмеда Бекболатова «Сарапайны сапары», на кумыкском языке. Перелистывая её, я вспомнил, что Расул Гамзатов однажды был на Кубе, где ему подарили несколько книжек кубинских поэтов. Он писал по этому поводу: «Стихи на непонятном языке. Но это драгоценный сундук: поднять и взять этот сундук тяжело, открыть его – у вас ключей нет». Вот и у меня не оказалось ключа, чтобы открыть и прочитать книгу на кумыкском языке.

Да, и стихи Расула Гамзатова я тоже читал не на аварском, а в переводе с аварского на русский.

До встречи с поэтом было довольно много времени, и Бозигит предложил мне посмотреть город. Мы ехали по улицам, и я с удивлением отметил, что архитектурой некоторые дома походили на Санкт-Петербургские. Поделился своим наблюдением с Бозигитом.

– Не удивительно, – ответил он. – К архитектуре нашего города приложили руку многие исторические деятели, начиная с Петра I. Достоинство Махачкалы состоит в древности. Она стоит на границе между Востоком и Западом, между двумя культурами. Расулу Гамзатову суждено было родиться на этой древней земле.

На память пришли стихи Расула Гамзатовича:

Моей земли не умирают люди,

Пусть даже бой, –

Я наш закон пою:

Родится мальчик, и носить он будет

Живое имя павшего в бою…

Мы подъехали к зданию Союза писателей Дагестана. Я посмотрел на ручку двери. Не увидев в ней ничего выдающегося, отметил про себя, что ежедневно её касается рука человека, к которому я иду на встречу. Поднимаюсь по лестнице, иду по коридору Союза и читаю таблички: «Секция аварской литературы», «Секция кумыкской литературы», «Секция лезгинской литературы», «Секция табасаранской литературы»… Всего я насчитал девять секций.

Секретарь пригласил нас к себе в кабинет. Ждём Расула Гамзатовича. Посмотрев на часы, секретарь сказал:

– Идёмте. Гамзатов приехал.

Бозигит замахал руками:

– Идите без меня.

– Нет, идём вдвоём. Вы войдёте со мной как представитель «Газпрома», по просьбе которого организована встреча.

Идём снова по коридору. Входим в приёмную. Секретарь приглашает:

– Расул Гамзатович ждёт вас. Проходите.

Входим в кабинет. Приветствую поэта от имени редакции журнала, представляю Бозигита. Расул Гамзатович пожал нам руки, пригласил к рабочему столу. Полистал журнал «Фактор». Отложив его в сторону, посмотрел на меня. Я вынул из кармана диктофон, включил и поставил поближе к Расулу Гамзатовичу.

– Это моя записная книжка. Она поможет мне в работе. И запись нашей беседы останется лишь со мной.

В знак согласия Гамзатов кивнул. Не заглядывая в листки с заранее написанными вопросами, я спросил:

– Расул Гамзатович, как же вы прожили эти десять с небольшим лет, как не стало великой страны, язык которой вы привыкли считать родным?

Гамзатов, по-видимому, не ожидал, как оказалось, столь больного для него вопроса.

– Все мои переводчики умерли, сегодня никто не переводит моих стихов. За десять лет не издано ни одной моей книги. Я оторван от времени, от культуры и искусства. Я оторван от моих братьев – писателей союзных республик… Эти десять лет были очень тяжёлыми для меня, хотя я продолжал писать. Поэт живёт в настоящем времени. Если он не видит своих книг изданными, – для него это трагедия.

Действительно, стихи и поэмы Расула Гамзатова переводили на русский язык многие мастера пера: Илья Сельвинский и Сергей Городецкий, Семен Липкин и Юлия Нейман. Особенно плодотворно работали с ним его друзья – поэты Наум Гребнев, Яков Козловский, Яков Хелемский, Владимир Солоухин, Елена Николаевская, Роберт Рождественский…

После беседы с Расулом Гамзатовичем я уточнил по библиотечным фондам, что последняя его книга действительно выходила из печати в 1988 году. Через два года после нашей встречи, в 2004 году, я прочитаю в газетах: «Расул Гамзатов возвращается…» Это было напечатано после выхода повторного издания книги его стихов «Суди меня по кодексу любви».

В те лихие 90-е не издавали не только книги Расула Гамзатова, не издавали книги практически всех писателей, живших в Дагестане. Кто-то искал спонсоров, кто-то издавал книги за свои сбережения, как отец Бизигита. Но в общем-то на литературный процесс эти издания не влияли.

– Вас и сегодня упрекают, что вы поэт советской эпохи?

