Журнальный мир

Удел мыслителя и художника — самоотречение. Он должен страдать вместе с людьми, чтобы сказать то, что избавит их от страдания.

Л. Н. Толстой

_{ГЛАВА ПЕРВАЯ}

Как бы не сглазить, все хорошо… В семье благополучие, бизнес идет в гору. Вынужденный подобно тягловой лошади тащить нелегкую ношу предпринимателя средней руки, художник Салават Байгазин построил и продал большой магазин. На часть вырученных денег купил трехэтажный дом. Остальной капитал вложил в надежное и доходное нынче дело — купил земельный массив в черте города, выделенный во времена СССР горожанам под сады.

Конечно же, столь серьезные коммерческие проекты не дались легко — пришлось проявить недюжинную настойчивость. Но Салават если уж поставил цель, то прет к ней напролом как танк, сметая все преграды. Находит решение даже таких задач, которые вначале кажутся невыполнимыми.

Когда чиновники городской администрации попытались помешать оформлению земли в собственность, Салават зашел в юридический отдел, подал заявку на проведение демонстрации и жестко предупредил:

— Я вложил в проект серьезные деньги. Вставите мне палки в колеса — перед мэрией будут стоять сотни людей с транспарантами!

Бюрократы струхнули и отстали от Салавата.

Вроде бы все хорошо… У жены Лилит тоже было немало успехов на поприще целительства и ясновидения. Приняв участие в Первом международном съезде космоэнергетов в Москве, она получила благословение на каналы от самого тибетского священного целителя и учителя Сонама Джорфала Ринпоче. Кстати говоря, такой чести удостоилась тогда и известная российская актриса Рина Безрукина. После церемонии Лилит сфотографировалась с артисткой на память.

Да, все идет как надо… Салават не упускал из виду и дела благотворительные: регулярно помогал нуждающимся.

Наверное, лучше и не бывает… После двенадцатилетнего перерыва наконец потянулся к творчеству. Для Салавата это было особенно большой радостью. Чтобы вернуться в стихию творчества, вначале он долго набрасывал небольшие этюды. Все больше и больше открывая сердце, настраивал душу на божественные волны и наконец, с трудом обретя состояние гармонии, взялся за серьезные произведения. Его душа оказалась до краев переполненной, истосковавшейся по творчеству — картины создавались одна за другой. Вскоре он организовал персональную выставку. Большинство знатоков и любителей живописи восприняли его последние работы просто восторженно. Да, это было триумфальное возвращение в искусство. Хотя один из маститых ценителей тонко подметил: «Жаль, что за более чем десятилетний перерыв стиль письма слегка пострадал…» Ну, это пустяки!

Итак, вроде бы лучше и быть не может!.. Самой большой радостью для них стала маленькая дочурка Акьондоз. Веселым смехом, радостным щебетом и беготней по просторному светлому дому она наполняет счастьем все их существование. Сколько тепла, добра и согласия привнесла в семью, какой лю-бовью окутала их жилище эта крохотная девочка! Даже у старшего сына Рустама смягчилось сердце — носит сестренку на руках.

Может быть, смысл жизни и вправду в любви? В любви к жене, к детям, к родителям, к сородичам, к родной земле, к стране, к жизни — ко всему миру?

Лишь в сорок три года, с рождением младшей дочери, Салават по-настоящему понял, осознал, что значит любить собственное дитя. Акьондоз, хоть и еще совсем малышка, хорошо чувствует это, только и лопочет: «Атай, папочка!»

Кажется, все идет как по маслу… Вот только в последнее время Салавату плохие сны снятся: то испачкает одежду или обувь, то по дому слоняются омерзительные бомжи в грязных лохмотьях… Недавно привиделось, что мутная вода подмывает фундамент дома и одна из стен начинает обрушаться…

Разрушения из снов удивительным образом и стали быстро сбываться: назавтра прорвало канализацию, и ее содержимым затопило подвал. Спустя пару дней треснул водопровод, затем сломалась стиральная машинка…

Незамедлительно устранив поломки, Салават всерьез забеспокоился: хорошо, если неприятности во сне и наяву на этом закончатся. Но главное — лишь бы Лилит и дети были живы-здоровы.

Да, как бы с Лилит не случилась беда. Он не показал переживаний жене, но привык по ночам по нескольку раз просыпаться и прислушиваться: дышит ли она?.. А в голове уже в который раз пронеслись горестные мысли: «О Всевышний, прошу, дай здоровье жене моей! Если она умрет, как я справлюсь с четырьмя детьми? Старшие еще ладно, подросли, а Акьондоз совсем мала. Как я один воспитаю крохотную дочку? Девочке нужна мама… О Аллах, не лишай дитя материнской ласки!..»

Наутро Лилит вручила ему клочок бумаги:

— Сегодня у нас будут кунаки — приедут брат Ануз с родней, привези к столу продукты по списку.

— А с кем приедет Ануз-кайнага? — удивленно поинтересовался Салават. Прежде этот родственник жены ни разу у них не бывал.

— Звонил его братишка Муллаян, они с сестренкой Гульшат хотят, чтобы я посмотрела Ануз-абзыя…

— А что с ним?

— Подозревают, что жена порчу наслала…

Удивление Салавата росло:

— Зачем жене вредить мужу, с которым всю жизнь прожила?..

Лилит с недовольством ответила:

— Ты же слышал про них от моих сестер: она с самого начала издевалась над нашим Ануз-абзыем, держала его под каблуком, ни в грош не ставила.

— Он что, не может совладать с ней? Почему позволяет обижать себя? Почему с самого начала не поставил на место?

— Не всем же мужикам быть такими, как ты…

— Я тебя чем-то не устраиваю?..

— Тебе слова не скажи, сразу начинаешь рявкать… А Ануз-абзый кроткий, святая душа, даже мухи не обидит…

— Как же он тогда работает в Верховном суде России?.. Каким образом судья, не способный даже жену приструнить, выносит, скажем, смертный приговор закоренелым преступникам?..

— Он судит по справедливости! — с жаром вступилась за близкого родственника Лилит.

— Выходит, как судья он может стоять на страже закона, а как муж не в состоянии установить порядок в собственной семье… Тебе это не кажется странным?

— Я и сама ломала голову над этим. Думаю, жена колдовским обрядом подчинила его… Потому он и не может ей слова поперек сказать.

Вполне наслышанный о проблемах шурина, Салават подумал про себя: «Эх, жизнь… Если таких видных мужиков, как Ануз Япкаров, жены в бараний рог согнули, значит, у нас точно матриархат…»

Не ускоряют ли ход колеса жизни в сторону Судного дня женщины, оседлавшие своих мужей?.. Нет ничего хорошего в том, что даже большие начальники, держащие в страхе подчиненных, нередко находятся под каблуком у собственных жен.

Ануз-кайнага — троюродный брат жены Салавата как со стороны отца, так и со стороны матери. Поэтому сестры Лилит всегда напоминают ему: раз он им родня с обеих сторон, значит, совсем как двоюродный. Ануз тоже тепло к ним относится, да только супруга его не считает их за родню. Именно поэтому Ануз Япкаров навещает их, только когда приезжает в одиночку. Бывал бы и чаще, да живет далеко — в Москве. Уже много лет работает в Верховном суде России.

Пожалуй, никто бы не смог сказать худого слова о судье Япкарове. С радушного лица Ануза никогда не сходит уважительная улыбка, чуть наклоненная к собеседнику фигура — олицетворение самой почтительности. Когда при беседе приветливо склоняется, то лысина на голове поблескивает, будто тоже радостно улыбается. Но бесцветные холодные глаза при этом вовсе не здесь, а где-то далеко…

Многих выручает судья Япкаров: кое-кого из драчливой родни, аульчан, земляков и просто знакомых спас от тюрьмы. Он имеет большой вес, местным судьям достаточно лишь одного его звонка из Москвы…

О человечности и доброте Ануза ходят легенды. Оказывается, он к каждому празднику отправляет многочисленным сородичам из Москвы поздравительные открытки. Самым нуждающимся посылает деньги и подарки. Говорят, втайне от жены раздает почти половину своей огромной зарплаты в несколько сот тысяч рублей родственникам. А сам с -семьей проживает в небольшой трехкомнатной квартире и кроме сада и железного гаража ничего не имеет. Даже первая в его жизни машина куплена в кредит.

Рассказывают также, что судья Япкаров и взяток принципиально не берет: ему деньги чемоданами приносили, а он даже не прикоснулся к ним…

И осужденным выносит приговоры насколько можно мягкие. Разумеется, в тех случаях, если сверху не поступают какие-либо иные указания.

Поговаривают, судья Верховного суда России Ануз Япкаров такой большой человек, что, приезжая в Башкортостан, запросто захаживает к самому президенту республики…

Ходили слухи, что в начале двухтысячных респуб-ликанский президент готовил Япкарова себе на смену. Но конкуренты Ануза, умело интригуя, полностью подпортили их отношения…

С помощью Япкарова служителями Фемиды стали десятки людей: сородичи, земляки, друзья и знакомые, а родной брат Муллаян и сестра Гульшат пробились в судьи. Справедливости ради нужно сказать, оба они неплохие люди и ничуть не хуже коллег. Однако смогли бы они надеть мантии судей без поддержки брата? Это уже другой вопрос…

Ануз скучает по Башкортостану, поэтому часто приезжает в аул. Родня Япкарова всегда дружно собирается на застолье по случаю приезда высокопоставленного сородича. А он берет в руки гармонь и начинает вдохновенно пиликать. Анузу невдомек, что ему медведь на ухо наступил, знай мучает бедную гармошку и невольных слушателей ужасными звуками. Ладно уж, пусть себе тешится, коли охота. Вдрызг не напивается, не скандалит, не дерется, как многочисленная родня. Всего-то пытается играть на гармошке. Можно и потерпеть эту причуду большого человека. Зато скольким людям от него польза… Мало того, что спасает от тюрьмы родственников, аульчан и земляков, так еще и устраивает их детей в университеты и на работу.

…Шурин Ануз пришел к ним с цветами и первым делом обнял Салавата:

— Здоров ли, Салават-кейэу¹?!

— Здоров-здоров! Салам, шурин, милости просим, проходи!

Подарив букет Лилит, Ануз приобнял и ее:

— Здравия тебе, сестренка! — Затем гость ласково похлопал по спинам восхищенно уставившихся на него детей, каждому вручил гостинец и подарок. Родственникам женского пола он, как правило, дарит золотые цепочки, а некоторым из мужчин — золотые значки с российским гербом. Не изменив привычке, Ануз и на этот раз одарил всех щед-рыми подарками.

— Здравствуйте, мои дорогие родственники!

Когда шурин потянулся, чтобы подхватить на руки маленькую Акьондоз, с любопытством разглядывающая дядюшку четырехлетняя девочка ловко увернулась и убежала.

— Ах, лисичка, куда ты? Поди сюда, я и тебе подарок дам… — Но сколько Ануз ни звал, Акьондоз к нему больше не приблизилась.

Поздоровавшись с шурином Муллаяном и свояченицей Гульшат, Салават усадил гостей на почетное место. После расспросов про житье-бытье и чая Муллаян перешел к делу:

— Лилит-апай, ты стала известной целительницей и ясновидящей, потому и уповаем на твою помощь — пришли показать нашего брата. Сама знаешь, Гульниса-енгэ² всю жизнь мучает Ануз-абзыя…

— Да и мы будто не родня ей, врагами нас считает. И брата нашего не уважает, — поддакнула сестра Гульшат.

Лилит смогла полечить Ануза лишь около часа — дом заполнили гости. Видно, Лилит заранее растрезвонила всем о его приезде — из аула прибыли ее сестры с мужьями. Родня Лилит полностью оправдывает принадлежность к роду Кашыка — очень уж любят ходить по гостям… Ануз, хоть и из рода старика Волка, но тоже обожает шумные застолья.

Салават открыл застолье:

— Дорогие родственники! Сегодня радостный для нас день, поскольку к нам приехал высокий гость и близкий родственник из Москвы — Ануз-кайнага. Я также рад впервые видеть в нашем доме шурина Муллаяна и свояченицу Гульшат. Спасибо вам за приезд, будете в нашем городе — всегда добро пожаловать! С этими пожеланиями предлагаю выпить! — Хозяин обошел каждого гостя с рюмкой, чокаясь. Гости дружно поддержали тост Салавата, выпили, закусили. Ануз-кайнага, отказавшись от водки, налил себе привезенного с собой сухого вина.

Салават тоже в гостях наливает себе обычную воду, крепко помня о строгом запрете на спиртное после получения посвящения. О том, что случилось с женой после того, как он выпил бутылку пива, он не забывает.

Взяла слово старшая сестра жены — Бибинур:

— Дорогие мои! Сегодня счастливый день для нас — мы встретились с дорогими и близкими людьми. Сидим за одним столом не с одним, аж с тремя судьями! Один из них — судья Верховного суда России! Дорогой Ануз, даже на таком высоком посту ты не зазнался, остался человеком, не перестал общаться с родственниками, никогда не отказываешь никому в помощи. Жена твоя, конечно, нас не жалует…

— Она и нас-то ни в грош не ставит! — успела вставить словечко порывистая Гульшат.

— Да, не считает нас за родню, — негромким голосом поддержал сестренку сдержанный по характеру Муллаян.

— Ну, коли не считает — пусть пеняет на себя!.. — воскликнула известная горячим нравом Бибинур, бешено сверкнув глазами, отчего даже слегка осветилось ее очень смуглое лицо. — Зато нас почитает как родню сам судья Верховного суда, брат Ануз! Дорогой Ануз! Оставайся всегда таким, какой ты есть. Никогда не забудем твою доброту к нам! Огромное спасибо тебе за все! Давайте-ка, родные, выпьем до дна за судью Верховного суда и нашего близкого родственника Ануза Япкарова! — Бибинур залпом опрокинула рюмку. В пример остальным, она надела рюмку на указательный палец и завертела им: — Между первой и второй — промежуток небольшой, пейте за нашего уважаемого родственника до дна, сделайте как я! — Выходка Бибинур пришлась гостям по нраву, они оживились. Все начали наперебой повторять ее «фокус». Когда из дрожащих по причине похмелья рук свояка Шакура выпала и разбилась рюмка, все радостно закричали:

— На счастье!

— Разбилась — к счастью!

Среднего роста Шакур, некогда неимоверно сильный и буйный нравом мужик, виновато улыбнулся. К пятидесяти годам он перенес три инфаркта. Шакур, пожалуй, только и держится на белом свете благодаря выпивке и полному отсутствию страха перед грозной болезнью. Не боится, потому что не понимает своего плачевного состояния. Прихватит сердце — Шакур хлопнет сто граммов самогонки. И боль отступает.

Крепко сдала и свояченица Бибинур: будучи заведующей фермой, она не боялась раньше даже отхлестать кнутом попавшихся на краже фуража мужиков-забулдыг. Стенокардия — болезнь не пустяковая. Шумно завела все застолье, а сама уже больше ста граммов не может выпить.

Салават задумчивым взором окинул каждого из многочисленных свояков, своячениц и шуринов. За четверть века тесного общения они успели стать Салавату близкими людьми. Сколько же пудов соли съедено с родственниками жены?..

А вот с шуринами Анузом и Муллаяном, свояченицей Гульшат прежде близко не приходилось общаться. Разумеется, если бы не открывшийся в Лилит дар к целительству и ясновидению, вряд ли бы они сюда приехали…

Как обычно, мужчины помалкивали, а женщины всем заправляли. Вот вскочила с места еще одна родная сестра Лилит — Сафия: осклабилась, сверкнув напыленными под золото зубами, и нарочито оглушительно расхохоталась:

— Ха-ха-ха! Родня! Все повторяйте за мной! — Она опрокинула рюмку водки в рот, однако не стала глотать, поблескивая вытаращенными глазами, и стала вертеться с шутовскими ужимками, показывая всем полные щеки — дескать, опустошила стопку до капли. Лишь затем, проглотив водку, громко заохала: — Охо-хо, хорошо пошла!

В этот момент в голове Салавата промелькнула неполиткорректная мыслишка: «Интересно, если б Сафия каким-то чудом оказалась в Америке, за кого бы ее приняли? За афроамериканку или метиску?» И опять перед глазами возник образ прекрасной Анджелы Дэвис — недосягаемой мечты далекой юности. О, Анджела!..

А разгоряченная водкой Сафия снова громогласно расхохоталась и гаркнула:

— Ануз! Ты мне не только родня, но еще и одноклассник, не забыл?!

Ануз едва заметно покраснел:

— Конечно, помню.

— Ануз! Споем песню нашей молодости! — Сафия затянула довольно мелодичным голосом:

Белыми цветами снег кружится,

Напоминает нежную весну.

Ах, как по цветущим черемуховым лугам

Ходили с тобой, лучась от счастья!

Все подхватили хором:

Ах, как по цветущим черемуховым лугам

Ходили с тобой, лучась от счастья!

Сафия вскочила с места и упоенно продолжила:

Вечером тем разошлись навсегда

Наши пути-дороги,

И все же любимый всегда в моем сердце,

Не променяю его на другого.

Песня жены заставила Шакура сжать кулаки. А раззадорившийся Ануз неведомо откуда достал гармонь и с жаром принялся наяривать, чем тотчас расстроил ладный хор. Сафия изо всех сил старалась вытянуть песню:

Долгий путь пролег между нами,

Я б прошла его без устали.

Сколько еще лет до нашей встречи,

Как нам одолеть свою тоску?

Муж Сафии и вовсе побагровел.

— Ануз! Не забыл еще, как я тебе писала все два года, пока ты в армии служил?! — воскликнула Сафия и допела последний куплет с особенным жаром:

Сколько еще лет до нашей встречи,

Как нам одолеть свою тоску?

— Не забыл, конечно! — Ануз еще сильнее принялся терзать бедную гармонь. А Шакур побледнел и заскрежетал зубами.

Очень уж ревнив свояк Шакур. Из-за этой самой ревности и перенес три инфаркта…

Хоть и была в ударе Сафия, но тотчас уловила настроение мужа и с ходу перевернула пластинку. Преданно и нежно глядя на благоверного, затянула другую песню:

Ах, душа моя, что за ресницы,

Одари меня хотя б одной!

Ах, душа моя, что за ресницы,

Одари меня хотя б одной!

Пританцовывая, она приблизилась к мужу и ласково прикоснулась к его ресницам. Затем шустренько повернулась к гостям и с лукавой улыбочкой подмигнула им — мол, глядите, как надо крутить и вертеть глупыми мужиками. Затем продолжила:

Покуда с тобой в разлуке,

Буду хранить как частичку тебя!

Покуда с тобой в разлуке,

Буду хранить как частичку тебя!

Лицо Шакура, то бледневшее, то багровевшее от мук ревности, немного прояснилось. Он скупо улыбнулся.

Застолье прошло замечательно. От души повеселились, напелись песен, вдоволь наплясались. На прощание все обнялись как родные.

После той встречи Ануз стал наведываться к ним довольно часто — Лилит лечила его. Муллаян с Гульшат сказала тоже приезжали. Но с недавних пор отчего-то перестали бывать у них…

Оказывается, у Ануза Япкарова большие планы. Будучи человеком открытым, он сам раскрыл Салавату намерения — хочет занять должность председателя Верховного суда республики. Однако на пути немало преград и конкурентов. Эти-то помехи и надеется преодолеть Ануз с помощью необыкновенных способностей Лилит…

Япкарова прочил на это место сам президент республики, потому как нынешний руководитель суда совсем не считался с ним… «Он даже завел меня к председателю Верховного суда России и попросил назначить главным судьей республики. Приняли мое заявление, да только наш президент забыл подмаслить за кресло кого надо…» — рассказал Салавату Ануз с многозначительной улыбкой.

Когда борьба за пост руководителя республиканского Верховного суда накалилась, представители влиятельной группы, желавшие видеть на этом месте своего человека, сказали Анузу: «Примкнешь к нам — заплатим в Москве деньги, чтобы председателем назначили тебя!» Но Япкаров со словами: «Я — человек президента республики!» — категорически отказался от предложения, чем обрек себя на серьезные преследования. Против него начали плести разные интриги, всячески запугивали, посылали оскорбительные эсэмэски, донимали анонимными звонками, прослушивали телефон. Команда конкурентов всеми способами хотела заставить Япкарова отказаться от претензий на высокий пост. Сильные мира сего во что бы то ни стало желали иметь «карманного» главного судью рес-публики…

Лилит говорила, что среди претендентов на председательство есть кандидат, использующий помощь черных магов. Он, считая Ануза главным конкурентом, насылал на него порчу через колдунов. Вот Япкаров, жалуясь на сильные головные боли, и зачастил в дом Салавата и Лилит.

Посадив родственника перед собой, Лилит некоторое время смотрела на него, прищурившись, затем воскликнула:

— Ай-ай-ай, абзый, на тебя наслали очень сильную порчу!

Ануз побледнел:

— Что ж мне теперь делать, сестренка? Может, снять свою кандидатуру да разом избавиться от всего этого?

— Погоди паниковать, Ануз-абзый. Не спеши сдаваться без борьбы, ведь мы из рода Япкаровых! Разве умный человек откажется от такого шанса? Будешь настойчив — победишь!

— Смогу ли? Уж больно рьяно вцепились. Хорошо, если уцелею… — Ануз сморщился и обхватил голову руками. — Голова совсем уж раскалывается. Да еще начальник отдела, он меня ненавидит, издевается, говорит: «В последнее время ходите как зомби, пойдите, обследуйтесь, мне безголовые судьи не нужны». Дал направление к психиатру, сволочь…

— Значит, его подкупили твои конкуренты! — с легкостью объяснила Лилит. Затем долго смотрела на Ануза с прищуром и торжественно провозгласила:

— Вижу… сидишь за огромным столом в роскошном кресле… А позади тебя — железные решетки! Выходит, пройдешь ты на эту должность, Ануз-абзый!

Ануз малость посветлел лицом. Лилит же уверенно продолжила:

— А препятствия придется преодолеть! Сам подумай: кто же отдаст тебе такое место без боя? Будь решительным и уверенным! Не забывай, на тебя возлагает надежды не только наш род, но и весь народ! А насланной врагами нечисти не бойся — всякую порчу с тебя смахну. Приезжай к нам почаще…

Немного поразмыслив, Ануз поддался уговорам:

— Хорошо, сестренка, попробуем продолжить борьбу… — Он повернулся к Салавату. — А ты, зять, как думаешь, стоит ли биться дальше?