– Я не поэт советской эпохи. Я всю жизнь был поэтом и останусь им навсегда. Эпоха… Я бы назвал годы, в которые жил и работал, государственным временем. Это было время государственных поэтов. Их было много. Поэтов Родины меньше. Но они были. Литература, созданная в эти годы, плохая она или хорошая, к сожалению, забыта. Мне жаль, что сегодня не переиздают Твардовского, Симонова, Фадеева… Кто из молодых читателей помнит его роман «Разгром»? Нет в продаже книг Горького, Шолохова… Но рад, что к нам вернулись Бунин, Михаил Булгаков.

Помнится, я спросил:

– Вы обещали читателям продолжение книги «Мой Дагестан». И, кажется, работали над его третьей частью?

– И над четвёртой тоже… Я писал, что Дагестан – это «маленькое окно, открытое на великий океан». Я писал, что «Мой Дагестан» – это моя папаха. Я думал о Дагестане всюду, путешествовал ли по Индии, любовался ли буддийскими храмами Непала, стоял ли у подножия древнего Дубровника на берегу Адриатического моря, который, как наш Дербент, окружён стеной, а дома его и улицы похожи на ущелья и скалы, на гранитные утёсы.

Я видел много других стран: Канаду, Англию, Испанию, Египет, Японию… Я видел не только то, что различало нас, страны, но и сближало. Я искал сходства с ними. Было время, когда на слово «Дагестан» откликалось лишь только горное эхо. А сегодня слово «Дагестан» знают во всех уголках мира. Мои книги разлетелись как голуби мира по всему свету. Они выходили в переводах на вьетнамском, персидском, турецком, чешском, испанском, болгарском, таджикском, арабском, финском, французском, итальянском, на языке хинди…

Когда я впервые посетил Калькутту, то подивился простоте и величию дома, в котором жил и работал Рабиндранат Тагор. Я видел письменный стол, за которым он работал, тахту, на которой он отдыхал и обдумывал новые замыслы. Всё в этом доме осталось таким, как будто его хозяин ненадолго вышел в сад. Мой Дагестан был некогда большим садом, Сегодня мой Дагестан – не «Мой Дагестан». Как ни печально, но у этой книги продолжения не будет.

– У Владимира Солоухина, переводчика книги «Мой Дагестан», я как-то прочитал, что от каждого века в отечественной литературе остаётся три-пять писателей, книги которых будут читать из века в век. Как Вы считаете, кто останется навечно в литературе ХХ столетия?

Расул Гамзатович ответил сразу:

– Пастернак, Ахматова, Шолохов, Маяковский…

И, помедлив, добавил:

– Горький.

Когда мы вышли из Союза писателей Дагестана, Бозигит сожалел о том, почему я не спросил, а какое место в литературе ХХ века Гамзатов определил для себя?

– Бозигит, поймите, Расул Гамзатович уже ответил на этот вопрос. В стихотворении «Родной язык» он писал:

Кого-то исцеляет от болезней

Другой язык, но мне на нём не петь,

И если завтра мой язык исчезнет,

То я готов сегодня умереть.

Я за него всегда душой болею,

Пусть говорят, что беден мой язык,

Пусть не звучит с трибуны ассамблеи,

Но, мне родной, он для меня велик.

И ещё в этом стихотворении есть такие строки:

Ужели я писатель из последних,

Кто по-аварски пишет и поёт?

Ну, и вспомните, что Расул Гамзатович сам сказал о своих стихах: «У стихов своя жизнь. У них свои сроки рождения и смерти. Я ничего не говорю о своих стихах, может быть, они не переживут меня».

Гамзатова всегда беспокоила судьба малых народов Дагестана. До Расула Гамзатовича «разные поэты в разные времена искали разные образы, чтобы воплотить в них своё представление о Дагестане». Это делали и русские поэты и прозаики – Лермонтов, Полежаев, Фет, Толстой, Тихонов, Павленко… Но то, что сделал Расул Гамзатов для своей «страны гор», невозможно оценить. Это бесценно.

Поэт, как и весь цивилизованный мир, ходил в европейском костюме, в европейской обуви, не носил черкески отца. А вот стихи его всегда были одеты в дагестанскую национальную одежду. Их невозможно спутать ни с какими другими стихами других народов. И в то же время они стали достоянием мировой цивилизации. Песню «Журавли» на его стихи поют на немецком, французском, английском, испанском, корейском, японском… «Журавли» стали самым великим памятником всем солдатам, не вернувшимся с войн, которые были на планете Земля в ХХ веке. Вот что сказал мне Расул Гамзатович тем январским днём:

– В августе 1965 года советская делегация деятелей культуры приехала в японский город Хиросима. Прошло ровно двадцать лет после страшной трагедии, унёсшей жизни сотен тысяч людей. В составе делегации был и я, дагестанский поэт. Один из памятников, установленных в центре Хиросимы, – девочка с журавлём в руках. Девочка, которая верила старинной японской легенде, что если она создаст тысячу журавликов из бумаги, то страшная болезнь, последствия той страшной бомбардировки, отступит. Девочка умерла, так и не успев сделать тысячу журавлей.