У Салавата внутри все кипело от негодования, и он гневно думал: «Какие подлецы! Не гнушаются даже колдовства и тянут грязные лапы на такую высокую должность… И где же справедливость? Да еще делают гадости честнейшему Анузу, насылают порчу…» В последнее время Салават с шурином нашли общий язык, подружились. Салавату он теперь как родной брат. Была б его воля — разогнал бы коварных врагов Ануза к чертям собачьим.

Салават с жаром ответил шурину:

— Даже не сомневайся, кайнага! Ты самый достойный кандидат на эту должность и обязательно победишь! А мы с Лилит поможем всем, чем сможем.

* * *

В последнее время отношения между супругами поостыли. Не ссорятся Салават и Лилит, но с каждым днем все больше отдаляются друг от друга. Холодок меж ними становится все больше и уже превращается в морозец.

Сразу бросается в глаза — Лилит дюже возгордилась. Держится в доме будто королева. Уже спустя рукава относится к готовке. Давно позабылись вкусные и душистые пироги, голубцы и манты, фаршированные яблоками гуси-утки, пельмени и бишбармак, которые прежде радостно уплетали всей семьей, не переставая нахваливать хозяйку. Теперь кое-как сварит мясо с картофелем или вермишелью и с равнодушным видом ставит на стол…

Теперь у Лилит в одном кармане халата — радио--телефон, в другом — сотовый. Целыми днями она болтает с родственниками, практически живет их жизнью, вникая в бесконечные чужие проблемы. А на мужа совершенно перестала обращать внимание.

Остыло и супружеское ложе…

— Что-то мы охладели друг к другу… Может, попробуешь открыть тот самый канал любви — Анаэль, что получила у московских космоэнергетов? — удрученно предложил Салават как-то ночью. Лилит закрыла глаза и прошептала секретные коды любовного канала. Увы… не помогло. Лилит так и осталась бесчувственным бревном.

— Что с тобой?! Совсем недавно налюбиться не могли! — с болью выпалил муж.

Помолчав, жена ответила:

— За все приходится платить. Космоэнергетика остудила мое сердце. Мне уже не нужна плотская любовь — душа будто заледенела, как у снежной королевы.

Слова жены обдали Салавата холодом. Он невольно вздрогнул:

— А как же я? Мне еще и пятидесяти нет! Я хочу любить! — Но полный отчаяния вопрос остался без ответа. Лилит засопела, погрузившись в сон.

А Салават погрузился в глубокий омут мыслей. С тех пор как восемь лет назад расстался с Зульфией, он ни разу не изменил жене. Серьезные уроки, полученные тогда, заставили осознанно отказаться от прелюбодеяния. Отношения опять уперлись в тупик… Салават не желает жить без любви, а только жена перестала его замечать. Закроется в одной из комнат и часами трындит по телефону. Ей куда дороже многочисленная родня, чем муж! Похоже, Салават необходим ей только как добытчик.

Когда, истосковавшийся по общению с женой муж искал ее по всем комнатам и наконец находил, Лилит лишь вопрошающе вскидывала брови — мол, чего тебе? Если спрашивал: «С кем ты там так долго разговариваешь?», она отвечала, что с Бибинур-апай, с Сафией-апай или же с племянницей Айгузель. Когда он восклицал: «Мне тоже нужно с тобой поговорить!», она пожимала плечами: «Ладно, подожди немного, вот закончу разговор с сестрой». И опять забывала о существовании мужа.

Но разве можно жить без любви? Хорошо, хоть есть маленькая дочурка Акьондоз. Младшенькая в отце души не чает. А сын Рустам, дочери Ильмира и Наргиза уже выросли и отдалились от него.

Как же быть? Наверное, уже ничего не поделаешь… И гулять нельзя. Жажду любви придется утолять живописью и бизнесом.

Почему так получается? На заре юности полюбил больше жизни — потерял ту первую любовь навсе-гда. Думал, рожден для творчества, но более чем на дюжину лет лишился счастья писать картины. Поставил во главу угла семью, посвятил себя близким, а они отвернулись от него.

Что же делать?! Ведь он еще не старый, а деятельный мужчина в расцвете сил, завоевавший теплое место под солнцем для своей семьи. Салават достоин большего уважения. А как же будут относиться к нему в немощной старости?..

Слава богу, у него есть младшенькая — отрада глаз, радость сердца, светлая надежда, душенька — ненаглядная доченька Акьондоз.

* * *

Лилит с наигранно грациозной походкой подошла к мужу и холодно произнесла:

— Снова приснился тот же сон: я — хозяйка огромного дворца, на голове у меня — золотая ко-рона…

Салават промолчал. Ему опять привиделся человек с обезображенным лицом, закованными руками и ногами — предок в седьмом поколении Салават Юлаев. Салават-батыр что-то разгневанно кричал ему, однако потомок не мог ни расслышать, ни понять тех слов. Он ведь еще даже не знает, что продолжает род Салавата…

— Где же Рустам? Вчера так и не вернулся. — Салават обеспокоенно повернулся к жене. Но Лилит не слышала, думала о своем.

Не дождавшись вестей от сына, встревоженный отец решил разыскать его. Вначале направился в автосервис. Когда Рустам бросил учебу в университете, Салават, зная, что сын интересуется машинами, устроил его туда на работу. В мастерской Рустама не оказалось.

Взволнованно набрал номер милиции, назвал фамилию и имя.

— Байгазин Р.С. вчера арестован сотрудниками отдела по контролю за оборотом наркотиков.

Сердце Салавата бешено забилось.

— Что? Как же так?! — Ему не ответили, бросили трубку. Немного придя в себя, Салават поспешил в Управление внутренних дел города.

В кабинете руководителя отдела, пропахшем табачным дымом, сидел дюжий подполковник лет сорока.

— Здравствуйте, я отец Байгазина Рустама, — сконфуженно представился Салават.

— Здравия желаю! — Начальник с понимающей улыбкой протянул руку. — Подполковник Снегин.

— Салават Байгазин.

— Нам дали некоторую информацию о вас. Оказывается, вы — один из наиболее уважаемых людей нашего города…

— А-а?.. Возможно… Я вот зачем, товарищ подполковник, мой сын арестован вашими сотрудниками… — Салават сам не заметил, как от нетерпения перебил собеседника.

— Да, задержан. — Снегин с наслаждением затянулся сигаретой.

— В чем же его обвиняют?

— В покупке, хранении и реализации наркотических средств. — Слова подполковника прозвучали как приговор. Сердце Салавата будто обожгло молнией.

— Неужто этот паршивец занимался такими делами?.. — смог он выговорить наконец. — Может быть, это… какое-то недоразумение? — Салават с надеждой взглянул на Снегина. Подполковник покачал головой.

— Месяц назад мы внедрили в компанию вашего сына своего сотрудника. Когда все выяснилось, организовали контрольную закупку. Вот протоколы. — Снегин положил перед Салаватом бумаги. — Он приобрел в наркоточке 6,2 грамма марихуаны. При продаже наркотика нашему сотруднику арестован в присутствии понятых.

— 6,2 грамма марихуаны? Это много?

— Дурь больше шести граммов, согласно закону, считается крупной партией, и вашему сыну грозит срок до двенадцати лет. Изъяли бы у него шесть грамм или меньше — попал бы под статью до восьми лет…

Салават схватился за голову:

— Двенадцать лет…

— Да не волнуйтесь вы так! Думаете, только ваш попался на подобном преступлении? Мы арестовали детей разных чиновников, даже сына одного судьи поймали. Такими делами частенько промышляют от безделья и сытости отпрыски людей богатых и властей предержащих… Если попадаются — всегда получают условные сроки… Ведь ваш сын ни разу не был осужден, значит, и ему скорее всего дадут лишь условный срок…

— Отделается ли так легко, если грозит целых двенадцать лет?

Немного подумав, подполковник ответил:

— У него была возможность пройти по делу свидетелем, но он не согласился… — Лицо офицера выражало недоумение.

— Да? — Салават тоже удивился.

— Мы поставили ему условие: сольешь наркоточку — оформим как свидетеля. Уговаривали его в этом кабинете часа четыре — ни в какую! Сидит и твердит: мол, никого не сдам, сам виноват… Что ж нам делать, раз так упирается? — Снегин будто оправдывался. — Мало того, при задержании по-всякому оскорблял наших сотрудников: кричал, обзывался, вырывался, угрожал, что проучит — у него, мол, дядя в Москве, в Верховном суде…

Салават покраснел от стыда.

— Вы уж простите, товарищ подполковник, несдержанный он у меня, распалится — сам не знает, что несет…

— Нам стало известно, что вы человек уважаемый, а потому поберегли ваш авторитет, не стали проводить в вашем коттедже обыск. Хотя по инструкции обязаны провести обыск во всем доме, пригласив соседей понятыми…

— Огромное вам спасибо…

— Не расстраивайтесь, я уверен, есть шанс вытянуть вашего сына на условный срок…

Не переставая благодарить Снегина, Салават вышел из кабинета.

Во дворе управления он потерянно застыл, не зная, что делать дальше. В этот миг его окликнули:

— Байгазин, что еще стряслось?..

Перед ним стоял майор милиции Наиль Карбасаров. Полгода назад взломали магазин Салавата и унесли часть товара. Тогда и познакомились с Карбасаровым, расследовавшим это происшествие. Салават хорошо запомнил милиционера — он отказался от взятки, чем немало удивил его.

Салават вкратце рассказал Карбасарову о случившемся. Поразмыслив, Наиль сделал вывод:

— Надо поговорить с твоим сыном и убедить его сдать наркоточку. Ты сходи в магазин, купи ему покушать, а я зайду к начальнику, попрошу, чтобы тебя пустили к нему. — Майор заспешил в управление.

Когда Салават вернулся из магазина, Карбасаров уже поджидал его:

— Он еще здесь, в подвале. Пойдем быстрее, пока не увезли.

Рустам был заперт в темной, провонявшей мочой камере. Увидев сквозь железную решетку отца, он виновато понурил голову.

Оценивающе поглядев на Рустама, Карбасаров начал расспрашивать:

— Здравствуй, туган, как ты?

— Нормально, — коротко бросил Рустам.

— А ведь тебя развели как последнего лоха… Тебя закроют в тюрьму, а сами наркодилеры, благодаря таким же простакам, как ты, будут и дальше зашибать деньгу…

Рустам ничего не ответил.

— Туган, советую тебе слить наркоточку и пройти по делу свидетелем. Пока не поздно, поступи по уму…

Рустам грубо прервал офицера:

— Да не буду я сдавать никого!

Карбасаров сверкнул глазами на Рустама и повернулся к Салавату:

— Ну ладно, мне пора, поговорите без меня. — Майор с недовольным видом направился к выходу.

— Большое спасибо! — успел крикнуть Салават.

Отец долго вглядывался в сына. В голове роились тяжелые мысли: «Что проку теперь ругать его, уже наворотил дел… Надо теперь спасать. Значит, напрасно радовался, заставив бросить пить. Выходит, единственный сын вышел из шайтанской воды и прямиком попал в дьявольское полымя… Как же мы проглядели? Ну как же! У нас же ба-альшие дела! Даже планетарного масштаба… Мы же боремся против вселенского зла… Я кормлю семью, Лилит живет проблемами многочисленной родни и возится с клиентами. (Она называет их пациентами.) А дорогой первенец оказался в беде…»

— Улым, подполковник Снегин твердо дал слово: если признаешься, где наркоточка и кто её держит, пройдешь по делу только свидетелем…

Рустам ответил без раздумий:

— Нет, атай, я никого не продам. Давай не будем об этом говорить…

— Ты понимаешь, какая серьезная статья тебе грозит? У тебя нашли больше шести граммов, а это — крупная партия! Тебе светит двенадцать лет тюрьмы!

Рустам криво усмехнулся:

— Да знаю я, два миллиграмма менты сами добавили. Хотят надолго упрятать… Я же купил шесть граммов. Отомстили за то, что я на них орал…

— Что ж ты кричал на них, зачем угрожал? Еще и дядю приплел, запятнал его имя. Разве забыл, Ануз-кайнага участвует в выборной кампании?..

— Накосячил сгоряча… — Рустам понуро опустил голову. У отца сжалось сердце от жалости.

— Как тут кормят, ты не голоден?

— Не до еды мне сейчас…

— Ладно, не горюй, я сделаю все, чтобы вызволить тебя от тюрьмы.

— Спасибо, атай, я тебе верю.

Отец и сын обнялись через решетку.

* * *

Узнав от мужа о большой беде, Лилит свалилась без сил. Долго пролежав неподвижно, слабым голосом проговорила:

— Это месть… Темные силы мстят мне за работу. Дочь Клары, мастера космоэнергетики из нашего города, чтоб выпить, ворует на рынке, а дочка Софьи Ивановны, магистра, ради наркотиков стала проституткой. Теперь и за нашего сына взялись… На меня у них сил не хватает, вот и отыгрываются на детях, сбивая с пути…

Салават молчал.

— Что же нам делать? Может, мне оставить это дело? Слишком жестоко мстят…

С того дня Лилит не вставала с постели сорок дней. От горя она почернела лицом. А Салават неустанно хлопотал о спасении сына. Своими руками написав хорошую характеристику, попросил хозяина автосервиса, где работал Рустам, подписаться и поставить печать. Такие же положительные характеристики получил у председателя уличного комитета и участкового милиционера.

Когда дело Рустама направили следователю, Салават пошел с ним знакомиться. Попросил у капитана Бузгильдина по возможности смягчить преступление сына в официальных бумагах. Понимая отцовские переживания, офицер обещал помочь всем, что в его силах, затем поинтересовался:

— Вы уже наняли адвоката?

— Нет.

Бузгильдин вытащил из кармана визитку и вручил Салавату:

— Вот, рекомендую вам адвоката Ледникова, хороший специалист. Составите с ним договор — не прогадаете… Я позвоню ему, сходите в его контору сегодня же.

— Большое спасибо, сегодня же пойду к Ледникову.

Салават отлично понимал: следователь хочет навязать знакомого адвоката. Ясно как божий день, у Бузгильдина личный интерес. Но как откажешь следователю, обещавшему помочь сыну? Если не наймет Ледникова, не заплатит ему — капитан может навредить Рустаму…

Адвокат Ледников, высокий рыжеволосый человек лет тридцати пяти, расторопно составил договор и сразу запросил оплату.

— До суда вашего сына продержат в тюрьме. Показав этот договор, я смогу, когда нужно, бывать у него, информировать вас о состоянии сына. И, разумеется, защищу его интересы во время следствия и на суде. — Ледников деловито протянул ему один экземпляр договора.

— Вы сможете вытащить Рустама на условный срок?

Ледников призадумался.

— Статья очень серьезная — ему грозит до двенадцати лет. Добиться условного срока будет непросто. Ни один защитник не даст вам такой гарантии, таковы наши правила. Но я постараюсь. — Адвокат кивнул в знак окончания беседы.

Из конторы Салават вышел с тяжелым чувством. И погода стояла мерзкая: дождь со снегом. К тому же отвратительно пахло помоями от переполненных мусорных баков. Салават поспешил удалиться от неприятного места.

На следующий день Ледников позвонил ему:

— Сегодня состоится предварительный суд: будут решать вопрос о содержании вашего сына. Если хотите, чтобы он пробыл до суда не в тюрьме, а дома — могу поговорить с судьей. Для этого нужно заплатить ему десять тысяч…

— Конечно! Я обеими руками за! Когда отдать деньги? — выпалил Салават.

— Принесите после обеда в адвокатскую кон-тору.

Едва Салават засобирался в контору, позвонил Ледников:

— Сегодня не приезжайте. Судья не согласился.

Салават расстроился, но, подумав, сообразил: судья, имеющий зарплату в сто пятьдесят тысяч рублей в месяц, связываться с каким-то адвокатом и продаваться так задешево не будет… Ледников хорошо знал судебные процедуры и понимал, что судья может удовлетворить адвокатское ходатайство и разрешить Рустаму до суда находиться дома. Вот и попытался банально надуть клиента на дополнительные десять тысяч.

Он разочаровался в адвокате, но не стал предъявлять претензий. Решив состричь с паршивой овцы хоть клок шерсти, отправил Ледникова в тюрьму проведать Рустама.

В тот же день по «беспроводному телеграфу» до Салавата дошло известие: из отдела по контролю за оборотом наркотиков звонили в суд, узнавали, посадят ли Рустама…

Эта новость насторожила отца: похоже, сотрудники подполковника Снегина, сочтя, что Рустам угрозами оскорбил честь их мундира, всё еще точат на него зуб…

Салават получил у следователя Бузгильдина разрешение на свидание с сыном и начал собираться.

— Куда ты? — еле слышно окликнула мужа -Лилит.

— Повидаться с Рустамом, — коротко отозвался Салават.

— Передавай ему привет… — Лилит повернулась на другой бок.

В последнее время страх за здоровье жены сменился огромным желанием спасти сына. Все мысли и чувства отца были сосредоточены лишь на этой цели.

К тому времени позвонил Ледников:

— Я побывал у вашего сына, у него пока все хорошо.

— Благодарю вас, я и сам сейчас собираюсь к -нему.

— Я отнес Рустаму чай и сигареты…

— Спасибо, я отдам вам деньги.

Он вышел из машины возле тюрьмы и тут же нос к носу столкнулся с руководителем отдела безопасности городского театра Айрат-агаем и знакомым заслуженным артистом. Салават успел лишь подумать: «Ах, незадача, откуда только они взялись?! Теперь дурная весть о сыне разнесется по всей околокультурной среде». Он со смущенной улыбкой протянул им руку:

— Здравствуйте, как поживаете?

— Приехали повидать моего троюродного брата… Он уже два года здесь сидит. А сам что тут делаешь? — поинтересовался артист.

— Я с теми же хлопотами… — уклончиво ответил Салават и поспешил от знакомых подальше.

Стоило ему встать в длиннющую очередь, галдящую перед комнатой для свиданий, как он увидел еще одну знакомую — женщину, возглавлявшую отдел в землеустроительной организации. От смущения оба притворились, что не заметили друг друга…

Тюремные служащие с посетителями не церемонятся. Ведь перед ними родственники осужденных за разные преступления, попросту зэков, отбросов общества…

Наконец дошла очередь Салавата, и его завели в комнату для коротких свиданий. За стеной, нижняя половина которой была металлической, а верхняя — стеклянная, его поджидал Рустам, прижимавший к уху телефонную трубку. Рядом переговаривались еще человек десять.

— Здравствуй, атай, здесь прослушивают… будем говорить по-башкирски…

— Как твои дела, улым?

— Ништяк, меня посадили в хату «полосатиков»… — В голосе Рустама сквозила едва ли не гордость.

Пристально взглянув на сына, Салават заметил в нем немало перемен: похудел, лицо побледнело без солнечного света, а взгляд — буравящий, как у бывалых зэков, будто пронзающий собеседника насквозь… Прекрасно зная, кто такие «полосатики», отец все же спросил:

— О каких «полосатиках» ты говоришь?

— Это осужденные за тяжкие преступления убийцы, воры-рецидивисты. Я среди них самый молодой. — На бесстрастном лице Рустама снова мельк-нула тень горделивости. — Одному даже, за убийство двоих, присудили двадцать два года. Его скоро переведут в особо строгий режим. В нашей хате каждый каратист либо боксер…

— Как к тебе относятся?

— Хорошо. Как самого молодого поставили на окно сторожить тюремную почту. Всю ночь поджидаю малявы, читаю, тут же сжигаю, пишу ответы и отправляю обратно через форточку с помощью ниток. Утром передаю все вести сокамерникам и днем отсыпаюсь.

— Какие у вас условия?

— В двенадцатиметровой хате нас тринадцать человек.

— Кормят нормально?

— Так себе. Выйдешь в коридор, там написано, какую еду можно приносить… Поговорим о более важном, атай. Откуда ты выискал этого адвоката?

— Его предложил Бузгильдин, следователь по твоему делу. Он согласился тебе помочь, поэтому я не смог ему отказать.

Рустам потемнел лицом, в глазах заиграли злые искорки:

— Это ментовская западня, отец. Сегодня же откажись от него! Ледников многих зэков обвел вокруг пальца, его тут растерзать готовы…

В голове растерявшегося отца пронеслось: «Неужто такое возможно? Официально взять на себя обязательство защищать клиентов, получать за это деньги и действовать против них?..»

Громкий звонок оповестил об окончании свидания. Прозвучал резкий приказ:

— Свидания окончены, освободите помещение!

— Ладно, сынок, не горюй, сделаю все, чтобы вытащить тебя отсюда! — Салават положил трубку.

В тюремном коридоре он внимательно прочел правила отправки передач заключенным. В неделю разрешалось до десяти кило продуктов, кроме того можно было отправлять сколько угодно съестного из тюремного ларька с баснословными ценами.

Выйдя из тюрьмы и закупив по пути на базаре хлеб, чай, сахар, хорошую колбасу, сало, лук с чесноком, овощи, фрукты и еще всякой всячины, он заторопился домой.

Дома он расфасовал каждый продукт согласно правилам — все кусочками и в отдельных полиэтиленовых пакетиках. (Так как ножи в тюрьме запрещены, заключенные не могут разрезать продукты сами.) Он долго возился, тщательно взвешивая все продукты на весах, затем выбрал из них самые сытные и витаминные, набил десять килограммов в большой черный пакет и вновь собрался в тюрьму.

— Не пообедаешь?.. — слабым голосом спросила у него Лилит. Салават лишь отмахнулся:

— Поем, когда вернусь. Надо поспешить с передачей для Рустама. Он там мучается, недоедает…

Очутившись в здании тюрьмы, Салават снова примкнул к длинной очереди…

С того дня Салават протоптал к тюрьме тропинку. Два раза в неделю нес передачу: разрешенные десять кило плюс кое-что из тюремного ларька.

Мать передала сыну сборник дуа³:

— Скажи Рустаму, пусть все время повторяет эти молитвы, глядя на минарет городской мечети, ее там видно из окна. Пусть молит Аллаха о спасении из заключения… — С трудом выговорив просьбу, Лилит снова упала без сил.

Оказалось, в тюрьму нельзя передавать религиозные книги, однако отец все же нашел возможность послать сыну заветные молитвы.

Самое главное, он поговорил с Анузом. Тот перезвонил ему спустя несколько дней:

— Салават, не переживай, я позвонил председателю городского суда, сходи к нему и сам, он по-может.

Преисполненный благодарности к отзывчивому шурину, Салават тотчас направился к зданию суда.

Председатель городского суда Аткаров оказался человеком серьезным. Он внимательно выслушал Салавата, но сам ни слова не обронил, обнадеживать не стал. Зато разъяснил ситуацию Анузу. Шурин позвонил Салавату в тот же день:

— Аткаров на днях уходит в очередной отпуск. Сказал, что предупредил заместителя не передавать дело Рустама никому другому, иначе ему впаяют реальный срок, ведь статья серьезная. Когда Аткаров вернется из отпуска, он возьмет дело Рустама себе либо передаст надежному судье. Придется Рустаму немного посидеть в тюрьме…

Салавату от этих слов немного полегчало.

От услуг Ледникова он тоже еще не отказался. Решил, что тот сгодится для всяких поручений, пока не найдется хороший адвокат. Этот самый Ледников в мягкой форме сообщил ему по телефону плохую новость:

— По вашей просьбе я побывал у вашего сына, у него случился небольшой конфликт с сокамер-никами…

Салават в этот момент ехал в Уфу, но, похолодев от страха за сына, повернул машину обратно. Набрав номер Валеры Сталина, одного из приближенных городского «смотрящего» Данира, озвучил свою просьбу. С юных лет попавший в преступную среду, Валера в тюрьме завоевал авторитет и поднялся до уровня «бродяги». В их городе «бродяг» всего несколько. Похожего на Иосифа Виссарионовича Валеру наделили прозвищем «Сталин». По иерархии преступного мира «бродяги» находятся на второй ступени сверху, составляя высший слой. Выше них только малочисленные воры в законе.

Работающему в сфере бизнеса, Салавату нередко приходилось иметь дело с представителями криминала. Вкратце поведав Валере о положении сына, Салават попросил его поддержать Рустама.

— В тюрьме меня хорошо знают, я передам туда весточку, что твой сын под моей защитой, — сказал Валера, обдумав услышанное.

— Городская тюрьма тоже под Даниром? Может, лучше тогда обратиться и к нему?

— Тюрьма в руках другого пахана — Талпана. Заметано! Я скажу про твоего сына Даниру.

Салават сходил к следователю Бузгильдину, снова взял разрешение на свидание с сыном. Ему хотелось увидеть Рустама самому. Однако, как он ни старался, в тот день к сыну его не пропустили.

А вечером в их дом постучался незнакомец.

— Здравствуйте, я недавно проходил мимо тюрьмы, там нашел эту записку. Решил занести, может, что-то важное, тут ваш адрес… — Мужчина средних лет отдал свернутое трубочкой, с обеих сторон заклеенное хлебным мякишем, письмо. Салават протянул ему деньги:

— Большое вам спасибо.

Получив вознаграждение, мужчина ушел с удовлетворенным видом. Вряд ли он случайно нашел письмо. Салават дрожащими руками вскрыл письмо и спешно начал читать. В короткой записке сын писал: «Атай! Мои дела плохи. Оказывается, меня посадили в пресс-хату, камеру для усмирения неугодных, где одни отморозки. Это подстроили менты наркоконтроля за то, что я при задержании угрожал им. Меня тут прессуют по их заказу. Придумали подставу: сами подбросили втихаря на пол маляву и теперь обвиняют, что раз я не сжег тюремную почту, то, значит, стукач. Грозятся убить. Отец, скорее найди способ спасти меня. Твой сын Рустам».

От негодования у Салавата подскочило давление, бешено забилось сердце, в голове забурлили мысли: «Единственному сыну грозит беда… Надо спасти его любым способом! Что же делать?.. Выходит, сообщение Валеры Сталина не успело дойти до тюрьмы… Да уж, если им доверишься… Строят из себя крутых, а сами… Может быть, лучше сходить к подполковнику Снегину и попросить, чтобы прекратили давить, попробовать дать взятку?.. Но к Снегину я смогу пойти только завтра. А Рустаму грозит беда ежеминутно. Вдруг будет поздно? Я должен сейчас же спасти сына! Эх, почему только я не взял у Маурбека тот «Макар»… Несколько лет назад чеченец Маурбек хотел подарить пистолет, и зачем я отказался? Отмазался: мол, если выпью лишку, сам себя не помню, вдруг застрелю кого-нибудь. Будь сейчас у меня ствол, пригодился бы. Ночью всю обойму разрядил бы в окно камеры. А эти отморозки поняли бы мой намек. Травматический пистолет-то имеется, но Лилит куда-то его запрятала. Не дай бог, причинят вред сыну, я их тюрьму вверх дном переверну! Надо немедля заказать Маурбеку, пусть достанет гранатомет…»

Донельзя распалившись, Салават быстро оделся и метнулся к двери.

— Куда ты… на ночь глядя? — вяло поинтересовалась Лилит.

— Есть срочное дело, скоро вернусь.

Хлопнув дверью, Салават стремительно добрался до машины и включил зажигание. Он вмиг доехал до базарной площади, на которую выходили окна тюрьмы. Время подходило к полуночи. Тем не менее под окнами стояло много людей, надеющихся либо получить из неволи записку, либо переговорить с близкими через форточку. Сердце Салавата трепетало, готовое выпрыгнуть из груди. Он присоединился к этой группе и уставился на окна. Долго всматривался, стараясь увидеть родное лицо. Наконец приметил понуро стоящего сына перед форточкой и замахал рукой:

— Рустам!

Заметив отца, сын крикнул:

— Атай!..

Салават заорал, не помня себя:

— Рустам! Скажи сокамерникам: тронут тебя пальцем — расстреляю камеру из гранатомета! Всех поджарю! Передай: я Афган прошел, мне ничего не стоит их замочить! Сы-ын! Слышишь?! — Дикие крики Салавата прозвучали громогласно и зловеще.

Наконец Рустам ответил:

— Я слышу, атай…

К Салавату подбежали двое дежурных тюремных охранников.

— Гражданин, вы грубо нарушаете тюремные правила! Разговаривать с заключенными строго запрещается!

— Я же не в тюрьме, чтоб нарушать ее правила… — рявкнул Салават, сел в машину и стремглав помчался домой.

Когда дочь Ильмира позвала его ужинать, Салават вспомнил, что у него сегодня во рту не было и маковой росинки. Но есть до сих пор не хотелось. Торопливо перекусив, лег спать, но всю ночь ворочался, не мог уснуть. Перед глазами все время стоял сын — будто не взрослый, а совсем еще крохотный мальчик. Он умоляюще тянул к отцу маленькие ручонки…

Мучительно ища и перебирая всевозможные пути спасения Рустама, Салават решил с самого утра пойти с поклоном к начальнику тюрьмы. И забылся тяжелым сном лишь на рассвете. Снова привиделся маленький сынишка, с мольбой протягивающий к нему ручонки. Первая их радость, единственный сын, плоть от плоти, будущий наследник. Каким же хорошим, умным ребенком ты был в детстве! Настоящий вундеркинд! Мы возлагали на тебя большие надежды… Где и когда ты перешел грань дозволенного и стал преступником?.. Как же теперь вытащить тебя из страшной ямы?..

Начальник тюрьмы полковник Холодов — светловолосый человек плотного телосложения с пронизывающим взглядом, вопросительно уставился на Салавата:

— Слушаю вас.

— Дмитрий Сергеевич, здесь содержится мой сын Рустам Байгазин. Хотя он попал сюда впервые, его почему-то посадили к отморозкам-«полосатикам» в пресс-хату…

Полковник скривился:

— У нас нет никаких «полосатиков» и пресс-хат.

— Разве воры-рецидивисты, убийцы — не «полосатики»?

— Учреждение для «полосатиков» — это тюрьма строгого режима, а наша — изолятор обычного типа.

— Дмитрий Сергеевич, по заказу сотрудников наркоконтроля сокамерники оклеветали моего сына и угрожают ему. Не сердитесь за прямоту, но, если что-нибудь случится с сыном, жестоко отомщу обидчикам. Ради единственного сына пойду на все…

Полковник пристально вгляделся в собеседника и, оценив его решительный настрой, немедленно набрал телефонный номер:

— Морозов! В какой камере у тебя Байгазин Рустам?

— В тридцать третьей.

Полковник нахмурился, его голос стал жестче:

— Как он там оказался?!

— Сатлыков велел посадить туда…

— Немедленно переведите Байгазина в камеру первоходок! А Сатлыкова ко мне через пятнадцать минут! — дал указание полковник. Воспрянувший духом Салават принялся торопливо благодарить начальника:

— Спасибо вам, Дмитрий Сергеевич, огромное спасибо! У меня к вам… предложение…

Полковник насторожился:

— Что за предложение?

— Я… имею возможности… Хочу оказать спонсорскую помощь вашему учреждению… Может быть, и вам нужна какая-нибудь помощь… — На всякое приходится идти ради спасения собственного ребенка. Салават прозрачно намекнул на взятку. Но полковник отреагировал не задумываясь:

— Перестаньте, ничего не нужно! А за сына не беспокойтесь: держать в отдельной камере, кормить персонально и зад подтирать ему не буду. Но ни один волос с его головы не упадет! — Голос Холодова звучал гневно, однако Салават интуитивно понял — этому человеку можно верить. Слова начальника будто сбросили тяжеленный камень с его души.

— Как же я вам благодарен, товарищ полковник! Век не забуду вашу доброту…

Несколько смягчившись, начальник тюрьмы спросил:

— Вы нашли сыну адвоката?

— Составили договор с Ледниковым.

Полковник презрительно усмехнулся:

— Если хотите вытащить сына, скорее найдите хорошего адвоката…

— Кто же из них хороший?

— Самый лучший адвокат в нашем городе — слепой Ракипов. Вот это — адвокат! Такой умница… Еще могу посоветовать Зубова. Фамилия ему под стать: вцепится зубами — обязательно вырвет клиента из тюрьмы. Зубов — бывший следователь, подполковник милиции. Он отлично знает все тонкости правоохранительной системы и умело их использует… — Холодов поднялся в знак окончания разговора.

— Огромное спасибо за совет, товарищ полковник! Успехов вам в нелегком труде, будьте здоровы! — Салават вышел из кабинета.

В тот же день он снова посетил Рустама. Внимательно вглядевшись в сына, увидел: буравящий собеседника взгляд бывалого зэка исчез с его лица. Похоже, Рустам быстро убедился в ложности тюремной романтики.

Кого только не растоптала, не превратила в лагерную пыль безжалостная тюремная среда?.. А ведь тюрьмы — отражение нашего общества. Там царят те же законы джунглей: у кого сила — тот и прав, хочешь жить — умей вертеться, имеешь много сторонников — и слово твое полновесно. Если в жизни эти распространенные правила и неписаные законы для виду прикрываются и приукрашиваются красивой ложью, то здесь почти те же самые, только более жестокие, каноны прячутся за тюремной романтикой, на деле являющейся лагерной идеологией.

— Как ты, улым?

— Хорошо, атай, меня перевели в камеру для первоходок.

— Те «полосатики» ничего тебе не сделали?

— Нет, после твоего предупреждения заткнулись.

— Читаешь те дуа?

Рустам посветлел лицом:

— Я их даже выучил.

— Ладно, молодец. Тебе придется просидеть здесь еще пару месяцев, пока не выйдет из отпуска судья, с которым договаривались. Только не вздумай брякнуть об этом сокамерникам…

— Да нет… никому не скажу… понимаю…

— Если все пройдет, как задумано — дадут условный срок и ты выйдешь отсюда.

— Если пожелает Аллах, атай.

— Да поможет тебе Всевышний.

— Спасибо, отец, спасибо за все. Как там мама, сестренки?

— Все нормально, ждут тебя с нетерпением.

— Если, дай Бог, выберусь отсюда, поступлю учиться в медресе, атай…

— Очень хорошо, верно мыслишь.

После встречи с сыном Салават ушел домой окрыленный. Слава богу, Рустам кое-что стал понимать. Несчастье сплотило семью. Все они стали жить, одержимые единой целью — желанием вытащить Рустама из тюрьмы.

Пролежав сорок дней, встала с постели и жена. Вместе с Салаватом сходила повидаться с сыном. Дочери же каждый вечер с нетерпением поджидали записки от брата под окнами тюрьмы.

* * *

Ануз-кайнага нашел нового адвоката для Рустама. Об этом он сообщил Салавату по телефону:

— Он надежный человек, мой земляк. Когда уволили из прокуратуры, я помог ему получить адвокатское удостоверение. Денег платить не надо, он в долгу передо мной…

— Большое спасибо, кайнага. Как дела у тебя самого, как идут выборы?

— Борьба накаляется. Тот злобный конкурент, похоже, снова наслал порчу…

— Голова болит?

— Просто раскалывается! Порой болит так сильно, что чуть не теряю сознание. Да еще при выходе из гаража стукнулся лбом о перекладину над воротами. Долго пролежал без сознания. Уже сколько лет выхожу оттуда наклонив голову, а тут забыл пригнуться. Неспроста это, как пить дать, снова порчу наслали…

Салават всерьез забеспокоился за шурина: как бы не довели родственника до ручки те злыдни…

— Почему же к нам не приезжаешь? Лилит окрепла, встала на ноги, она бы сняла колдовские чары…

— Времени маловато, зять. На работе тоже взяли в кольцо. Начальник моего отдела злится, что я претендую на председательство. Прохода не дает…

— Вот сволочь! Ладно, кайнага, не сдавайся, продолжай борьбу, желаю тебе победы!

— Спасибо, зять!

Решился вопрос с адвокатом — Салават разорвал договор с Ледниковым.

* * *

Когда Салават вернулся домой, Лилит сидела перед фотокарточкой Ануза, быстро чиркая авторучкой на бумаге. Переворачивает испещренный листок, берет новый и начинает все заново. Лилит пристально смотрит на фото, а рука ее стремительно выводит странные рисунки. Исписав за полчаса приличный ворох листов, Лилит позже их сожжет. Это действие называется списыванием проблем человека по фотографии.

Вот уже несколько месяцев таким образом она старается облегчить трудности Ануза, расстроить подлые замыслы и интриги конкурентов. Хочет помочь близкому родственнику сесть в кресло председателя Верховного суда республики. Лилит ясно сказала: игра крупная, ставки высоки. Если Ануз-абзый достигнет цели, президент бесплатно предоставит ему как минимум двухсотметровую элитную квартиру и дачу. Зарплата превысит десять тысяч долларов в рублевом эквиваленте. Самое главное — он приобретет власть и могущество. Большая игра на этом не кончится, должность председателя станет трамплином для дальнейшего прыжка на головокружительную высоту…

Закончив работу, Лилит в беспокойстве подошла к мужу:

— Плохи дела у Ануз-абзыя…

— Да, он говорил, что ударился головой о перекладину…

Жена еще сильнее встревожилась:

— Дело не только в головной боли, положение намного серьезнее…

Взволнованность жены передалась и Салавату:

— Все настолько плохо?

— Сверху была информация: хотят вывести Ануз-абзыя с предвыборной гонки. На него навели сильнейшую порчу. — Чернявая Лилит даже побледнела, а ее темные глаза таинственно замерцали.

— Чтобы от головы маялся?

— Не только. Решили полностью свести с ума…

Глаза Салавата сверкнули яростью:

— Чтоб их! Сволочи, чего только не придумают. Неужели власть им так сладостна? За должность душу готовы продать…

— Ты прав, прямо из кожи вон лезут! Согласны пойти на все…

— Как же помочь шурину? — Салават вопросительно уставился на жену.

— Надо без промедления снять порчу, не то сойдет с ума…

— Звони скорее, пусть едет в институт космоэнергетики Джамиля Базарова! Там ему помогут.

Лилит на глазах погрустнела.

— Я так и собиралась сделать, только мне дали другую информацию…

— Какую?

— Передали: на нем сильнейшая порча, и спасти Ануз-абзыя смогу только я сама… Настаивают, чтобы поспешила…

Салават растерялся. Помолчав, спросил:

— Что же нам делать?

Лилит решительно сверкнула глазами:

— Я должна сама поехать в Москву и спасти нашего родственника! Дашь денег на дорогу?

— Что за вопрос? Деньги ерунда! Главное — любым путем уберечь от беды шурина… — Салават спешно принес из сейфа деньги и, задумавшись, с сомнением покачал головой. — Ты же едва встала на ноги, хватит ли сил съездить в Москву? Не надорвешься?..

— Не переживай, мне уже лучше. Сейчас самое важное — спасти Ануз-абзыя. Тронется умом — жена не будет за ним ухаживать, тут же упрячет в психушку…

Представив себе потерявшего рассудок шурина, чахнущего в сумасшедшем доме, у Салавата от жалости сжалось сердце. А жена продолжала:

— Если Ануз-абзый сойдет с ума, кто вызволит нашего сына от тюрьмы? Завтра же самолетом полечу в Москву! Заодно наведаюсь в институт космо-энергетики, получу дополнительные каналы.

* * *

Лилит вернулась через три дня.

— Порча оказалась чувашская, сняла сравнительно легко. Хоть и пришлось потрудиться. Хорошо, что не использовали марийское колдовство. Они же язычники, их порчу в силах снять только знахарь-мариец, — с довольным видом отчиталась перед Салаватом жена.

— Получила новые каналы?

— Нет, в институт я не успела заехать. Пришлось серьезно заниматься Ануз-абзыем. Совсем худо стало у него с головой…

* * *

Отсидев несколько месяцев, Рустам вышел из тюрьмы. Председатель городского суда Аткаров сдержал слово: ему дали шесть лет условно. Когда в погожий майский день сына освободили прямо в зале суда, радости не было предела. Но Салават никогда не забудет, как тяжело досталась им эта радость. Он так устал морально и физически! Теперь он на собственной шкуре знает, каково бывает, когда дорогой первенец сидит за решеткой и ему грозит двенадцать лет заточения…

Родные сестры Лилит к их возвращению из суда накрыли стол. Какой-никакой, а праздник.От дикой усталости Салават вместо минералки опрокинул рюмку с водкой. Почувствовав во рту горечь спиртного, вздрогнул и настороженно посмотрел на жену. А Лилит продолжала веселиться как ни в чем не бывало. Прошло пять, десять минут, она и не думала падать в обморок. Напротив, счастливо улыбалась и время от времени от души хохотала. Салават опустошил еще одну рюмку, потом третью, а с Лилит ничего не случилось… Возможно, она заметила перемену в облике мужа, но промолчала.

Более семи лет не прикасался Салават к спиртному. Но после сегодняшнего застолья бражничал еще три дня. Пил и пел протяжные народные песни, пока душе, под завязку переполненной переживаниями, не стало легче…

* * *

Удивительно, но Рустаму тюремная баланда пошла на пользу. В казенном доме вконец распоясавшегося и потерявшего всякие границы дозволенного сына будто подменили: он бросил пить, курить, употреблять анашу-марихуану, стал набожным человеком. Как правило, отсидевшие в тюрьме долгие годы зэки обычно возвращаются еще более озлобленными и непригодными к нормальной жизни. Ведь тюрьма влияет на человека губительно, превращает его в раненого зверя в человеческом обличье. Недолгая же отсидка научила Рустама ценить свободу, понимать важные вещи.

Рустам сдержал данный за решеткой зарок — поступил учиться в медресе. Там он нашел настоящих друзей и единомышленников. Взахлеб рассказывал близким, что прихожане мечети — люди разных национальностей (среди мусульман есть и русские), живут как братья, всячески поддерживая единоверцев: безработным находят работу, нуждающимся всей общиной собирают деньги, попавших в беду выручают, в свободное время дружно помогают друг другу, например, при строительстве домов. И отдыхают вместе: устраивают посиделки, чаепития и даже мусульманские сабантуи.

Салават от души радовался — сын после стольких ошибок встал на праведный путь.

Проучившись несколько месяцев в медресе, Рустам стал уговаривать родителей, сестер, родственников и даже знакомых встать на намаз. С воодушевлением человека, открывшего самую важную тайну и смысл бытия, он рьяно призывал близких принять ислам.

В эти мгновения он испытывал подлинное счастье. Вдохновленный частичкой великой истины, неожиданно пробившейся сквозь тюремные решетки и озарившей душу, он жаждал поделиться этим светом с родными людьми. Увы, Рустама не понимали…

— Сынок, я и так мусульманин: верю в Аллаха, раздаю хаир-садака, помогаю нуждающимся, несколько раз держал уразу…

Рустам перебил отца:

— Отец, этого мало! Чтобы стать настоящим мусульманином, ты должен читать намаз пять раз в день. Всевышний сотворил людей и джиннов для того, чтобы они поклонялись ему. Поклонение Всемилостивому Аллаху — наш первейший священный долг!

— Эх, улым, если я буду сидеть и читать намаз пять раз в день, кто вам еду добудет? И ты мулла, и я мулла — кто же коню сено даст? Ведь на всю семью один работаю…

— Атай, пропитание дает нам через тебя Аллах, как ты не понимаешь? Ты думаешь, на пятикратный намаз потребуется много времени? На вот, почитай!

Стремясь доказать свою правоту, сын с горящим взглядом протянул отцу небольшую религиозную брошюру. Салават попытался прочесть написанные кириллицей дуа, но у него не поворачивался язык.

— Нет, улым, не выйдет у меня, не могу произнести слова дуа.

— Атай, научишься потихоньку, просто старайся всем сердцем!

— Не могу пока, начну читать намаз позже, когда буду полностью уверен, что обеспечил вас материально. Раз невозможно построить коммунизм для всех — построю хотя бы для собственной семьи. Вот тогда — пожалуйста.

Рустам разгорячился:

— Многие люди так думают: вот состарятся, тогда и встанут на намаз. Это частая ошибка, отец. Нельзя надеяться на старость, ведь человек не знает, когда умрет. А вдруг он уйдет, так и не успев научиться намазу. Как же горько будет тогда…

Салават протянул книгу обратно:

— Ладно, сынок, продолжим спор в другой раз, у меня пока срочное дело.

Свет в глазах сына стал гаснуть:

— Эх, атай, ты всегда прикрываешься делами-заботами…

Он направился к матери. Но и Лилит тут же скривила лицо и замахала руками:

— Отстань, улым, не морочь мне голову! Проповеди оставь для медресе. И зачем ты только туда подался, совсем уж религиозным фанатиком заделался. Как бы не превратился в ваххабита-террориста, которых по телевизору показывают…

— Мама, что ты несешь?.. Террористы из телевизора не имеют никакого отношения к исламу. Это же обыкновенные бандиты! Они прикрываются религией и зарабатывают деньги на крови.