Меня поразила эта история, и я написал стихотворение «Журавли» на родном аварском языке, сразу после возвращения из Японии. История японской девочки осталась за кадром. Я писал о своих земляках и друзьях, не вернувшихся с кровавых полей. Через три года мой друг поэт Наум Гребнев перевёл это стихотворение на русский язык и опубликовал его в журнале «Новый мир». Стихотворение прочитал Марк Бернес, который услышал в ней что-то своё. Бернес убедил меня и Наума Гребнева изменить несколько слов в русском тексте. Так слово «джигиты» было заменено на «солдаты». Это слово понятно на всех языках. Марк Бернес обратился к своему другу Яну Френкелю с просьбой написать музыку. Так родилась эта песня. Она обошла всю планету. Я слышал её всюду, где бывал.

Я знал, что Расула Гамзатова представляли на соискание Нобелевской премии. В Дагестанской республиканской библиотеке библиографы подарили мне «Библиографический указатель произведений Р. Гамзатова и литературы о его жизни и творчестве на иностранных языках, опубликованных в СССР, России, СНГ, государствах Балтии и дальнего зарубежья», в котором указаны 741 источник. Библиографический указатель подготовлен по заказу Нобелевского комитета.

– В известной песне поётся: «С чего начинается Родина?..» А как бы Вы ответили на этот вопрос?

– Когда я первый раз покидал родной дом и уезжал в далекий город, то обернулся, чтобы взглянуть на родной аул. На крыше сакли, в которой я родился, я увидел мать. Она стояла на крыше и взглядом провожала меня. И чем дальше я удалялся от родного дома, она становилась всё меньше и меньше. И превратилась в маленькую вертикальную чёрточку. И когда после очередного поворота гора загородила мой дом, мой аул, я оглянулся и увидел лишь горы. Впереди меня тоже были горы. Но я знал, что за ними лежит большой мир. Впереди были новые аулы и сёла, малые и большие города, другие страны и народы, моря и океаны, вокзалы и аэродромы. И книги. Я всегда помню цокот подков коня и ту узкую горную тропу, которая вывела меня на большую дорогу.

Расулу Гамзатову судьба подарила большую и плодотворную жизнь. И я бы мог его расспрашивать о многом. Но я уступил, когда Расул Гамзатович спросил, какого я года рождения?

– 1952-го? А меня в тот год избрали председателем Союза писателей Дагестана. Вот до сих пор руковожу. Мы многое сделали в прошлом. Сегодня Союзу надо активней использовать накопленный опыт, участвовать в литературной жизни страны. Декады, литературные вечера, встречи с читателями… Форм много. Я никогда не отказывался от встреч с читателями, большая или маленькая соберётся аудитория. Я читаю стихи на аварском. Поэт всегда поймёт поэта. Слушатель тоже поймёт.

Беседа окончена. И Расул Гамзатович пригласил нас с Бозигитом к соседнему столу, где стояла бутылка шампанского. Я предложил:

– Пусть шампанское откроет поэт Бекболатов. Много лет спустя он будет рассказывать внукам, как пил шампанское с поэтом Расулом Гамзатовым.

Расул Гамзатович улыбнулся и кивнул в знак согласия. Я добавил:

– Из большой биографии Пушкина всегда помню один эпизод. К нему в Михайловское поздним январским вечером 1825 года ненадолго заехал Иван Пущин, товарищ по лицею. Прощаясь, они выпили шампанское. Как оказалось, та встреча друзей была последней. Но я надеюсь, Расул Гамзатович, что наша встреча не последняя.

– Я тоже на это надеюсь, – сказал Расул Гамзатович. – Приезжайте ещё!

Мы выпили шампанское и простились. Я спускался по ступенькам лестницы Союза и когда мы оказались на улице, сказал Бозигиту:

– А теперь едем смотреть Каспийское море, потому что Расул Гамзатов утверждал: «Когда вижу море, вижу весь мир».

Вечерело. Я стоял на берегу моря. С Каспия пришёл ветер. Волны набегали на каменные глыбы и разбивались о них, откатывались и снова набегали. Вспомнил, как однажды Расул Гамзатов напишет: «На своем языке говоришь ты, о море». Прав Поэт, когда писал, что у Дагестана три сокровища: горы, море и всё остальное. Для кого-то остальное – это изделия мастеров из селения Кубачи, для другого – это абрикосы из Гергебиля, для меня остальное – это великая поэзия Расула Гамзатова. И книга стихов «Покуда вертится земля» с его автографом.

г. Ставрополь