Мать обхватила голову руками:

— Все, хватит, Рустам… — В этот момент у нее зазвонил сотовый телефон. Выхватив из кармана мобильник, Лилит поспешно вышла из комнаты.

— Эх, ничего вы не понимаете! — Рустам с грустью обвел взглядом сестренок. Те тоже в последнее время начали косо посматривать на брата.

Наргиз — пожестче нравом, она без сантиментов объяснила причину: «Как угораздило тебя попасть в тюрьму? Ануз-абзый обещал до этого, что протолкнет нас в судьи. Из-за тебя у нас рушатся планы!» Салават с досадой подумал: «Гляди-ка, еще молоко на губах не обсохло, а мечтают вершить судьбы людей…» Недавно дочь Наргиз еще неприятно удивила Салавата. И спора не было никакого, но она вдруг открыто «кинула перчатку» отцу: «Атай, ты зарабатываешь много, а я буду заколачивать денег еще больше, так и знай!»

Одним словом, у каждого своя жизнь.

Когда Рустам попал в беду, общая цель — спасение родного человека — на время сплотила семью, а сейчас они снова разобщены.

Лишь маленькая Акьондоз, словно желая проложить мостик любви между близкими, с поцелуями и объятиями ласково щебечет: «Мама, я тебя люблю! Папа, и тебя люблю! Рустам-абзый, Ильмира-апай, Наргиз-апай, я вас всех люблю!» Вот и сейчас она бросилась к Рустаму и с детской искренностью закричала:

— Абзый, я буду читать намаз! Меня научи!

Рустам подхватил сестренку на руки:

— Ты же еще совсем малышка!

— Нет, абзый, я уже большая, научусь намазу!

Рустам понял — сестричка пожалела его. На глаза навернулись слезы, он прижал Акьондоз к груди…

Салават прошел в кабинет и окунулся в тяжелые думы: «Что же случилось? Когда же между нами пролег ледяной холод?.. Как выбраться из этого? Даже после истории с Зульфией мы восстановили отношения, смогли сохранить тлевшие в глубине наших душ теплые чувства и замечательно прожили семь лет. А что творится с нами сейчас? Есть ли смысл в жизни без любви?»

Еще совсем недавно, если он изредка засыпал, повернувшись спиной к Лилит, тут же кто-то (домовой?) легонько прикасался к плечу, как бы говоря: «Спи обнявшись с женой». Теперь он давно спит отвернувшись от нее, но никто его уже не будит… «И вообще, нужен ли я семье? Ведь они привыкли воспринимать меня только как добытчика. Хорошо еще, есть у меня маленькая, улыбчивая доченька Акьондоз… Радость глаз моих, отрада сердца, светлая надежда, душенька — ненаглядная доченька Акьондоз…»

Младшая дочка часто подбегает к нему и неустанно повторяет: «Папа-папочка, я тебя очень сильно люблю!», успевает между играми и беготней целовать и обнимать отца.

Неожиданно Лилит вихрем ворвалась в кабинет:

— С Ануз-абзыем плохо!

— Что еще? — Салават уставился на нее с некоторым недовольством.

— Конкурент навел ему порчу на смерть…

— Что?.. — Салават оторопел. — Он сам тебе позвонил?

— Нет. Мне дали информацию, когда выводила на бумагу его проблемы.

— А вдруг это не так?

— Так! Я позвонила ему: говорит, голова раскалывается, задыхается, не хватает воздуха.

— Ничего себе… — огорчился Салават.

— Как же нам спасти абзыя от беды?! Ох, доведут его… — всхлипнула Лилит и с мольбой уставилась на мужа: — Ну, скажи, что нам делать?..

— Сама как думаешь?

— Я должна, обязана снять порчу с Ануз-абзыя, не дать ему умереть!

— А хватит ли у тебя сил? Может быть, надо обратиться к твоим учителям — Джамилю Базарову и Индире Хусу?

— Голос сверху упорно повторяет мне: порчу с Ануза-абзыя способна убрать только я, близкая родственница… Нужно немедленно опять лететь в Москву. Отпустишь меня? — Лилит затравленным взглядом смотрела на мужа. Салават без раздумий согласился:

— Как не отпустить? Ведь шурин спас нашего единственного сына от тюрьмы. Мы ему по гроб обязаны. Сделаем все, чтобы оградить родственника от смертельной опасности.

* * *

Лилит вернулась из Москвы через три дня. Выглядела усталой, унылой, еще сильнее почернела лицом:

— На Ануза-абзыя снова навели чувашскую порчу, только посильнее прежней. Пришлось хорошенько потрудиться.

— Шурину больше не грозит смерть?

— Нет, я сняла порчу напрочь…

— Вот и замечательно. Обидно умирать из-за какого-то высокопоставленного кресла…

— Кабы я вовремя не подоспела, абзыя уже бы не стало. Глаза у него совсем потухли, руки-ноги тряслись. Хорошо, что в последний момент успела…

— А почему ты такая мрачная?

Лилит помолчала, надула толстые губы:

— Из-за участия в выборах начальник отдела по-всякому притесняет Ануз-абзыя: нарочно поручает самые сложные и запутанные дела. А потом ругает: мол, не успеваешь, у тебя низкая квалификация, не соответствуешь должности, пишет на него докладные.

Салават едва не задохнулся от злости:

— Как же не соответствует?! Шурин в Верховном суде больше десяти лет! Отличный специалист стал вдруг неугодным? Пусть поговорит с вышестоящим начальством!

— Был он на приеме. Приняли сухо. Якобы не хотят ввязываться в мелкие вопросы…

— Тогда понятно: значит, кто-то уже подсуетился — проплатил руководству за председательскую должность. А шурин им мешает, вот и давят на него.

У Лилит от злости заблестели глаза:

— Его конкретно травят: хотят всучить «волчий билет» и выкинуть на улицу без пенсии и привилегий. А ему всего четыре месяца осталось выработать судебный стаж. Хотят выгнать до этого срока.

— Даже не дожидаясь результатов выборов в Верховный суд республики?

— Да, сильно взъелись на него. Если дело так пойдет, вряд ли он пройдет в председатели… Верно говоришь: кто заплатил, того и посадят в кресло. У них все схвачено…

Чуть подумав, Салават задал жене щекотливый вопрос:

— А ведь ты обнадежила шурина, мол, он пройдет на эту должность, будет вершить правосудие, сидя за огромным дорогим столом, а за спиной будут железные решетки. Теперь вот заявляешь, что может и не пройти. Как тебя понимать?

Лилит на минутку замолкла, затем ответила:

— Будем надеяться на лучшее, до выборов еще десять дней…

Увы, шурин так и не смог получить должность председателя Верховного суда республики. Попытался претендовать хотя бы на кресло заместителя. Не прошел и туда. Мало того, чуть не лишился нынешнего места. Когда его уже почти уволили с «волчь-им билетом», его жена пошла к начальству и со слезами упросила оставить мужа на работе еще на четыре месяца. Пришлось унижаться, но удалось сохранить супругу судейскую пенсию в сто тысяч руб-лей, полтора миллиона рублей выходного пособия и прочие привилегии. Да еще оказалось, что Ануз не удосужился приватизировать московскую квартиру, и жилье принадлежит судебному ведомству. Как можно быть таким лопухом-бес-сребреником и думать только о карьере? Салават никак не поймет шурина, но твердо уверен в его кристальной честности. Возможно, он думает: «Бытовые проблемы подождут. Вот поднимусь вы-соко-высоко — все поднесут на золотом блюдечке с голубой каемочкой…»?

Связанные с выборами злоключения шурина еще раз показали Салавату горькую истину: чтобы в эпоху дикого капитализма вознестись «на олимп», политику приходится остаться налегке и сбросить с себя мешающий подниматься вверх «балласт» — долг, честь, совесть, достоинство и еще много чего…

_{ГЛАВА ВТОРАЯ}

Ануз Япкаров в апреле вышел на пенсию и вернулся на родину. Семью пока оставил в Москве. В середине мая он побывал в доме Салавата. Во время долгой беседы гость с горьким сожалением признался:

— Если б я принял предложение той влиятельной группы, согласился стать их человеком — наверняка прошел бы на должность председателя. Но не послушал, ответил, что являюсь человеком президента. Они дали пять миллионов долларов москвичам, потом еще столько же и все-таки поставили своего человека, а наш президент теперь меня знать не хочет, звоню — не берет трубку…

— Ладно, что теперь поделаешь, прошлого не воротишь. Надо жить с надеждой на лучшее, — постарался утешить шурина Салават. — Может, наш президент даст тебе хорошую должность? Поработавших на федеральном уровне опытных людей у нас по пальцам можно пересчитать…

— Президент уже перекрыл мне все пути: здешним руководителям не велел брать на работу. Я попробовал ткнуться в два-три места, меня как огня боятся…

— Но в чем причина такого отношения?

— Конкуренты постарались: наговорили президенту, что я якобы веду интриги против него. А если он даст мне влиятельную должность — использую московские связи, чтобы занять его место. Но я не стремился к власти нечестными способами. Если бы и претендовал, то только путем честной борьбы, демократических выборов…

Салават внимательно посмотрел на родственника: неужели тот так глуп или притворяется? Чтоб шурин не разгадал его мысли, продолжил разговор:

— Где же сейчас найдешь приличную должность?

— Попробую поискать в не подвластных респуб-ликанскому президенту федеральных структурах. Возможности имеются, только не хочется ходить в заместителях. Я надеюсь занять кресло большого руководителя…

— Удачи тебе, кайнага! Люди, прошедшие московскую школу, на дороге не валяются… — Салават старался подбодрить переживающего шурина.

— А как дела у тебя самого, зять? Как бизнес, пишутся ли картины?

— Ну если о бизнесе — долго промучился, но получил-таки документы на землю. Наши городские чиновники самые злостные бюрократы в республике! Должны облегчать народу жизнь, делать ее удобнее, а вместо этого ставят подножки, создают проблемы, вымогают… Я все равно победил этих ненасытных бурдюков! — Салават достал из сейфа свидетельства о праве собственности на земельные угодья. Мельком просмотрев желтоватые бумаги, Ануз с некоторым изумлением спросил:

— Ты записал эту землю на мою сестренку?

— Слишком уж сложной, многоходовой, была сделка. Такой мудреный проект не всякому юристу доверишь. Пришлось оформлять участки на многочисленную родню и на имя жены. Хотел позже перевести всю землицу на себя, да Лилит устроила мне сцену…

Шурин вновь удивился:

— А почему?..

— Обиделась. Сказала: раз собираешься переписать на себя, значит, не доверяешь. Я говорю: «Как мне тебе не верить, двадцать восемь лет женаты, четверо детей». Теперь вся земля стоимостью один миллион долларов записана на ее имя!

— Миллион долларов?! — У шурина заблестели глаза.

— Ага, Лилит нынче — официальная хозяйка всего моего имущества. Даже наш трехэтажный дом записан на нее! Ха-ха-ха! Все оформлено на жену! Случись чего, она меня запросто из дому выгонит. А я гол как сокол! — Салават от души расхохотался. А Ануз полюбопытствовал:

— А зачем же ты оформил дом на Лилит?

— Чтобы у нее шел стаж, я указал Лилит хозяйкой семейного бизнеса. Тот большой магазин тоже строил на ее имя. Жена слышала, что якобы при продаже имущества и покупке жилья налог уменьшается. Вот я и переписал дом на Лилит. Потом выяснилось, что она неправильно истолковала закон, да мне все равно. Не собираемся же мы разводиться на старости лет? Так какая разница, на кого оформлено имущество?

— Наверное, ты прав… А картины пишешь?

— В конце года у меня юбилей. Не хотел отмечать, да родня настаивает. С пустыми руками пятидесятилетие не встретишь — уже два года работаю не покладая рук. Надо успеть подготовить персональную выставку. Я теперь и в гости не хожу, отправляю Лилит одну.

Ануз понимающе улыбнулся:

— Знаю я эти хлопоты, сам в прошлом году справлял в Москве юбилей.

* * *

В двадцатых числах знойного июля Салават дописал очередную картину. Устал неимоверно, чувствовал себя истекающим кровью воином. Долго парившая в горних высях творчества душа изнывала от тоски и опустошенности, вынужденная спуститься на грешную землю. Но и дальше оставаться там не могла. Пропал аппетит, угасли все желания, не осталось сил. Это произведение на какое-то время изменило его сознание: одолевающую сердце грусть резко сменяла радость, и Салават вдруг заливался смехом, не помня причины веселья, а затем внезапно погружался в печаль, на глаза наворачивались слезы.

Попробовал отлежаться, не помогло. Понял, что нужно скорее что-нибудь сделать, пока окончательно не развинтились гайки. Не нашел другого способа кроме выпивки. Неожиданно вспомнилась Зульфия.

Странной была эта попытка забыться. Он не успел даже вволю напеться любимых песен, как сразу же задремал.

В какой-то миг Салават проснулся, услышав голос матери:

— Ох, погубишь ты мое дитя, Лилит, зачем опоила его снотворным?

— Какое еще снотворное? О чем ты? — Лилит, по обыкновению, все опровергала.

— Только что бросила в водку таблетку! Думаешь, я не видела?

— Твой сын здоров как бык! Какой ему вред от крошечной таблетки? Зато спокойно поспит.

— Нельзя добавлять в водку снотворное! Разве не знаешь? Он же весь израненный, все здоровье там оставил…

— Ну и как мне его остановить? Горланит песни да плачет…

Мать Салавата распалилась пуще:

— Коли поет — пой вместе, плачет — утешь! Ты же ему жена. Неспроста же он плачет?! Смолоду в самое пекло попал… Может, от жалости к убитым товарищам слезы льет… А ведь добытое им добро любишь! Сколько тряпок, золота, серебра, бриллиантов накупила себе и дочерям! Сведешь мужа в могилу, кто четверых детей будет кормить? В доме ведь, кроме него, никто не работает! А скольким твоим родственникам помогает? Детей твоих сестер устраивал учиться, а потом и с работой всем помог. Да ведь ты, килен⁴, даже за продуктами в магазин не ходишь, возлежишь на диване как боярыня, заказы моему сыну по телефону делаешь. Ни разу в очереди не стояла, чтоб за газ, за воду и отопление заплатить. Обо всем заботится муж, которого ты непутевым считаешь. И детей вырастила без яслей-детсадов. Конечно, ведь пришлось бы их спозаранку будить, одевать, отводить, а вечером обратно забирать… Я за свою жизнь двух алкоголиков людьми сделала, а ты моего золотого сыночка норовишь угробить!

— Я же силком ему не наливаю, сам пьет! — успела вставить Лилит.

— Ерунду мелешь, килен, человек без причины не напивается: или жизнью недоволен, или ласки женской не хватает…

Слова свекрови заставили Лилит смутиться, но она быстро взяла себя в руки:

— Чтоб не умер, сейчас же отправлю в нарко-логию!

Мать окинула сноху гневным взглядом:

— Эх, килен, что не всосала с материнским молоком, не получишь и с коровьим… Решила отправить моего сына в дом для алкашей и опозорить?

— Но как я его отрезвлю? Сама же говоришь, что может умереть…

— Он еще вчера был трезв как стеклышко, а сегодня выпил — и сразу в наркологию? Я ни на что не годного, безработного алкоголика и инвалида войны обихаживала почти четверть века, довела до шестидесяти семи лет. Пусть земля будет пухом покойному мужу Зуфару, а душа пребудет в раю. А за вторым, ветераном тыла, еле выжившим после обвала шахты, ухаживала двадцать два года, довела до восьмидесяти. Тоже был алкашом, по нескольку дней пил, а по ночам орал. Я хоть раз отсылала их в дом алкоголиков?! Эх, сноха, жизни не понимаешь! Раз вышла замуж, обязана ухаживать за супружником.

Мать Салавата прошла на кухню:

— Где у тебя шурпа? Пьяному человеку нужно сварить мясной суп, а лучше харчо, и кормить. Без нормальной еды мужики быстро спиваются… Ну у, килен, хороший добытчик у тебя муж, да только цены ты ему не знаешь. Будешь потом каяться…

Оказалось, Лилит все предусмотрела заранее — как только мать ушла, Салавата тут же отвезли в наркологию.

Приют алкашей и наркоманов хорошо ему знаком — самому много раз приходилось привозить сюда родственников Лилит. Эти серые коридоры ему уже порядком надоели. Запьет кто-нибудь из ее родни — из аула привозят к ним. А Салават устраивает их в наркологическое отделение горбольницы. Сперва шуринов и шуряков держат в «обезьяннике», привязав руки-ноги к кровати. Те несколько дней проводят там, справляя нужду под себя, а в общую палату их переводят только после того, как пройдет психоз. Салават все эти дни носит им сменное -белье и продукты. Мало того, еще и надоедают, умоляя принести водку. Сама же Лилит не ступает сюда ни ногой.

Салавата положили в элитную двухместную палату. Он был неимоверно зол на Лилит. Не отвечал на ее многократные звонки, гневно думая: «Вот это номер, умереть со стыда — засунула родного мужа, с которым четверть века прожила, в гнездо конченых алкашей и наркоманов. Даже не успел толком напиться, вдоволь излить душу в задушевных песнях. Если б излил, встали бы на место струны сердца, готовые оборваться. Отступила бы гложущая душу тоска и пустота».

Что поделаешь, Зулейха-Лилия-Лилит в последние годы не способна понять мужа — она теперь на других волнах качается. Да, настоящее имя ее — Зулейха. В юности она не захотела иметь «старушечье» имя, стала именовать себя Лилией. Начав же заниматься космоэнергетикой, знахарством и ясновидением, назвалась Лилит.

Что бы она ни ворковала в оправдание, Салават решил не прощать жену. Семейный корабль и без наркологии сел на мель, а любовь сошла на нет. А какая радость жить без любви? Несомненно, он обязательно ответит ей…

Салават вовсе не страдал от похмелья, чувствовал себя хорошо, а после капельницы стал и вовсе джигитом. Он вышел в коридор. Там, весело хохоча, ходили табуном парни и девушки. Девицы были игривы, словно молодые кобылицы, а парни вились возле них и ржали как возбужденные жеребцы. Судя по их состоянию, выпивохи успели хорошенько поддать, наркоманы приняли дозу.

Побродив по коридору, Салават встретил нескольких знакомых. Один из них, Саша, хозяин точки по сбору цветного металлолома, ездит на хорошей иномарке. Он держал машину на автостоянке Салавата и каждый день после работы покупал в его магазине целую батарею пива. Выпивали вместе с женой. Благоверная сюда не попадала, а Саша, оказывается, отлеживается здесь время от времени.

Второго знакомого зовут Сергей. Салават называет его про себя «комнатным мальчиком». Он — сын покойного крупного начальника, у вдовы которого Салават купил большой дом.

Сергей отлично учился и в школе, и на юридическом факультете, был не отрывающимся от компь-ютера ботаном и маменькиным сыночком. Отец допустил большую ошибку — устроил Сергея после университета в милицию. Там бывший комнатный мальчик и ботан изменился до неузнаваемости. Вместе с коллегами он зверски избивал и пытал людей, попавших к ним в лапы. Бедолаги не смели сопротивляться, иначе правоохранители могли их покалечить или вообще забить до смерти, затем вывезти и выбросить где-нибудь на пустыре. А руки у Сергея мягкие, как у женщины. Скоро он пристрастился к выпивке. Разбил несколько машин, купленных высокопоставленным отцом. Врачи разводили руками: впервые видели, как стремительно может человек впасть в алкоголизм…

Через год Сергея уволили из милиции. К тому времени он уже успел деградировать. Сейчас двадцатипятилетний парень нигде не может работать. Часто уходит в запой, попадает в наркологию, здоровье уже никудышное. Даже после увольнения прежние коллеги звонили Сергею, приглашая поучаствовать в избиениях: «У нас уже кулаки болят, приезжай, помоги!»

Сергей сильно ожесточился и по отношению к матери. После смерти отца начал бить и ее. Он признался Салавату: «Эх, написал бы правдивую повесть о милиции, только боюсь, убьют…»

К ним подошел парень, сразу видно, из аула:

— Не угостите сигареткой?

Они пошли в курилку.

— Давно ты здесь, кустым⁵? — поинтересовался Салават.

— Двадцать дней пролежал, завтра должны выписать.

— Как попал сюда? В первый раз?

— Ага, в первый. Удачно накалымил семьдесят пять тысяч. Сам не помню, как пропил все с аульскими парнями и попал сюда. Говорят, белая горячка началась. Несколько дней побыл в «обезьяннике», потом перевели в общую палату. Хорошо еще, что не сдох. Пока лежал в «обезьяннике», двое рядом со мной окочурились.

— Еще небось не женат?

— Нет, агай.

— А ведь пропитых денег хватило бы свадьбу сыграть…

— С кем, агай? Девчата-то давно убежали в города. В ауле как в пустыне: клуб, детсад, школу, медпункт закрыли, колхоз распустили. Поневоле запьешь, такая скука! Я бы и сам уехал, да мама стара.

— Слышал, многие уезжают на Север.

— Парни пошустрее давно уже на Севере или в городах. Мне тоже придется куда-нибудь уехать. Вернусь домой, посоветуюсь с матерью…

К ним присоединился еще один курильщик. Слово за слово, разговорились. Сабит, вернувшийся из Чечни, поделился переживаниями:

— Наградили Орденом мужества. Ехал домой как на крыльях. А любимую девушку будто подменили. Надменно взглянула на награду и ляпнула: «Ты молодец, конечно, но какая польза от твоего ордена?» Я говорю: «Устроюсь на завод, поженимся, дадут комнату в общежитии. Потихоньку на квартиру заработаем». Она была подшофе и ответила не таясь: «Времена изменились, я уже не та наивная девчонка, какой была прежде, и не собираюсь жить в вонючей общаге. У меня новый жених — коммерсант с квартирой и крутой иномаркой. А с тобой у нас было по юности и не всерьез». После этого я запил надолго…

Чуть подумав, Салават решил морально поддержать Сабита:

— И ты так быстро расклеился от слов какой-то предательницы? Ты же герой-орденоносец! Докажи ей, что ты настоящий мужчина, а не размазня!

— Как доказать?..

— Поступи в университет. Получишь образование и хорошую профессию — будешь не хуже того коммерсанта. Кто такой бизнесмен? Он сегодня есть, а завтра его нет. А хорошие специалисты всегда нарасхват. Заруби это на носу, Сабит-кустым.

— Ого, а хватит ли во мне пороху для такой большой цели?.. — неуверенно уставился парень на Салавата.

— Почему бы и нет? После Чечни тебя даже с тройками примут в любой университет. Тем более, орден имеешь. Только на каждый экзамен иди в военной форме и при награде. Я когда-то постеснялся надеть форму с орденом на экзамены, из-за этого поступил в институт на два года позже. Вступи в организацию воинов-«чеченцев», узнай о положенных тебе льготах. Затем иди в городскую администрацию, встань в очередь на получение бесплатного жилья.

Лицо Сабита осветилось надеждой:

— Верно говоришь, агай, я слышал краем уха об этой организации. Большое вам спасибо за хорошие советы…

— Дел у тебя невпроворот, туган, некогда тебе пить… Отучишься, станешь человеком, потом сам поймешь — для чего тебе нужна была та девушка…

Сабит удивленно посмотрел на собеседника:

— Для чего она… Эта продажная сука?.. Да я… В самом деле, агай, а для чего?..

— Чтоб ты стал настоящим мужчиной…

Тем временем рядом с ними началась перебранка. Ругались две девушки — длинноногие стройные красотки лет двадцати двух. Одна — ухоженная, явно крашеная, блондинка, вторая — черноглазая смуг-лянка с иссиня-черными волосами и пухлыми губами. Они были похожи друг на друга, очевидно, родные сестры.

— Маша, ну забери меня отсюда, прошу тебя! Тошнит уже от этих стен, видеть не могу! — упрашивала черненькая блондинку.

— Настя, сколько тебе повторять: до конца курса лечения осталось всего три дня!

— Машенька! Ты же мне родная сестра! Я так не хочу здесь оставаться! Забери меня отсюда сейчас же, пожалуйста!

— И что дальше? Снова начнешь бухать?

— Машенька! Я тебе слово даю: не буду больше пить…

Блондинка еще больше распалилась:

— В который раз уже клянешься, трепло! Хочешь подохнуть от водки?!

Брюнетка заплакала:

— Машенька, прошу тебя!

— Отвянь! Выйдешь через три дня! — Сестра-блондинка со злостью всучила Насте пакет с продуктами. — Надоела уже всем, алкашка! — И хлопнула дверью.

Салавату стало жаль девушку:

— Не плачь, Настя! Если уж так хочешь на волю, я выкраду тебя отсюда, — сказал он весело, желая поднять ей настроение.

Девушка удивленно посмотрела на него:

— Разве это возможно?

Честно говоря, и ему не хотелось оставаться ни дня в этом мрачном учреждении. Салават, по натуре склонный к авантюрам, вспомнил слова известной цыганской песни. Глядя в большие глаза девушки, негромко и шутливо напел:

Спрячь за высоким забором девчонку —

Выкраду вместе с забором…

Настя смотрела на него во все глаза с удивлением и надеждой. Достав телефон, Салават набрал нужный номер.

— Салям, брат. Есть время?

— Для тебя найдется.

— Короче, я в наркологии… Дорогая жена постаралась… Я в порядке, мне нет нужды здесь оставаться. Купи в хозмаге двадцать метров аркана покрепче, чтоб меня выдержал. Буду спускаться с третьего этажа. Договорились? Хорошо, жду тебя.

Оказывается, в этот момент Салавата подслушивал какой-то странный мужик. Он с видом заговорщика вплотную подошел к нему и, хитро подмигнув, пробормотал:

— Оставишь мне потом аркан?..

Салават с недоумением уставился на него:

— Для чего?

Мужик лет сорока пяти опасливо огляделся по сторонам и ответил:

— Я ведь работаю на инопланетян…

— И что ты для них делаешь?

— Ямы рою.

— Какие ямы?

— Бурю скважины диаметром в полметра.

Салавату стало занятно:

— А какая глубина?

— Пятьдесят метров.

Салават многозначительно покачал головой:

— Пятьдесят — это очень глубоко. И чем буришь?

— Инопланетяне дают мне специальный мощный аппарат для бурения.

— Днем работаешь или по ночам?

— Ночью, когда все спят.

— А зарплату платят?

— Конечно.

— И сколько дают?

— Пятьдесят рублей за скважину.

Салават нарочито удивился:

— Так мало?! Немедленно потребуй, чтоб подняли зарплату!

Мужичок махнул рукой:

— Да мне хватает. Одному много не нужно. В нашем колхозе и того не получают…

Салават поспешил свернуть странную беседу:

— Ладно, дружище, давай договоримся так: мы ночью привяжем аркан к батарее, спустимся вниз, а ты потом тихонько зайдешь в палату и заберешь его себе. Только о нашем уговоре никому ни слова, ясно?

— Лады! — На лице душевнобольного, явно еще не до конца вышедшего из состояния психоза, по-явилась радостная улыбка. Салават, чуть поколебавшись, задал еще один вопрос:

— А ты не будешь вешаться?

— Ты что, думаешь, я дурак? Мне надо скважины бурить, деньги зарабатывать!

В «обезьяннике» заорали благим матом:

— Я ощенился! Заберите скорее! Я родил щенят! Заберите!

Салават сквозь решетку бросил взгляд на комнату, которую местные называли «обезьянником». Там, привязанный к кровати, лежал здоровенный мужик лет сорока.

— У меня щенки! Заберите их! Суки! Я кому говорю?! Забирайте скорее!

Раскатистый крик не прекращался. Наконец к мужчине неспешно подошли медсестра с санитаркой. Оказалось, тот справил большую нужду, в его затуманенном белой горячкой сознании возникла несуразная ассоциация.

Пообщавшись с работающим на инопланетян «шахтером» и став свидетелем выходки «ощенившегося» мужчины, Салават окончательно решил уносить ноги из этого «веселого» учреждения.

Вскоре родственник привез аркан. Машина Салавата стоит перед центральным входом, ключи в кармане. А Настя не отходит от него ни на шаг. Зашел к себе в палату — и она за ним. Вскипятили чай, перекусили. До побега оставалось время. Он растянулся на кровати, Настя прилегла рядом и прильнула к нему. Салават был так обозлен на жену: куда запихнула, мол, собственного мужа, стерва!.. Да и во взаимоотношениях с ней не осталось уже ничего кроме холода. Поэтому он лишь коротко спросил:

— У тебя нет венерических болезней?

Настя искренно и горячо зашептала:

— Ну что ты, нет, конечно! Я не гулящая, выпиваю только…

Салават не дал ей договорить: заключил в объ-ятия и стал торопливо раздевать. После, лежа в благостной тишине, прошептал:

— Какая ты страстная…

Счастливо улыбаясь, Настя теснее прижалась к Салавату. Преодолев неловкость, он спросил:

— Кто же тебя к выпивке приучил?..

Выровняв дыхание, Настя ответила:

— Мой отец — вор-рецидивист, не вылезает из тюрем. Последний раз посадили на двадцать лет за двойное убийство. Мама тяжело растила нас четверых. Поэтому мы с детства по ночам продавали водку в нашей точке. Папе нужно было отправлять передачки… Маша не пила, в зимние холода как-то терпела. А я сильно мерзла, начала согреваться глотком-другим. Так и втянулась…

— Тебе обязательно нужно бросить пить. Ты еще молодая и красивая …

Настя еще крепче обняла Салавата:

— А ты такой решительный, горячий, собираешься вытащить меня отсюда. Был бы у меня любимый человек… такой… как ты — бросила бы пить. Я была бы самой верной! Пылинки бы сдувала с любимого…

— Завяжешь со спиртным — найдешь своего мужчину.

— Правда?.. — Настя посмотрела на Салавата с надеждой.

— Конечно! Тебе надо найти мужа, нарожать детей. Как можно гробить такую красоту и здоровье из-за какого-то пьянства?! — Он ласково пошлепал Настю по пышному мягкому месту, нежно погладил шелковистые, приятно пахнущие волосы и сжал ее роскошное тело в крепких объятиях. Она с не-укротимой пылкостью прильнула к нему и принялась страстно целовать. Поцелуи ее стали еще слаще, чем в первый раз.

Через несколько минут Салават с трудом отстранился от нее:

— Пора собираться.

Крепко привязав веревку-аркан к батарее, другой ее конец он осторожно спустил вниз, затем повернулся к Насте:

— Ладно, я пошел. Жду тебя внизу. Осторожнее перебирай руками, не торопись. Будешь спускаться мимо окон, не касайся стекол, не разбей.

Настя широко раскрыла глаза:

— Я боюсь! Вдруг руки соскользнут и я упаду?

— Схватишься за аркан как надо — не соскользнут.

— Ой, страшно, что же мне делать?

— Если боишься, оставайся здесь. До встречи!

— Не хочу я тут оставаться!

— Ну тогда за мной. Когда окажусь на земле, дам знать. Тогда и ты начнешь спускаться.

— Ой, страшно! — Чувствовалось, от страха душа ее ушла в пятки.

Салават рассердился:

— Сказал же: если трусишь, оставайся тут! Я-то думал, ты девушка решительная. А ты ничем не отличаешься от остальных женщин. Такая же трусиха. Ладно, больше нет у меня времени…

— А если упаду?

— Упадешь — поймаю. Буду поджидать тебя внизу.

Сказанные с некоторой бравадой слова подействовали: Настя успокоилась. Крепко держась за аркан, Салават перешагнул через подоконник и медленно начал спускаться вниз. Это было нетрудно. Добравшись до земли, он подергал аркан и тихонько окликнул напарницу:

— Настя, быстрее! Не бойся, я тебя тут поймаю!

Салават начал было сожалеть, что связался с Настей. Но наконец упругие, чуть подрагивающие бед-ра и мягкий зад девушки оказались в его руках. Мэрже⁶ — она и есть мэрже. Несдержанна, но и искренна в проявлениях чувств. Подчинившись мощному, дикому порыву, она страстно сжала его в объятиях:

— Миленький! И впрямь поймал! Спасибо!..

Как бы ни были Салавату сладостны пылкие объятия и поцелуи девушки, нужно побыстрее уходить отсюда. С трудом отстранившись от горячего тела, за руку повел Настю в сторону машины.

Они помчались в город.

— Куда тебя подвезти?

— Я живу на ВТС, только не хочу с тобой расставаться… Давай проведем вместе хотя бы сегодняшнюю ночь! — Настя умоляюще глядела на Салавата.

— У меня на сегодня другие планы.

— Так поменяй их! Еще пока никто не знает, что мы сбежали из наркологии… Проведем ночь вместе, пожалуйста!

— Не получится! Мне надо выяснить отношения с Зулейхой-Лилией-Лилит!

— У тебя три жены, что ли?

— Да, целых три в одной!

Настя решила поддержать шутку:

— Бросай на фиг всех троих и женись на мне: смогу легко заменить твоих Зулейхушек-Мархабушек…

Салават лишь молча улыбнулся.

Доехав до ВТС, остановил машину. Настя снова начала осыпать Салавата поцелуями: она вкладывала в каждое движение столько безудержной страсти, что ее ласки растопили бы даже камень, не то что жаждавшего любви мужчину. Они были как во сне — потеряли чувство реальности и времени.

Наконец Салават с большим трудом очнулся:

— Настя, мне пора… — вымолвил он, тяжело дыша, и опустил запотевшие стекла автомобиля.

Она нежным голосом остановила Салавата:

— Ох!.. Милый!.. Ну, чуточку погоди!.. Расскажу тебе… почему боялась спускаться через окно. А то так и подумаешь, что я трусиха…

Он согласился:

— Хорошо, слушаю тебя.

— В прошлом году осталась дома одна, пьяная. И вдруг услышала какие-то голоса. Заставили взять веревку и велели повеситься. Мол, если удавлюсь, спасу от смерти сестренку, братишек и родителей. Убеждали с такой силой, показывали такое, что поневоле поверишь. Я и вправду полезла в петлю. Но тут веревка оборвалась и упала в ванну. «Эх ты, бестолковая, ради спасения семьи даже повеситься как следует не можешь…» Меня обругали и приказали идти на балкон. Выхожу и слышу: внизу, среди деревьев, горько плачет мама. Да так жалостно, что сердце разрывается. Тот голос спрашивает: «Слышишь, как плачет мама?!» Я отвечаю: «Слышу», а он: «Ты не смогла ради спасения семьи вздернуться, а сейчас боишься прыгнуть с балкона к ней, потому она и рыдает!» Спрашиваю: «Что же мне делать?», голос отвечает: «Чтобы спасти родителей, сестренку и братишек от смерти, ты обязана пожертвовать собой, прыгнуть с балкона!» После этих слов мама еще сильнее заголосила. Я не выдержала, взяла и сиганула с третьего этажа. Очнулась в реанимации. После того случая и боюсь высоты. А ты решил, что я трусиха… Видишь, меня так тянет к тебе — это даже сильнее страха высоты… — Настя снова прильнула к Салавату. — Откуда ты только взялся? Мне так хорошо с тобой! Понимаешь, я очень одинока, а так хочу любить… Но некого, кругом одни алкаши и наркоманы. А мне нужен такой, как ты!

Он еле вырвался из страстных объятий:

— Настя, мне нельзя. Я человек женатый, отец четверых детей. Семь лет не изменял жене. Просто разозлило, что она меня в наркологию упекла…

Она как-то сразу сникла. После тягостного молчания глухим голосом произнесла:

— Тогда… хотя бы… будь моим любовником… Нам же вместе так хорошо!

Салават ласково погладил ее поникшие плечи:

— Ты очень красивая… а какое у тебя тело… и ты такая горячая… Можешь найти хорошего парня и выйти замуж. Для счастья у тебя все есть. Главное, надо только бросить пить. Завяжешь с зеленым змием — жизнь сразу наладится. Перед тем, как попрощаемся, я должен объяснить еще одну важную вещь. Голос, который понуждал тебя повеситься, прыгнуть с балкона — это голос беса. Он — не следствие белой горячки, а реально существующая сила. Его цель — погубить людей. Пьющий человек, особенно ушедший в долгий запой, настолько ослабевает духом, что над ним берет власть шайтан и заставляет или лезть в петлю, или убивать других людей, даже близких. Сбить человека с пути, погубить — работа, долг шайтана. А пьяница — самая легкая мишень для него… Поняла?

Настя с содроганием ответила:

— Кажется, да… Но мне еще нужно обдумать твои слова…

— Ну ладно, поеду домой.

— Дай телефонный номер…

Салават торопливо черкнул цифры и протянул Насте.

— А когда встретимся еще? — Настя снова прижалась к нему. — Может быть, завтра?..

— Не будешь пить, может, и встретимся.

— Да брошу я!

— Ладно, посмотрим! — Салават захлопнул дверцу машины.

* * *

Дома был только Рустам. Почувствовав неладное, Салават тревожно спросил:

— Ты почему один? Где остальные?..

— Все поехали в аул на день рождения Ануз-абзыя, — невнятно пробормотал Рустам.

Слова сына неприятно удивили Салавата, а в голове завертелись противоречивые мысли: «Почему Лилит об этом ничего не сказала? И Ануз-кайнага не позвонил и не пригласил. Сам-то сколько раз у нас за столом пиликал на гармошке… Разве обычай: и в гости ходить, и к себе водить, шурина не касается? Что же получается, я не достоин быть гостем такого важного человека, как Ануз Япкаров?.. А что то-гда делают там моя жена и дети?» И самый коварный вопрос заполз в душу змеей: «А не из-за именин ли Ануза жена меня так поспешно отправила в наркологию?..»

Салават снова сел в машину и поехал в родной аул жены. Он должен немедленно увезти семью с пирушки! Еще совсем недавно Салават глубоко уважал шурина. К тому же тот спас Рустама от тюрьмы. Но то, что Ануз не позвал его на праздник, а Лилит, почему-то не пожелавшая присутствия там собственного мужа, коварно упекла его в наркологию, глубоко оскорбило душу, породило нехорошие думы:

«Разве я хуже Ануза? Да, попиваю малость. Когда выпью, быстро слетаю с катушек. Не прошли бесследно девять операций… А каждый общий наркоз убивает множество нервных клеток, и они не восстанавливаются. Сколько еще протяну? Во что бы то ни стало нужно успеть поставить детей на ноги…

Да, песни порой ору по пьяни, вспоминая наших великих батыров. Вот были люди, какие подвиги совершали… А мы? Я плачу от осознания ничтожности своего существования по сравнению с героическими предками и их деяниями. Сколько можно бездарно прожигать жизнь, занимаясь нелюбимым делом ради хлеба насущного, нелепо барахтаться, стараясь выжить и прокормить семью? Разве для этого я родился на белый свет? Движение мое к большой цели застопорилось, уткнувшись в мелкотравчатую суету повседневности. Но заливать вином серость будней тоже не дело. Как пела моя душа в те годы, когда, вернувшись после университета в родной аул, я вдохновенно писал картины, учил детей… Спустя несколько лет выпил со злости на Лилит. Потом не прикасался к спиртному три года. Хорошенько отметили персональную выставку, и снова я не пил лет пять. Пахал как папа Карло. А после расставания с Зульфией забыл вкус спиртного на семь с половиной лет. Хорошо нам жилось. Но история с сыном подкосила меня. Устал я морально, обивая пороги тюрьмы. Вот и напился! И сразу наркология. И измена… Вопрос, конечно, сложный. Наша любовь пала жертвой магических войн. Лилит перестала воспринимать меня в качестве мужа. Все дело в этом. А я не хочу так жить и не испытываю вину за измену.

Спасибо Анузу, спас Рустама от тюрьмы. Мой единственный сын… Может, я зря напридумывал про шурина плохое. Может быть, Лилит сказала, что я болен, вот он и не позвал меня на день рождения…

Эти дурные мысли, наверное, от моей гордыни…

Я ведь начал выпивать, когда навсегда потерял Земфиру — незабвенную, но несчастливую первую любовь мою. Земфира… девушка с волосами цвета лепестков подсолнуха и лучистыми серыми глазами. Недосягаемая, словно далекая звезда, мечта, светлая надежда на счастье, неутихающая боль и печаль моей юности. Среди самых дорогих мне людей ты стояла на самом первом месте. Потеряв тебя, почувствовал: внезапно погасло солнце и померк белый свет. И не осталось смысла жить. Страдания, опалившие сердце, пытался залить вином.

Не было надежного плеча рядом, способного поддержать, образумить меня. Мама говорила о вреде спиртного. Но после пары стаканов портвейна в компании дворовых друзей мне становилось легче, боль от безответной любви заглушалась.

После неожиданной смерти Шагидуллы-атая, спустя месяц, ушла в мир иной и бабушка Гульфариза. Мы с матерью вернулись в родной аул. Однако мама почему то не захотела здесь жить. Через три месяца она купила маленький глинобитный домик в ауле покойного мужа, и мы снова переселились туда. Я от всей души радовался нашему возвращению. Потому как снова начал ходить в свой пятый класс. А там, за третьей партой, — Земфира! Каждый день я спешил в школу только для того, чтобы увидеть эту девочку с волосами цвета подсолнуха и лучистыми серыми глазами. Любил ее со второго класса. За невнимательность меня посадили за первую парту. Я часто оборачивался назад и благоговейно смотрел на Земфиру. Но не мог насмотреться. Во время перемены вился вокруг нее. И сейчас, будь такая возможность, вернулся бы в детство и хоть разок взглянул на ту Земфиру…

В начале летних каникул созвали умэ, поставили столбы для хлева. Все остальное я доделал сам. Купили корову. Накосил около трех конных возов сена. Мать меня похвалила: улым, ты у меня молодец, работящий! Скоро вырастешь, выучишься на тракториста, заживем хорошо. А мне не хотелось быть трактористом. Я давно решил — выучусь на художника!

…Взобравшись на крышу сарая, долго глядел на высокий сосновый дом, где жила большая семья Земфиры. Строил планы на будущее: закончу десятилетку, отслужу в армии, зашлю к ней сватов. Женюсь на ней, затем вместе поедем учиться в город. Я на художника, а Земфира сама решит, кем стать.

В ту ночь мне приснился плохой сон: река Селеук сильно разлилась от весеннего половодья и вместе с грудами льда унесла мою маму… Проснувшись, я долго лежал в страхе: если вдруг она умрет — я ведь останусь один-одинешенек. Нет никого, кто бы мог взять меня к себе. Мама — четырнадцатый ребенок Гульфаризы-олясэй, и она единственная, кто остался в живых из всех ее детей…

Я никому не рассказывал про дурной сон, но вскоре произошло важное событие: пришли сваты. Маму звали замуж в город. В октябре мы переехали туда.

Позже мама утверждала: недоброжелательная к ней сноха нарочно сосватала ее за плохого человека. Скоро узнали: оказывается, Миннигали-агай по пьянке пнул жену в грудь, отчего та вскоре умерла, но не заявила в милицию.

Отчим в день получки выпивал где-нибудь и непременно терял зарплату. Это повторялось несколько месяцев кряду. А семью надо кормить каждый день. На столе лишь хлеб да чай, на остальное нет денег. Жизнь в нужде — причина раздоров. Отчим стал иногда размахивать кулаками. Мама тоже не оставалась в долгу: хватала что попадется под руку и лупила непутевого мужа. Она несколько раз разбивала в кровь ему голову. Добром бы это не кончилось. Все-таки нашелся выход: троюродный брат Миннигали-агая уговорил его поехать за длинным рублем в Приморский край. Перед отъездом отчим попытался всех нас отравить, подсыпав в сухое молоко стиральный порошок…

Миннигали-агай уехал и как в воду канул. Ни один из четверых его собственных детей не стал разыскивать отца…

Несмотря на малообразованность, мама всегда была женщиной деловой. Наняла адвоката и, уладив формальности, разменяла трехкомнатную квартиру пропавшего мужа. Мы поселились в коммуналке с общей кухней на троих хозяев. Уютный двор утопал в кустах сирени и черемухи. Напротив нашего дома — техникум культуры, оттуда часто звучали музыка и песни. Когда-то это учебное заведение закончил мой отец…

Мама, несмотря на плохое знание русского языка, быстро освоилась в городе. Сначала работала в большом продуктовом магазине, затем, решив, что люди хотят иметь красивую одежду и украшения, перевелась в универмаг. Она верно подметила: население в конце пятидесятых наконец-то стало досыта есть, в шестидесятых перебралось из бараков в тесноватые, но отдельные квартиры-хрущевки, а в семидесятых потянулось к кое-какой роскоши — золотым изделиям, мебели, коврам, бытовой технике.

Директор универмага — властная русская женщина лет пятидесяти, бывшая фронтовичка без трех пальцев на правой кисти, приблизила маму, только ей доверяла носить финансовые документы в вышестоящие инстанции. Имея доступ к дефицитным товарам, мама стала нужным человеком, обросла обширными связями.

К ней и здесь начали свататься. Однажды прихожу домой, а у нас пьет чай маленький, смуглый мужичок. Мама с некоторым смущением сказала:

— Сынок, знакомься — это Сайфулла-агай.

Я много раз слышал, что этот абзый в молодости ухаживал за мамой. Но ее брат Хайдар-бабай не отдал ему сестренку. Да еще спел, выпроваживая сватов, издевательскую частушку. Оказывается, у него умерла жена. Честно говоря, хороший человек, да уж больно молчаливый, клещами из него слов не вытянешь.

Когда агай ушел, я высказался матери:

— Да ну, мам, не смеши людей, не води сюда больше этого чернявого коротышку. И молчит как пень…

Мама ничего не ответила, но Сайфулла-агай продолжал ходить к нам. Неспеша выпьет чаю, посидит молчком и уходит домой. Такое “сватовство” продолжалось довольно долго.

Как-то раз дверь в нашу комнату осталась распахнутой, а мама и тетка Юмабика, ее двоюродная сестра, лопотали на кухне за чаем.

— Ну, сестренка, когда замуж выйдешь за Сайфуллу?

— Удивляюсь, апай, и чем он приглянулся мне в юности?..

— Разонравился уже?

Мама разочарованно махнула рукой:

— Придет, попьет чаю, помолчит и уходит…

— Зато у него в городе шестистенный сосновый дом, дети определены. А ты схитри как-нибудь, по-бабьи…

— Да уж пробовала.

Тетка насмешливо поинтересовалась:

— Что сделала-то?

— Залезла на стол, будто поменять лампочку. Потом говорю: Сайфулла, боюсь спускаться, подхвати-ка меня…

Тетя Юмабика захихикала:

— Ну ты и шельма! И что Сайфулла?

— Уставился, как телок несмышленый, потом вякнул: «Почему это я должен тебя оттуда снимать? Как залезла, так и спускайся сама»…

Мама с тетей Юмабикой от души посмеялись:

— Ну коли так, еще год-два походит без толку…

Мама продолжила:

— Я слезла и выпалила от сердца: «Эх ты, каким был — таким и остался! В молодости даже поцеловать разок не осмелился, а сейчас не смог со стола принять в объятия…» Он долго смотрел на меня, потом выдавил из себя: «Лезь обратно на стол!» Спрашиваю: «Зачем?» А он: «Говорю же, лезь обратно, так уж и быть, подхвачу тебя на руки».

Они снова захохотали. Тетушке не терпелось узнать, чем все кончилось:

— И что, полезла?

— Нет, конечно! Сказала, что ничего у нас с ним не получится, и отправила восвояси…

* * *

Скоро объявился еще один жених — Зуфар-абзый Усаев, видный, худощавый мужчина, лет под пятьдесят. На его пиджаке поблескивали медали. Агай считал себя татарином, но почти через полвека я узнал, что был он прямым потомком повстанческого полковника из мишар Канзафара Усаева, соратника по пугачевскому восстанию самого прославленного башкирского батыра Салавата Юлаева. Конечно, Зуфар-абзый ничего не знал о своем славном происхождении.

Познакомившись, абзый стал рассказывать:

— Я в семнадцать лет ушел добровольцем на фронт, был артиллеристом. Эх, туган, много пришлось пережить на войне… Однажды на нас по-шли “тигры” и тьма автоматчиков. Ох и дали мы им прикурить! Много фрицев положили! А эти сволочи идут и идут, идут и идут… Глянул по сторонам, а рядом никого в живых нет, все мои товарищи полегли… Заряжаю пушку, ору: “За Родину!” и стреляю, снова быстренько вгоняю снаряд, кричу: “За Сталина!” и бабах! — Зуфар-абзый в запале встал на ноги и, размахивая руками, показал, как он стрелял из пушки. — Заряжаю сорокапятку и бабах! За Родину! За Сталина! — раздухарился он и горланил во все горло. Я тоже не усидел на месте: в горячке азарта вскочил со стула и встал рядом с ним. Мать с улыбкой посмотрела на нас и молча протянула распалившемуся жениху рюмку. Агай залпом опрокинул стопку и не закусывая продолжил: — Это была уже седьмая атака немцев! За один день! Не помню, как свалился без сознания. Ранили в ногу. И контузило меня. Вот, наградили за тот бой. — Зуфар-абзый ткнул пальцем в медаль “За отвагу!”.

Агай просто восхитил меня рассказами о своих подвигах. Я с детства грезил о героях-батырах и слушал его с открытым ртом. Когда ушел, восторженно сказал матери:

— Он настоящий герой! Выходи за Зуфар-абзыя!

Через несколько дней абзый и впрямь переехал к нам. Привез старенький, раздолбанный от частых переездов диван и два чемодана. Мама говорила, что у него имелись раньше и шифоньер, и сервант, даже телевизор с холодильником. Только он бросал их у женщин, с которыми жил до нее. В общем, у каждой новой жены оставлял какую-нибудь мебель…

Зуфар-абзый прожил с первой супругой больше четверти века, вместе вырастили четверых детей. Жили бы себе и дальше, но жена попалась на измене. Обманутый муж не смог ее простить, подал заявление на развод.

Новый отчим и вправду оказался “героем”: днем пил, а по ночам орал…

После девятого класса в пору летних каникул я устроился монтером пути в железнодорожный цех крупного предприятия. Хотелось заработать на одежду перед школой. Утром надо идти на завод, а абзый скандалит почти каждую ночь, не дает спать. Сосед, начальник смены на химкомбинате, попытался было утихомирить его, но Зуфар-абзый схватил грязный кирзовый сапог, надавал им ему по лицу и выдворил вон.

Несколько раз отчим устраивался на работу. И сразу же начинал таскать в дом все, что попадалось ему на глаза: копеечный алюминиевый ковшик, старенький чайник, оцинкованный тазик без одной ручки, даже пристегнутую железной цепочкой к бачку для воды металлическую кружку принес. Однажды, запыхавшись, но с очень довольным видом, притащил двухпудовую гирю. В те годы на предприятиях мелкое воровство было повсеместно: работники что производили, то и уносили помаленьку. Но отчим тырил совершенно бесполезное барахло…

Зуфар-абзый долго не задерживался на работе. Стоило начальнику сделать ему малейшее замечание, цедил в ответ сквозь зубы: “Пошел на… Я Берлин брал, а таких, как ты…” Разве руководитель стерпит такие слова от подчиненного?..

— Должен же кто-нибудь дом сторожить? Я буду охранять нашу квартиру, готовить еду… — заявил Зуфар-абзый после очередного увольнения с работы. Мама согласилась. Какой бы ни был, но инвалид войны, по третьей группе получает небольшую пенсию.

Скоро начались стычки. Чтоб не вопил ночью, мама старалась урезонить мужа. А он и не думал успокаиваться, орал благим матом. Сильно не дрались, просто толкались, таскали друг дружку туда-сюда, схватив за шиворот. Иногда мама зовет меня на помощь. Я иду, а там Зуфар-абзый крепко удерживает маму за руку или за ногу, не отпускает. Мне приходилось с трудом освобождать ее. В молодости Зуфар-абзый работал кузнецом, руки были сильные и цепкие.

Как протрезвеет или выпьет совсем чуточку, с языка его льется только мед и елей: лебедушка да голубушка, красавица да картиночка… Идет к маме в универмаг и спрашивает у ее коллег: «Где моя лебедушка?» Те нарочно отвечают: “У нас нет таких…” А он продолжает настаивать: «Ну, скажите, где же моя картиночка?»

Что еще нужно башкирской женщине, доселе не слышавшей от мужей ни единого ласкового словца?.. Верно говорят: доброе слово — бальзам для души, злое — гвоздь в голову. На их примере я смекнул: сладкие речи могут заслонить и дурной нрав…

Все-таки я пытался несколько раз уговорить маму: давай выгоним этого алкаша ненормального! Скандалит по ночам, не работает, пользы от него никакой, а вреда много. Хоть и сказал, что будет охранять дом, а на деле начал потихоньку таскать из квартиры мелкие вещи и пропивать.

Мама молчала.

Мои приятели по железнодорожному цеху уговаривали меня остаться на работе насовсем. Я раскрыл им планы: хочу окончить десятилетку, а позже, после армии, поступить в университет и стать художником.

Когда отношения с отчимом совсем испортились, стал подумывать: чем жить в таком кошмаре, не лучше ли остаться в цеху и переселиться в заводское общежитие?

Позже пришла в голову более романтичная идея. Вся страна шумит про БАМ, об этой всесоюзной стройке слагаются песни. Мы и сами, как выпьем с дворовыми друзьями портвейна, горланим под гитару:

Рельсы упрямо режут тайгу,

Дерзко и прямо в зной и пургу,

Веселей, ребята, выпало нам

строить путь железный, а короче — БАМ.

Специальность монтера пути я уже освоил — с трех ударов кувалдой мог вбить костыль в шпалу. Ну, конечно, лучше поехать на БАМ! Втихаря начал собираться в дальнюю дорогу. Но вскоре мама с грохотом вытряхнула на пол из моего рюкзака консервные банки и спросила:

— Куда собрался?..

— Чем терпеть твоего мужа, лучше уеду на БАМ!

— С ума сошел? Тебе надо окончить десять классов!

— А как мне учиться в таком кошмаре? Здесь же жить невозможно…

— Никуда не поедешь!

— Тогда останусь работать на железной дороге и перееду в общагу. Живите сами как хотите: деритесь, миритесь, орите по ночам, позорьтесь перед соседями! А я больше не могу терпеть, ухожу из дома.

Мать даже побледнела:

— Только через мой труп!

Эти слова заставили меня вздрогнуть — я всегда боялся смерти матери. Кроме нее у меня на свете никого не было.

— Что ты говоришь, мама?! Лучше давай выгоним этого придурка! Жили же без него. Зачем он нам сдался?

Чуть помолчав, мать с грустью ответила:

— Эх, сынок, правду говорят, упустишь первого — дойдешь до пятого. С тех пор как твоего отца увела Нинка, так и не нашла я хорошего мужа. Толковые мужики на дороге не валяются, у них уже есть хозяйки. Вот и приходится подбирать бесхозного. Потому что не дело это — жить без мужа. К одинокой женщине, улым, отношение людей другое — уважения к ней меньше. Без мужа жена — всегда сирота. Иду в гости, а там даже невзрачные замарашки — и то с мужьями рядышком сидят. А я же ничем их не хуже. Просто судьба у меня сложная. Так что, сынок, пусть непутевый, пусть дурак дураком, а все лучше, чем одной. Орет по ночам? Что поделаешь, человек войну прошел… В семнадцать лет подделал метрику, чтоб уйти на фронт. Он ведь двадцать шестого года рождения. Говорит, кабы не убежал на войну, помер бы с голоду. Смолоду прошел огонь и воду. На фронте и пить научился, здоровье потерял. И не всегда он был бестолковым! Плохая жена довела до ручки. За всю жизнь три дома построил! По воле Аллаха остался жив, вернулся в аул. А тут ничего не изменилось — те же голод и нищета. Женился, и пропитания ради поехали с семьей в Узбекистан. Ташкент — город хлебный, говорили тогда. Там поставил избу-мазанку. Подзаработали денег, вернулись назад. — Мама тяжело вздохнула и продолжила: — И в нашем городе построил шестистенку. Уговорила глупая жена вернуться в родной аул, а умная баба никогда не уедет из города в деревню, он и там заново отстроился. Много лет спустя та дура попалась. Он не простил. Честь сохранил, но остался без семьи и детей. От боли душевной пьет и орет ночами… Жаль его…

Конечно, тогда я не мог ни понять, ни принять маминых объяснений…

Много лет спустя мне стало известно: именно в ту пору моего родного отца жена упекла в наркологию на целый год. Он оскорбился и дважды посылал маме записки: “Упрятав в наркологию, Нина меня унизила. К ней не вернусь. Давай сойдемся снова”.

Не знал я об этом. Иначе постарался бы уговорить ее забрать отца и спасти от пьянства. А она ему ответила так: “Уже поздно, я не смогу вернуть тебя к нормальной жизни, ты опоздал…”

А теперь вот я и сам сбежал из наркологии… Неужели повторю путь отца? Нет, я должен навсегда бросить пить. Не допусти Аллах ужасов, увиденных в том заведении. На какие душевные и физические муки обрекают, как глупо уничтожают себя люди пьянством… Белая горячка — страшное состояние. Во время психоза алкоголик до жути боится всего и всех. Близкие начинают казаться ему страшными монстрами. Говорят, желая защититься, больной агрессивно может кидаться на окружающих.

У меня собственный взгляд на алкогольный психоз: человек в запое до крайности ослабевает духом, лишается защиты Бога и поддается влиянию бесов, начинает реально видеть всякую нечисть. А они по-всякому наущают, подстрекают и обманывают, стараются подтолкнуть больного даже на убийства, понуждают лезть в петлю. История Насти прямое тому подтверждение».

* * *

Доехав до родного аула жены, Салават стряхнул с себя воспоминания и думы. Когда он вошел в дом родителей Ануза, шурин на миг растерялся. Но тут же взял себя в руки и кинулся обнимать Салавата:

— А вот и зять приехал! Добро пожаловать, проходи!

Увидев мужа, Лилит изумленно раскрыла рот, очень смуглое лицо ее еще более потемнело. Остальные гости, а все они были отпрыски старика Кашыка, родственники жены, тоже с удивлением уставили на него темные лица. Вопросительно посматривали и на Лилит. На их физиономиях открыто читалось — Салавата сегодня никто не ждал. Похоже, Лилит известила родню, что он не приедет. После недолгой тишины все одновременно бросились его приветствовать:

— О, зять Салават приехал!

— Дорогие гости всегда запаздывают…

— Посадите зятя на самое почетное место!

— Ты что так поздно? — поинтересовался младший шурин Ильмир. Салават тихонько шепнул ему на ухо:

— Еле выбрался из того места, куда тебя отвозил в прошлом году.

Тотчас поняв его слова, шурин весело расхохотался и спросил:

— А разве оттуда можно сбежать, езнэ⁷?

Внимательно оглядев гостей, Салават подумал: неужели они все знают о том, где он побывал? Неужто Лилит осмелилась рассказать об этом родне? Заметил он с недавних пор: жена почему-то начала втихаря охаивать и как бы невзначай выставлять его в неприглядном свете. Салават ответил Ильмиру:

— Я же бывший десантник! Взял да и спрыгнул с третьего этажа с парашютом.

Салават пристальнее всмотрелся в гостей: среди них не было ни жены, ни детей Ануза-кайнаги, как не было и родственников его жены. Затем хмуро взглянул на Лилит. Гневные глаза мужа не предвещали ей ничего хорошего, но Лилит старалась казаться спокойной.

Застолье проходило как обычно: женщины верховодили вовсю, до неприличия захваливали Ануза, поздравляли с днем рождения, дарили подарки, пели и плясали, произносили тосты. А мужчины, по обыкновению, молчали, как воды в рот набрав. Почти все из них ограничились словами: «Я присоединяюсь к поздравлениям жены».

Да, и здесь царил матриархат… Из всех мужчин лишь шурин Ильмир с недовольством пробурчал:

— Тьфу, подхалимки! И тут тявки, и там шавки, слушать противно… — Он вышел покурить. Остальные мужчины увязались за ним.

Не только в наших аулах, почти во всей России нынче правит бал матриархат. Только Кавказа эта напасть не коснулась. Там мужчина остался мужчиной, а женщина — женщиной, потому как сумели сохранить религию и традиции.

Молодая Советская власть, будто ошалевшая от воли малолетка, принесла на подоле незаконнорожденного уродца — российский матриархат, приняв закон о равноправии полов. Ну, молоденькая была, глупая, свободы хотела. На деле же отобрала права у мужчин и отдала женщинам, тем самым положив начало разрушению института семьи. Уродец матриархат подрос, многократно увеличились разводы…

Советская власть продолжила ломать устои семьи, с какой-то одержимостью пытаясь уничтожить религию. И сильно принизила авторитет мужчин в семье.

Когда-то Салават, искренне любя и Лилию, и Зульфию, мечтал жить с двумя женами. Тем более что, зарабатывая много денег, считал, что вправе претендовать на двух женщин. Конечно, после известных читателю событий он убедился в несбыточности той сладкой мечты.

Бывают, впрочем, и исключения — изредка встречаются настоящие мужчины, истинные хозяева в доме. Но, увы, таковых мало…

Одновременно с «призраком коммунизма, бродившим по Европе», стартовал и напяливший на себя «штаны» феминизма призрак нового матриархата. Он нынче бродит не только по Европе — а вот уже больше века разрушает устои традиционной семьи по всему миру. Даже в Китае, тысячелетиями возвеличиваемом как Поднебесная империя, жены начали поколачивать мужей.

Ведают ли жены, оседлавшие мужей как вьючных ослов, что мчатся прямиком в пропасть?..

Салават всю жизнь стремился быть настоящим мужчиной. В доме слово его имело силу закона. Видя единовластие сестер Бибинур и Сафии в семьях, Лилит вначале тоже пыталась верховодить. Называла Салавата тираном и диктатором, брыкалась как необъезженная кобыла. Позже вроде бы смирилась. Деньгами он распоряжался сам. Ответственность за семью полностью взял на себя. Даже после дефолта девяносто восьмого близкие не испытывали нужды. Еще будучи «безлошадным», ковыляя на раненых ногах, исправно обеспечивал жену и детей всем необходимым. После покупки автомобиля работать стало легче. В начале девяностых огорошил журналистку признанием: ради семьи готов пойти на все. Не дай бог, станут детки голодать, соберет родню и пойдет на штурм дворцов.

Гульфариза-олясэй с большим уважением и любовью рассказывала Салавату про деда Муллагали. Не жалея ярких красок описывала отвагу, силу, благородство и щедрость Муллагали-олатая. Хоть и наслушался Салават в детстве от бабушки историй о подвигах предков, он еще не ведает, что является потомком Салавата Юлаева. Не понимает, почему великий батыр временами снится ему. На днях снова привиделся. Вначале батыр строго смотрел на него, затем погрозил указательным пальцем. Потом, подняв руки, потряс цепями, и послышался звон кандалов. Салават долго размышлял, пытаясь понять смысл сна. Но ничего не приходило в голову. Ясно одно: Салават-батыр о чем-то предупредил его. Может быть, запрещает пить?

Лилит тоже стали сниться странные сны: часто видела бывшего хозяина дома. Почему-то он злился на нее…

Последние события вновь доказали Салавату: даже настоящий мужчина, когда запивает, теряет верховенство в семье. Когда он прикладывается к бутылке, ключ от сейфа незаметно переходит к Лилит, каждодневная выручка от магазинов тоже попадает в ее руки, в доме полностью начинает властвовать жена. Вот же, даже осмелилась упечь мужа в наркологию…

Немного посидев, несмотря на протесты гостей, Салават увез Лилит с застолья. Дочерей забрали по пути. Они находились в ауле сестер жены. За всю дорогу он не проронил ни слова. Да и припозднились, домой приехали лишь в три часа ночи. Решив, что сейчас не время для объяснений, повернулся спиной к Лилит и уснул.

Утром, после чая, Салават спросил, глядя жене прямо в глаза:

— Захотела отгулять на дне рождения братца без меня? Поэтому отправила в наркологию?

У Лилит задрожали ресницы, она часто-часто заморгала:

— Ты что, Салават? Какая мне радость ехать туда одной?

— Видать, посчитала: мужу не место на застолье большо-о-ого человека… Побоялась, наверное, что напьюсь и буду песни петь. У вас же одни бабы за столом верховодят, тосты произносят да веселятся. А мужики молчат в тряпочку.

Лилит с умоляющим видом затараторила:

— Салават! Если б не наркология, ты бы уже умер! На тебе же лица не было, весь посинел… Вместо того, чтоб благодарить за спасение, ругаешь почем зря…

— Не говори ерунды! Я и полдня не успел песен попеть, уснул. Зачем подсыпала в водку снотворное? Вот от сочетания сонного со спиртным как раз и умирают… Я чувствовал себя хорошо, а ты меня отправила к конченым алкашам и наркоманам!

— Но ты весь посинел, Салават!

— Не ври! Я никогда не пил до посинения. По-мнишь, парни-выпивохи из нашего двора, да и твои братья из аула, по нескольку лет ходили с красными мордами, а потом синели? Я никогда не проходил через такие стадии алкоголизма! — Салават аж закипел от возмущения.

Лилит зарыдала без слез:

— Я не говорю, что ты алкоголик, просто перепугалась, когда посинел…

— И отправила к алкашам и наркоманам? Спасибо огромное, век не забуду твою доброту!

— Говорю же, ты не пьяница…

— Тебе лучше знать, кто настоящие бухарики… Мне уже надоело возиться с ними.

Лилит зарыдала еще громче:

— Намекаешь на мою родню? У самого тоже проблемы с пьянством: когда бросил Зульфию, пил неделями…

Когда Лилит виновата, то непременно вытаскивает против Салавата свой козырь — Зульфию. Бывшая любовница стала сильнейшим оружием в ее арсенале во время ссор с мужем.

— Насчет недель ты загнула, я пил всего несколько дней. И то немного… Не превратилась бы ты в бесчувственное бревно — я б не пил…

Лилит взбеленилась, по старой привычке замахала рукой, выпрямив указательный палец словно пистолет, раскричалась:

— А кто виноват?! Кто виноват?! Из-за приворота твоей Зульфии мы пошли с тобой к Назире, где открылось во мне ясновидение, знахарство… Вот почему остыло мое сердце…

У Салавата иссякло терпение:

— Ладно, достаточно! Хватит об этом! Но заруби себе на носу: попытаешься еще раз упечь меня в наркологию, пеняй на себя!

Лилит прикусила язык.

Скоро до них дошла плохая весть: на следующий день после именин Ануза в ауле снова случилось массовое побоище. Немногочисленные остатки потомков старика Волка всерьез обиделись, что не были приглашены на застолье близкого сородича — такого большого человека, и с досады накинулись на отпрысков старика Кашыка. По давней привычке побили и ни в чем не повинных в этом деле потомков старика Китайца. Восемнадцать человек попали в больницу. Из них шестеро «китайцев» — в реанимацию.

Анузу Япкарову опять пришлось срочно подсуетиться, чтоб дело не дошло до суда.

* * *

К дому Салавата прибилась небольшая собачка темного окраса: пролезет под воротами и с надеждой смотрит на хозяина.

Даст Салават ей покушать, аккуратно все съест и снова вертится вокруг коттеджа. Дворняжке особенно обрадовалась малышка Акьондоз, назвала Лялькой. Раз доченьке собачка так приглянулась, Салават решил оставить ее во дворе. Купил Ляльке добротную конуру, дорогой ошейник, подстилку и поводок. Лялька привыкла к сытой жизни, но подстилку вытащила из конуры и обгадила. Иногда она начинает выть, навевая на домочадцев тягостные чувства. Пожалуй, тоскует по былой бродяжной жизни. Но, стоит Салавату прикрикнуть, сразу умолкает.

* * *

Салават снова погрузился в работу. Пятьдесят лет, говорят друзья, самый лучший юбилей, значит, нужно его справить достойно.

Заказал буклеты, афиши, пригласительные билеты. Переговорил с руководством Союза художников и Дворца культуры о персональной выставке. Арендовал банкетный зал на восемьдесят персон в хорошем кафе.

Половина гостей — родственники, остальные — люди искусства и культуры.

Кажется, сделал все, чтобы юбилей прошел на высоком уровне.

В середине ноября Лилит вдруг попросила отпустить ее на десять дней в санаторий:

— Беда с Рустамом подкосила меня, прихварываю. Боюсь, как бы сильно не заболеть и не подвести тебя. Не хочу оставить тебя без поддержки в такое ответственное время…

Салават был удивлен — до отдыха ли сейчас?..

— А в какой санаторий ты надумала отправиться?

— Уфимская подруга Зиля уже договорилась на заводе: ее коллега уступает мне путевку, и я смогу подлечиться под ее именем, — уклончиво объяснила Лилит.

Салават задумался: идея сомнительного лечения по чужой путевке ему не понравилась. Но Лилит действительно выглядела жалкой и больной, смотрела на мужа с мольбой, будто сейчас решался вопрос ее жизни и смерти.

— Ты дашь мне денег на санаторий?..— Голос жены был слаб. Она застонала и приложила ладонь к груди. — Опять сердце прихватило, — добавила тихо. Ну как он мог ей отказать!

На следующий день Лилит уехала на курорт.

* * *

После отъезда жены Салават порядком замучился с младшей дочерью. Акьондоз совсем перестала признавать брата и сестер, льнула лишь к отцу. Спать тоже приходила к нему. Через несколько дней дочурка принялась мучать его бесконечными вопросами о приезде матери.

Вот и сегодня вечером, послушав сказку, спро-сила:

— Атай, ты тоже был маленьким?

— Конечно, кызым⁸?

— Что ты делал, когда был как я?

— Играл с друзьями.

— А в какие игры?

— В прятки, догонялки, войнушку.

— А как это, в догонялки?

— Ну, один догоняет, остальные бросаются от него врассыпную. Настигнет кого-нибудь, дотронется рукой, значит, зацапал. Попавший бежит за другими, пока не поймает.

— А много у тебя было друзей?

— Целый вагон и маленькая тележка, — ответил отец шутливо, стараясь развеселить дочурку. Но Акьондоз грустно спросила:

— А почему у меня нет друзей и подружек?..

У Салавата защемило сердце. Конечно, раз не ходит в детсад, то ей не хватает общения со сверстниками. Отец постарался утешить дочь:

— Зато у тебя много сестер и сестренок в ауле. Поедем к ним, вволю наиграешься.

— А когда мы поедем туда? Я по ним соскучилась.

— Скоро, доченька.

Акьондоз задала уже набивший оскомину каждодневный вопрос:

— Когда приедет мама? Мне плохо без нее…

— Приедет через неделю.

— Через семь дней?! Так долго? Позвони, пускай приедет завтра же!

— Но ведь, доченька, мама болеет, ей надо лечиться.

— Разве нельзя лечиться дома? — Акьондоз все сильнее капризничала.

— В санатории, кызым, маму лечат хорошие врачи.

— А тут нет хороших?

— Ну, доченька, когда мама болеет, нам всем плохо. Поэтому ей нужно поправить здоровье.

Акьондоз вроде бы смирилась, но тут же снова начала упрашивать отца:

— Ладно, пусть побудет там еще неделю. Только ты, атай, обмани меня, скажи, что она приедет завтра!..

У Салавата сжалось сердце:

— Кызым, какая же тебе польза от вранья? Мама же все равно приедет только через неделю…

Акьондоз горько заплакала:

— Атай, ну, пожалуйста, наври мне, что мама приедет завтра!

Отцовское сердце вновь защемило:

— Акьондоз, ты уже большая девочка. Тебе скоро семь лет исполнится…

— Папочка, неужели трудно? Скажи, что мама завтра же приедет, пожалуйста!.. Я так по ней соскучилась… Ну, скажи! Мне станет хорошо, и я сразу усну…

На душу Салавата легла тяжесть.

— Ладно, кызым, мама приедет…

Дочка захлопала в ладоши:

— Ура-а! Мама завтра будет дома! Ура-а! Правда, папа?..

— Да, да, приедет.

Наконец Акьондоз умиротворенно уснула, а у Салавата еще долго болело сердце. Ежевечерняя ложь по просьбе дочки о немедленном возвращении матери ему не по нутру. Вдруг сознание Салавата обожгло, уже в который раз, тревожное чувство, будто Лилит скоро умрет. Сердце ёкнуло. Если с женой действительно что-нибудь случится, как он объяснит, что ответит младшенькой?..

Неожиданно завыла собака. От тревожного воя смятение в душе обострилось. Вскоре Лялька принялась противно поскуливать. Он оделся и вышел из дома. А там — столпотворение: целая свора бродячих собак, омерзительно повизгивая, крутилась возле конуры. Рассвирепевший Салават схватил длинную палку и прогнал псов со двора. Чтобы собаки вновь не проникли, зазор под воротами закрыл досками.

Зашел в дом и только задремал — опять послышалось отвратительное повизгивание, негромкий лай, возня. Выйдя, увидел: псы снова прорвались во двор и кучкуются вокруг его суки. Салават кинулся ударами и матюками отгонять наглецов. И вдруг удивленно застыл на месте — пригретая им дворняжка убегала за теми кобелями. Оказывается, Лялька перегрызла поводок…

* * *

После бегства из наркологии Салават встречался с Настей еще несколько месяцев. Хотя с самого начала понимал, что в этом сложном мире они лишь случайные попутчики и пора расстаться, все еще не мог отказаться от своей несколько экзотичной, мечтательной любовницы-алкоголички. Да и не хватало духу резко оборвать ее романтические грезы. Она сдержала слово, не пила. Но никому не известно, насколько крепко завязала. И как не крути, меж ними лежала глубокая пропасть, и преодолеть ее по шаткому мостику притяжения плоти было невозможно. А Настя всем сердцем прикипела к Салавату: купалась в сладких мечтах, лелеяла надежды, с каждым свиданием все сильнее пьянея от счастья: «Откуда только ты взялся?! Милый, я тебя так ждала… Вытащи меня из поганой ямы! Душа моя устала, ей больно. Ведь есть же где-то жизнь настоящая, светлая, вижу, ты оттуда… Пожалуйста, забери меня отсюда! Я уже бросила пить, устроюсь на работу. Сидеть у тебя на шее не собираюсь. Как долго я ждала тебя… В детстве видела сон: ты прискакал на белом коне, снял меня с балкона, посадил перед собой, и ускакали мы вместе в счастливую страну. Мне это часто снилось. И вот, наконец, сбылся счастливый сон… И машина у тебя белая, значит, ошибки быть не может, ты и есть мой долгожданный!..»

Почувствовав, что она чересчур увлеклась, Салават решил разорвать отношения, понимал — эта странная связь ни к чему хорошему не приведет. В конце их последней встречи, она долго смотрела на него погрустневшими глазами и все поняла:

— Чуяло мое сердце, потеряю тебя. Знаю я, мы не пара. Я тебе уже надоела?..

Салават поспешно ответил:

— Нет же! Наоборот, ты мне очень нравишься. Но ты же знаешь: у меня жена и четверо детей. Семья — это святое, детей никогда не брошу. Прости, не оправдал твоих надежд, прощай…

Настя молчала и долго, во все глаза смотрела на Салавата. Будто не могла насмотреться. Глаза ее потухли и перестали излучать счастье. В них появилась такая печаль, словно она только что потеряла самое дорогое. Наконец, запинаясь, ответила:

— Конечно, прощаю… С тобой я испытала такое счастье, какое мне и не снилось. Ты сильно изменил меня. Я уже не та Настя… Спасибо за все. Никогда тебя не забуду… — Она заплакала. Салават прижал ее к груди, пытаясь утешить.

* * *

Он увидит Настю лишь через пять лет. Вдруг появится она перед ним как прекрасное видение и постояв несколько минут, высматривая кого-то, даже не заметит Салавата, уедет на подъехавшей белой иномарке. Настя разительно изменится внешне: станет ухоженной, хорошо одетой красивой женщиной, такой, как ее родная сестра. Он так и не поймет: кем приходится ей этот неказистый, лысенький мужичок за рулем — супругом или любовником?

Салават не ведает еще и о том, какие перемены произойдут с ним самим…

* * *

Салават поехал в город, находящийся в другом конце республики, на открытие персональной выставки.

В конце первого дня Салават обратил внимание на элегантно одетую, стройную, красивую женщину лет сорока. Она с восхищением смотрела на картины с видами космоса и изображением птицы счастья Хумай, чудесным образом явленные Салавату в период посвящения.

Когда подошла, выяснилось, что она ростом выше Салавата на полголовы.

— Ваши картины про космос и особенно про птицу Хумай потрясли меня… — Женщина протянула руку для знакомства — Анна.

Бережно пожав ее ладонь, Салават с улыбкой ответил:

— Спасибо за столь высокую оценку моих работ. — Они повернулись к изображению Хумай. Эта картина нравилась и самому Салавату. Но птица счастья далась ему нелегко… Зато и вправду получилась замечательно: по бескрайнему голубому небу, освещая все вокруг ослепительными лучами, величественно пролетает огромная золотистая птица Хумай. Из ее крыла выпало перо и плавно витает в воздухе. Золотое перо принесет счастье тому, кому предназначено. Хумай на полотне совсем как живая, кажется, и впрямь парит в воздухе.

Поговорив о живописи и найдя общий язык, они захотели продолжить беседу в уединенном месте. Анна пригласила его к себе домой. Уловив вопросительный взгляд Салавата, она поспешила пояснить:

— Я живу одна, развелась с мужем несколько лет назад.

Салават согласился. Тем более что здесь, в чужом городе, на душу его легла легкая грусть одиночества. Да и Анна понравилась: кроме красоты, в ней чувствовались ум и вкус.

Долго ужинали, непринужденно беседуя. Рассказала, что раньше работала медсестрой, а два года назад открыла магазин. У нее разносторонние увлечения: серьезно практиковала Рэйки, занималась астрологией, водила машину. Анна предложила:

— Посмотрим вашу астрологическую карту?

— Ну давайте…

Включив ноутбук, Анна ввела в специальную программу час, день, год рождения Салавата, и на экране возникла его астрологическая карта.

— Вот смотрите, во время рождения звезды находились вокруг вашего созвездия в таком порядке…

Глядя на экран, Анна поведала ему много интересного. Но Салават из всего сказанного запомнил немного: что имеет некие паруса, благодаря которым в силах достичь больших успехов, по выражению Анны, едва пошевелив пальцем. По предназначению, он человек творчества и бизнесмен, пришел в мир с определенной миссией…

Порассуждав об астрологии, перешли к Рэйки. Салават поинтересовался:

— А что из себя представляет Рэйки?

Чуть поразмыслив, Анна ответила:

— Это один из путей к Богу и способ исцеления.

— Разве кратчайший путь к нему не один — через религию? — возразил Салават.

— Путей к Богу множество: религия, йога, Рэйки, добрые дела, праведная жизнь, непрерывное развитие духа… Каждый выбирает по душе. Ведь у человека есть право выбора.

— Да, но потом каждому предстоит ответить за этот выбор. Кроме того, ведь не исключена вероятность, что человек может принять ложный путь за истинный и впасть в заблуждение?

— Согласна, но…

— Я уверен, что в сравнении с Рэйки, йогой и другими системами, перенятыми от других народов и из чуждых культур, своя религия — наиболее верный путь к Богу, — перебил он Анну.

Чуть помолчав, хозяйка продолжила беседу:

— Я тяжело пережила развод с мужем. В поисках утешения даже встала на намаз. Молитвы и в самом деле облегчили мои страдания…

— Разве ты не русская? — Салават от удивления не заметил, как перешел на «ты».

— Наполовину. Отец у меня русский, мама татарка, поэтому я и читала намаз. Но позже молитвы забросила, начала профессионально заниматься астрологией и Рэйки.

— Зря ты оставила намаз… — произнес Салават с сожалением.

— У меня другое мнение по этому поводу.

— Какое же?

На лице Анны проявилась тень высокомерия:

— Пятикратный намаз — способ держать в узде простой народ, чтобы оградить от дурных деяний. А духовно развитые, образованные люди и без молитвы не пойдут на злодеяния. Им можно обойтись и без дуа. Вот я, к примеру, продолжаю верить в Бога, совершаю добрые поступки, подаю милостыню неимущим, работаю над своим духовным развитием…

Салават вновь перебил ее:

— Ты сильно ошибаешься…

Желая остановить спор, Анна сменила тему:

— Хочешь, с помощью Рэйки очищу тебя от негативных энергий?

Салават, не долго думая, согласился:

— Попробуй…

Анна уложила Салавата на диван и, глядя вверх, что-то прошептала. Затем, начиная с головы, стала прикладывать ладони к разным частям его тела.

— Чувствуешь, как теплеют мои ладони?

— Да…

— Это энергия космоса переходит к тебе через меня, пронизывает от макушки до самых пяток. Заодно выводит накопившиеся негативные энергии.

Такие слова были хорошо знакомы Салавату. Но все же он пока не стал говорить, что его жена занимается космоэнергетикой. Вернее, предпочел расслабленно лежать, получая наслаждение от прикосновения нежных ладоней красивой женщины. А в голове мелькнула мысль: «Руки мягкие, значит, не моя женщина…».

У всех любимых женщин Салавата — и у Земфиры, и у Лилит, и у Зульфии — ладони жесткие и нрав суровый. Похоже, такая ему выпала доля — обуздывать непокорных, диковатых женщин. Может быть, проказник Амур стрелял в сердце Салавата затупившимися стрелами? К кратковременным партнершам эта примета не относилась. Руки у них были вроде бы разной степени мягкости…

Салават сделал для себя неожиданное открытие: оказывается, с тех пор, как Лилит остыла к нему, он бессознательно начал искать новую любовь, другую женщину… Таков итог необъявленной холодной вой-ны между мужем и женой… Не может Салават жить без любви. И не хочет. Пусть Лилит будет хоть трижды космоэнергетка, но жена с отмороженным сердцем ему не нужна. Совсем. Что же удерживает пока Салавата в семье? Дети, особенно младшая дочь Акьондоз. Да и привязанность к родственникам Лилит, за более чем четверть века ставшими ему по-настоящему родными. Человек настолько привыкает к семье, родне, работе, месту жительства и дому, что не может себе представить, как оторвется от привычной жизни и близких людей.

Салават провел у Анны две ночи. Расстались безо всяких обещаний. Муж Анны, директор местного хлебокомбината, ушел от нее к молодой любовнице.

_{ГЛАВА ТРЕТЬЯ}

Настал долгожданный день возвращения Лилит из санатория. Салават позвонил утром, она сказала, что выедет ближе к обеду. В полдень снова набрал ее номер — жена ответила, что не успела забрать нужные бумаги и припозднится.

День прошел в тягостном ожидании Лилит. И Акьондоз замучила ежеминутными расспросами о маме. Когда часы пробили десять вечера, замирая от беспокойства, как бы чего не произошло в пути, Салават опять взялся за телефон. Лилит долго не отвечала. Сердце его будто сжало тисками. Тревожная мысль беспрестанно изводила душу: «Лишь бы была жива-здорова!» Наконец она взяла трубку. Салават, хотя и облегченно вздохнул, но гневно выпалил:

— Куда ты там пропала?! Почему до сих пор не возвращаешься?!

— Ох, напугал меня грубым криком… — Тяжело дыша, Лилит принялась оправдываться: — Уснула от усталости… Еду на «газели», осталось километров сорок… — Связь прервалась.

Прошло еще полтора часа, а жена не возвращалась. «Всего сорок километров… А почему едет так долго?» Эта мысль терзала его сердце. Несколько еще раз он в беспокойстве поднимался на мансарду и смотрел из окна на улицу. Нетерпеливо походив по дому, он опять поднялся в мансарду и прильнул к окну.

Вот во двор вышла Наргиз. Открыв калитку, она сделала несколько шагов и, что-то увидев, резко остановилась. Немного потоптавшись на месте, дочь зашла обратно в дом. Салават тоже глянул в ту сторону, куда смотрела Наргиз, и увидел — возле соседнего дома стояла машина шурина Ануза. «Ба, почему кайнага не остановился у нашего дома?» — успел он удивиться, и вдруг из машины вышла Лилит с двумя пакетами в руках… Салават опешил. Меж тем жена торопливо зашагала к дому.

Салават почуял недоброе. Ноги стали тяжелыми, словно налились свинцом, сердце похолодело. Он спустился на первый этаж и подошел к входной двери. В этот момент в дом деловито впорхнула Лилит и с фальшивой улыбкой поздоровалась:

— Салям!

Салават не ответил на приветствие. А подбежавшая Акьондоз повисла на матери:

— Мама! Я так по тебе соскучилась! Я тебя люблю! Сильно-сильно! Больше никогда не уезжай от нас!..

Лилит прижала дочь к груди:

— Я тоже скучала по тебе, доченька. Я тоже люблю тебя…

Когда зашли на кухню, Салават спросил, с трудом сдерживая гнев:

— На чем приехала?

— Сказала же, на «газели», — солгала Лилит, не моргнув глазом.

— «Газель» не может ехать сорок километров целых полтора часа…

Лилит вспыхнула от злости:

— А мне откуда знать, так получилось. Может, спросонок не сориентировалась, что расстояние было больше, чем я думала.

«Интересно, что она еще наплетет?» — зло подумал Салават и задал следующий вопрос:

— А на чем добиралась с автовокзала?

— На троллейбусе. Еле дотащила пакеты от остановки, уф…

Сердце Салавата бешено забилось, и у него не осталось терпения продолжать комедию. Он за руку потащил Лилит в мансарду и показал из окна в сторону соседнего дома:

— Ты сидела там, в машине шурина Ануза…

На лице Лилит не дрогнул ни один мускул.

— Да, мы с Ануз-абзыем случайно встретились в Уфе, ну и, раз нам по пути, приехали вместе.

— Почему не остановились возле нашего дома?

Запнувшись на несколько секунд, Лилит нашлась и тут:

— Побоялись, вдруг приревнуешь…

— Есть повод для ревности? — Салават презрительно уставился на нее.

Лилит поспешно возразила:

— Что ты, нет конечно!

— Тогда почему так сказала?

— Нечаянно вырвалось.

Дверь мансарды открылась, и в комнату с виноватым видом зашла Акьондоз. Робко сделав несколько шагов, остановилась. Девочка понимала, что мешает родителям, но она так соскучилась по матери, что хотела быть рядом с ней.

— Акьондоз! Выйди, нам надо поговорить с твоим папой! — раздраженно рявкнула Лилит. Не ожидавшая такой грубости от матери, Акьондоз в слезах побежала вниз. Салавату до боли стало жаль дочурку, но он продолжил допрос:

— Почему машина стояла так долго?

— Я доставала вещи из багажника…

Муж разозлился еще сильнее:

— Снова врешь! Ты уже с двумя пакетами в руках вышла из салона. Видно, не зря столько лжешь. Значит, путаешься со своим абзыем?!

Лилит, потеряв терпение, нагло уставилась на мужа и крикнула:

— А ты это спроси у него!

Салават достал из кармана мобильник:

— Сейчас спрошу. Интересно, что ответит твой дорогой братец…

Лилит порывистым движением вырвала у него телефон:

— Не морочь человеку голову!

— Выходит, я правильно понял: ты и вправду спуталась с родственничком?

Лилит бесстыдно вытаращила глаза и противным голосом завизжала:

— Да, ты правильно догадался!

Салават мгновенно ощутил, будто что-то оборвалось внутри. А сердце бешено забилось, приливая волны крови к отяжелевшей голове. Уставившись в упор в лицо Лилит, он повторил вопрос:

— Ты загуляла с близким родственником?

Лилит вдруг неожиданно запела по-другому:

— Нет, мы не просто гуляем, он меня любит…

— А разве близких сестренок любят?..

— Ну, не знаю…

— Он тебе это сам сказал?

— Да, признался…

— Как именно?

— Ты же знаешь, память у меня не очень… Он не сказал напрямую, просто намекнул…

— А ты?..

Лилит тихо ответила:

— Я его очень уважаю…

— Вы с ним переспали?

Лилит изобразила на лице испуг:

— Не-ет, ничего не было!

— Поклянись!

— Клянусь!

Повысив голос, Салават приказал:

— Повтори: клянусь, что мы с Ануз-абзыем не переспали!

Лилит испуганно вскинула глаза:

— Клянусь, мы с Ануз-абзыем не переспали…

Разумеется, Салават не поверил ее словам. За какие-то полчаса сколько раз она солгала ему? Надо бы нарочно сосчитать… Вспомнив, что уже полночь, он пошел в спальню.

Вскоре туда зашла Лилит и неслышно легла рядом. Он пока не стал ее прогонять. Нужно было обсудить дальнейшую жизнь. Обманутый муж с трудом сдержал гнев и сказал:

— Не держи меня за дурачка, я не верю ни единому твоему слову. Измены не прощу, жить с тобой не буду.

Лилит не растерялась:

— А сколько раз я прощала тебя? Ты гулял всю жизнь, а я терпела, стиснув зубы…

— Ты — женщина, ты должна терпеть, а я мужчина. Хоть я и гулял, но семью не бросал, обеспечивал всем необходимым.

— У нас равные права!

— Ошибаешься, у мужчины — одна роль, у женщины — другая. Ты обязана была беречь семейный очаг, но не сумела… — Салават старался говорить не слишком жестко. Он все еще продолжал верить, что в санаторий Лилит поехала из-за болезни, а не ради длительного свидания с любовником. Салават всерь-ез боялся: вдруг после такого разоблачения с ней случится сердечный приступ и она умрет. Что будет тогда с доченькой Акьондоз? А Лилит, чуть помолчав, выдала нечто неожиданное:

— Я тебе не изменяла.

— Прекрати лгать!

— Не вру, не изменяла! Потому что ты мне не муж… — огорошила жена.

Салават оторопело приподнял голову с подушки и изумленно уставился на Лилит:

— Что ты несешь? С ума сошла? Ну сбрендила, точно! Нормальная женщина не станет путаться с близким родственником…

Лилит торопливо повторила:

— Ты мне и вправду не муж… Уже восемь лет. Когда застукала тебя с Зульфией, ты три раза прокричал «талак». С того дня ты перестал быть мне мужем. Значит, я тебе не изменяла…

Салават остолбенел. Собравшись с мыслями, ответил:

— Ну ты и змея! Мало ли что я спьяну брякнул! И ты прикрываешься этим, пытаешься себя оправдать?!

— Я права! Если не веришь, завтра же сходим к мулле, спросим!

— Заткни пасть, черная змеюка! Совсем стыд потеряла…

— А сам-то, сам?..

Салават удивленно продолжил:

— Ну, ты безголовая, с тобой все ясно. Но зачем этому болвану зариться на двоюродную сестренку? Бедняга, не нашел, видать, других любовниц, кроме как из своей же кровной родни… Какое ничтожество! Боится небось подкатывать к другим женщинам, олух. Да разве нормальный мужик станет жить под каблуком у жены… А он живет!

— Не забывай, этот человек вызволил из тюрьмы нашего единственного сына! — кинулась защищать родственника Лилит.

— И ты решила таким образом расплатиться за это?

— Нет, но он избавил Рустама от тюрьмы…

— Да, сына вытащил из тюрьмы, а семью раз-рушил…

— Ты сам ее разрушил десять лет назад, когда завел любовницу Зульфию! Во всем виноват только ты! — Лилит, похоже, решила перейти к наступлению.

— Что ж ты не развелась десять лет назад? Тогда не было выгодного варианта?

Лилит ответила вопросом на вопрос:

— Чтоб ты ушел к Зульфие? Зачем мне отдавать мужа какой-то шалаве…

Салават подловил ее на слове:

— Вот ведь, говоришь, «мужа». А сама уверяешь, что после того «талак» я перестал быть тебе мужем. И чем ты лучше Зульфии?

Лилит схватилась за сердце, выпучила глаза и застонала:

— С кем меня сравниваешь?! Ох-х, разбередил мне сердце…

После небольшой паузы Салават глубоко вздохнул:

— Ладно, успокойся, что было, то было… Теперь бесполезно спорить, дело сделано… Уже ничего не исправишь, все разрушилось. Будем разводиться. Только знай: разведемся со скандалом.

— Это почему?.. — вскинулась Лилит, быстро забыв о плохом самочувствии.

— Из-за имущества, что я нажил…

Лилит снова вспомнила о «болезни»:

— Уф, сердце, кажется, отпустило… Хорошо еще, если все кончится только разводом…

Салават вопрошающе посмотрел на нее:

— Что ты хочешь этим сказать?..

— Под каналом мне много раз показывали крышу нашего дома…

— Ну и что?..

— Мы купили дом с плохой энергетикой. Жизнь в нем грозит большой опасностью и даже смертью…

— Я же говорил тебе, когда покупали, чтобы хорошо проверила энергетику коттеджа!

— Я проверяла, аура была грязноватой. Понадеялась, что смогу очистить…

Тут Салават смекнул, к чему клонит Лилит: эта змеюка хочет схитрить и после развода оставить дом себе. Вот и пытается посеять сомнения в его душе…

— Больше не старайся, я твою уловку просек…

— Какую? — наигранно удивилась Лилит.

— Пытаешься запугать меня дурной энергетикой дома и захапать его себе.

Помолчав какое-то время, Лилит проговорила:

— Дом и так оформлен на меня и детей…

— Не боишься, что дети будут жить в доме с дурной энергетикой?

— Не будут, дом продадим и купим квартиры.

Вот хитрая баба — не обойти, не объехать ее! И тут нашла, что ответить.

Салават продолжил:

— Я не только дом, но и всю землю оформил на тебя. Не ожидал, что разведемся на старости лет…

— Не бойся, землю не трону. Если пожелаешь, можешь своей любимице Акьондоз отдать шестую часть земли… А дом поделим на шестерых…

Салават вспыхнул от ярости:

— Не стыдно тебе делить то, что я заработал? Ты что, все продумала заранее?

Лилит издевательски усмехнулась:

— Ты ведь сам называл меня безголовой! Как же мне, глупой, все наперед продумать… — Подколов его, она приняла серьезный вид: — Салават, пойми: от судьбы не уйдешь. Под каналами космоэнергетики мне показали Ануз-абзыя и ясно сказали: «Этот человек станет твоим мужем!» Когда-то и Ануз-абзый был у ясновидящей, там ему тоже предсказали, что женится на близкой родственнице.

— Понятно. Значит, ты сама заморочила Анузу голову, зомбировала этого придурка… Конечно, тебе не составило труда обмануть такого болвана. А сейчас выдумала очередное вранье, чтоб оправдать себя.

Лилит с отчаянием воскликнула:

— Не веришь?!

— Не выделывайся. Артистка из тебя никудышная, за версту видно, что врешь. И вообще, ты — фальшивка. Если кого и сможешь провести, то разве что идиота Ануза…

Лилит придала лицу трагическое выражение:

— Значит, не веришь… А ведь под космоэнергетическими каналами мне и вправду показали Ануз-абзыя, сказали, что он будет мне мужем… Зря не веришь!

— Как же тебе поверить? Каждое твое слово лживое. Сколько раз сегодня ты пыталась обдурить меня, скажи?

— Сегодняшнее — не считается… — не моргнув глазом, оборвала его Лилит.

— Вот она, твоя логика!

— Понимаешь, просто я влюбилась.

Салават усмехнулся:

— В сорок восемь лет, в двоюродного брата?..

Лилит передернуло от этих слов.

— При чем тут возраст?

— А при том, что нам уже под пятьдесят: пора играть свадьбы Рустаму, Ильмире и Наргиз, ждать внуков и готовиться к тихой старости. Ни один из четверых детей еще не устроен, младшей нет и семи. Ну и дура же ты, коли надумала в пятьдесят лет мужа менять! Свихнулась под старость. Кстати, отличный мне подарок на юбилей приготовила, большое спасибо…

Лилит слушала, стиснув зубы:

— Проведем твой юбилей вместе, ведь гости уже приглашены…

— До юбилея ли тут…

— Ладно, не переживай. Ты всегда гулял и всю жизнь норовил меня бросить. Кабы не путался с Зульфией, у меня бы не хватило на такое совести. Но знай: я не попрошу у тебя прощения, потому что просто влюбилась.

Салават разозлился:

— Эх, сама тянешь за язык… Погляди на себя в зеркало: на голове ни одного черного волоса, если б не подкрашивала, была бы седая как лунь, на лице морщины, откроешь рот, а там зубные протезы. Влюбилась она, видите ли…

Лилит всерьез обиделась:

— Это ты меня состарил!

— У вас в роду все рано стареют. И Ануз такой же: седой, облезлый, даже горб вырос на спине от того, что кланяется каждому начальнику да подлизывается. Влюбилась бы ты в него, не сиди он в Москве, в Верховном суде?.. Ну, удивила, старушка! Знал о твоем легкомыслии, но не думал, что ты настолько пустоголовая бабенка…

Лилит рассвирепела. В минуты ярости она могла наговорить много плохих слов:

— Это я-то пустоголовая?! Если хочешь знать, перед этим шагом я тысячу раз все обдумала! Знал бы ты, какие я планы строила… Я самая умная, самая способная дочь своих родителей, но только из-за тебя ничего не смогла достичь в жизни. Даже библиотечный техникум не окончила, замучилась от головной боли и вернулась в аул. А представляешь, какие высоты мне откроются с Ануз-абзыем?! Думаешь, зря я во сне вижу себя королевой с золотой короной на голове и живу во дворце?! Между прочим, Бибинур-апай тоже приснилось, будто мы с Ануз-абзыем, держась за руки, поднимаемся по мраморной лестнице вверх, высоко-высоко… Знаешь, что означают эти сны?! — Воодушевившись, Лилит сама же ответила на вопрос: — Я стану президентшей, первой леди!

Салават не поверил ушам:

— Президентшей?.. Ты с ума сошла?..

— Сам дурак! Неужели не понимаешь: скоро Ануз-абзый станет президентом республики!

— Ха-ха-ха, не смеши! Он из-за своей природной тупости и на должность председателя республиканского Верховного суда не прошел. Кто его поставит президентом? Он же по своей сути так и остался трактористом-колхозником с гармошкой, кем всегда и был. Да и ты совершенно необразованная, и по тебе коровы мычат на колхозной ферме! Не выскочила бы за меня замуж, доила бы буренок, как и все твои тетушки…

Лилит понесло от обиды, как от удара бича лошадку с норовом:

— Смеешься?! Ах, ты еще издеваешься?! Ну так знай: сначала Ануз-абзый сядет на место министра юстиции. Временно. Он уже заплатил два миллиона рублей за должность. Значит, задачу можно считать решенной. А через несколько лет займет место президента! Понимаешь, что это значит? Не только сами поднимемся, но и всю родню, весь род возвысим! Ильмиру с Наргиз сделаем судьями. Детей сестер Бибинур и Сафии, братьев Газинура, Ильмира и всех других родственников устроим в хорошие места!

Салават с язвительной улыбкой возразил:

— Да, аппетит у тебя отменный…

Лилит криво усмехнулась:

— А ты не знал?..

— Про страсть твою к деньгам знал, но не думал, что настолько…

Лилит нетерпеливо перебила:

— Ты еще многое обо мне узнаешь…

— Несбыточные мечты! Да и Ильмиру с Наргиз не допустят до судейских кресел из-за отсидки Рустама…

— Допустят. Ведь стал же судьей Ануз-абзый, даже до Москвы дошел. А у него отец дважды судимый.

— Твой абзый стал судьей в конце восьмидесятых, когда в стране начался бардак. А нынче — век компьютерный, все зафиксировано, не сотрешь.

— Не сотрем, так вычеркнем. Скоро придет наше время, в республике мы станем хозяевами! Да, мы были детьми колхозников, но станем господами… Ты превратил меня в кухарку, а я стану первой леди и буду управлять государством… — высокомерно бросила ему в лицо Лилит.

— Значит, именно эта пустая надежда, что Ануз станет президентом, и подтолкнула тебя на предательство семьи?

— Во-первых, совсем не пустая! Он и вправду станет президентом. Под каналами космоэнергетики мне это ясно показали. К тому же у него немало влиятельных друзей в Москве. Во-вторых, я направлю все свои ясновидческие способности и умения на то, чтобы Ануз-абзый получил власть. Ни перед чем не остановлюсь! В-третьих, моя семья — это ведь не только ты… Если поразмыслить, муж ведь жене и близко не родня. Потому что его можно заменить. А дети — родная кровь. И родственники ближе мужа. Нового мужа найти можно, а родню — нет. В-четвертых, ты всего лишь художник, а Ануз был большим начальником, а скоро поднимется еще выше. — Лилит продолжила пламенную речь. — Что у тебя есть? Кисть, холст и краски, ну, еще средненькое имущество, земли, а вот власти — нет… — Лилит произнесла это особенно уничижительно.

— А у твоего облезлого любовничка нет ничего, кроме взятой в кредит средненькой машины. Ведомственная квартира в Москве останется семье. Ему даже жить негде. Ануз — бомж! А мое общее имущество тянет на полтора миллиона долларов! — усмехнулся Салават.

А Лилит разъярилась пуще прежнего:

— Кто бомж?! Кто бомж?! А сам ты кто? Инвалид! Афганец-калека! Твое богатство как песок — сегодня есть, завтра нет. И здоровье плохое, нервы потрепаны, не факт, что успел бы поднять детей на ноги. Еще большой вопрос: сколько ты протянешь! Как ты смеешь поносить Ануз-абзыя?! Скоро в наших руках будут все богатства республики! И я не только обеспечу себя и детей на всю жизнь, но и родню выведу из нищеты. Время социализма ушло, теперь у нас капитализм, и каждый должен заботиться о себе. Я не выпущу удачу из рук!..

Глаза Салавата налились кровью, однако он не собирался отступать:

— Хотя и изранен, но ворочаю большими делами, какие не каждому здоровяку по плечу. Без меня не разбогатеешь, а вот нищей станешь. А Ануз после увольнения уже никому не нужен. И работу он не найдет. До него в Верховном суде тоже сидел долгие годы представитель Башкортостана. И кто сейчас помнит этого бабая?.. Ануз Япкаров — обычный пенсионер, не получивший высоких званий и даже крохотной медальки…

Лилит вновь его перебила:

— Намекаешь на свои звания?

— Да, я Заслуженный художник Республики, мои картины выставляются в музеях. В университетах по моим работам пишут дипломные проекты и диссертации, в газетах и журналах публикуют статьи о моем творчестве. Мое имя занесено в справочники, энциклопедии, даже в семитомную «Историю башкирского народа». А Ануза даже в справочник именитых выходцев из нашего района не включили…

Лилит ошарашенно спросила:

— Ты ставишь себя выше Ануз-абзыя?!

— Ануз был всего лишь чиновником-бюро-кра-том, бессловесным исполнителем указаний свыше. Таких, как он, — миллионы, а я — художник, внесший вклад в развитие национального искусства. Интересно, а почему ты продолжаешь называть любовничка «абзыем»?.. — с усмешкой спросил Салават.

— Хоть мне и передали сверху, что Ануз мой будущий муж, он мне все равно старший брат…— ответила Лилит.

Салават снова вспомнил о детях, и сердце его болезненно сжалось:

— А наши дети не обвинят тебя в предательстве?..

Лилит ухмыльнулась:

— Не надейся! Они слова мне поперек не скажут…

— Не бездушные же они! Со временем поумнеют, все поймут и такое тебе выскажут…

— Не дождешься! — убежденно возразила Лилит.

— Тогда они и сами повторят тебя… А вот ты — совершенно пустая фальшивка, продавшая семью за тщетные мечты и неуместные амбиции.

— Я же сказала: семья — это не ты один…

— Скоро сама увидишь, что значит семья без -отца…

— Ануз-абзый заменит тебя.

Салават взвился от ярости:

— У этого тупицы — своя семья! А родного отца никто не сможет заменить. Видно, пришли времена, когда отец не знает сына, мать не знает дочери, а брат — сестры… Вы же близкие родственники, неужели вам хоть чуточку не стыдно и вы не понимаете, что позорите свой род и аул? Что скажут люди?..

— Поболтают и заткнутся…

— На чужой роток не накинешь платок!

— Значит, наденем намордник… Вот придем к власти… — надменно заверила Лилит.

— Горбатый глупец и старый подкаблучник не достоин кресла президента республики!

— Не пытайся издеваться! Посмеешься над святым человеком — рот перекосит. Мой Ануз-абзый немало натерпелся от злой жены. Еще когда он работал председателем районного суда, у его суки было больше дюжины любовников.

— И твой любовник-абзый терпел все это? Наверняка снова врешь…

— Терпел ради детей.

Салават, старавшийся держать себя в узде, опять вспылил:

— А я не потерплю! Вот тебе снова трижды: талак! Талак! Талак! Говорю на трезвую голову, теперь это настоящий талак. Отныне ты мне не жена. С завтрашнего дня переселяешься в спальню на первом этаже. Пока. А после юбилея съедешь из дома.

Лилит крикнула:

— И съеду! Уйду от плохого человека к хорошему!

— Если я такой плохой, как же ты прожила со мной двадцать восемь лет, родила четверых детей? От плохого быстро сбегают…

— Судьба была такая! Кабы не гулял с Зульфией, моя совесть не позволила бы пойти на такое! — Лилит в очередной раз выложила свой сильнейший козырь.

— Нет у тебя никакой совести! Зульфия ведь мне не двоюродная сестренка… И я тогда вас не бросал… — Чуть подумав, Салават с горечью добавил: — Нам ведь нужно обустроить детей — как будем сидеть на их свадьбах?.. И вообще, как будем жить дальше?.. Не представляю…

— Останешься в доме. Ради этого дворца бабы к тебе в очередь выстроятся. Ты же всю жизнь мечтал о молоденькой жене, вот и выберешь…

— Разве в этом дело?..

— Дом поделим на шестерых, отдашь мне шестую часть земельных угодьев!

Противореча только что сказанному, Лилит повторила мысль о разделе имущества.

— Ты ничегошеньки не внесла в семейный бизнес, состояние я сколотил сам. А теперь ты смеешь делить мое имущество? И вообще, зачем цепляешься за собственность плохого мужа? Что, у твоего хорошего человека нет ни гроша за душой? Виноватая сторона должна остаться ни с чем: забирай свои тряпки и катись к своему нищему московскому олуху, брату-любовнику!

— Он не нищий! Кроме машины, пенсии в сто тысяч, у него еще есть два миллиона рублей.

— Машина куплена им в кредит, два миллиона он, идиот, заплатил за будущую должность. Тебе остается зариться разве что на пенсию…

— Скоро он станет министром юстиции, а потом…

Салават прервал ее:

— Да не станет этот дурень министром! Если каждому ослу начнут выдавать министерский портфель…

— Он заплатил!

— Его кинут.

Лилия растерялась:

— Как это?..

— Деньги взяли, а должность не дадут.

Лилит осеклась. Затем, придя к какому-то решению, заявила:

— Я уйду от тебя не только с тряпками, горсткой украшений и всякой мелочью. Кроме дома, отдашь мне треть своей земли…

— А мое имущество тебе поперек горла не встанет?

— Не встанет, я с тобой двадцать восемь лет мучилась.

Салават с грустью покачал головой:

— Мучилась? Вот нахлебаешься горя без меня, поймешь: прожитые со мной годы были для тебя самыми счастливыми…

— Я буду жить намного богаче!

— Да разве в богатстве счастье? Запомни, твои планы не сбудутся и проживете вместе недолго. Ануз не станет ни министром, ни президентом. Где это видано, чтобы безродная дворняжка заняла место льва?

— Ты же сам говорил, что настало время подхалимов… — В голосе Лилит зазвучали нотки со-мнения.

— У подлиз и шестерок имеются свои места, однако не на троне…

— А почему мы не будем вместе? Я обо всем позаботилась…

— Несмотря на тупость, твой абзый рано или поздно поймет, что ты его дуришь и превращаешь в зомби, и сделает от тебя ноги. А ты останешься одна у разбитого корыта…

Переборов сомнения, Лилит заносчиво расхохоталась:

— Ха-ха-ха! Не переживай! Я не останусь у -разбитого корыта, а вот тебя я уже сейчас в него усадила!

Салават постарался обуздать гнев:

— Смейся-смейся, скоро будешь лить горькие слезы. Но когда жизнь припрет к стенке, слишком не переживай. Без помощи не оставлю. Ради доченьки — моей Акьондоз… Что бы тебе ни пришлось испытать без меня, не отчаивайся, не вздумай наложить на себя руки. Лишаешь Акьондоз отца, так не лишай еще и матери. Будет совсем худо — обращайся ко мне. Уже никогда не будем вместе, но в беде не оставлю, поддержу. На сегодня хватит — полностью выяснили отношения, сожгли мосты. А теперь иди на первый этаж. Не хочу тебя видеть! — Сердце Салавата снова заныло.

Лилит внезапно расхохоталась:

— Ха-ха-ха! Я боялась, что, когда ты все узнаешь, у меня будет депрессия! Нет никакой депрессии! Даже полегчало! Ха-ха-ха!..

Салават настороженно вгляделся в нее: как бы умом не тронулась…

* * *

С утра должны были ехать к сестре Лилит на гусиное умэ. Салават отправил домочадцев, а сам остался один. Не хотелось никого видеть. Нежданно накрывшая семью беда еще не дошла полностью до его сознания. Нужно было как следует обдумать катастрофическую ситуацию…

Салават метался по дому как раненый зверь. Не помня себя, вдруг начинал говорить вслух, иногда и вскрикивать:

— Доигрался! Догулялся… Всех женщин не перелюбил, а законную проморгал. Ясно как день — и родных детей потеряю. Четверть века строил семейный дворец, а он оказался из песка, рухнул в одночасье. Уже ничего не исправить, дороги назад нет, мосты сожжены. Потерял, прогулял, прокутил все, что было мне дорого. И виноват во всем только я один… — терзался он, многократно повторяя про себя эти слова.

Беспорядочные, порой противоречивые, мысли беспрестанно мелькали в его голове, подгоняли, толкали, иногда наскакивали друг на друга как льдины во время половодья: «Ничего уже не вернуть, ошибок не исправить. Почему же так произошло? Отчего Лилит так неузнаваемо изменилась? Ах, сука позорная! Но… Вина лишь на мне. Если бы тогда, в тридцать девять лет, не полюбил Зульфию, семья бы не разрушилась. Ну я же хотел двух жен… Вот и получил… Теперь ни одной… А сколько гулял до этого?.. Ведь женщины стали тогда для меня как наркотик. Я бегал за ними так, как азартный охотник гоняется за зверьком с ценным мехом. Однажды обманул Лилит, сказал, что уезжаю в командировку, а сам подобно волку, рыскающему в пору гона в поисках самки для спаривания, целый день колесил в поисках новой женщины. Двести километров намотал по городу. Но зверьми руководит инстинкт продолжения рода. А меня какая сила подвигнула на многочисленные измены? А почему я тогда остановился на Зульфие? О-ох, какой аромат! Будто снова ударил в нос ее запах… Что же случилось со мной? Почему стал таким разнузданным? Ведь в юности, и даже в Афгане, а позже в ауле, после окончания университета, когда вдохновенно писал картины, я был честен и чист душой, как утренняя роса. Хорошо по-мню: молодые женщины и девушки открыто заигрывали со мной, но я держал себя в узде и делал вид, что не понимаю их прозрачных намеков. Потому что имел совесть. Когда же я потерял стыд?.. Может быть, когда вернулся в город, подался в бизнес и в кармане зашуршали первые длинные рубли…

Да, шальные деньги, вдруг обрушившиеся на меня, вскружили голову. Поддался иллюзии, что на них смогу купить все, даже вторую жену. Если б сам не слетел с катушек, то и Лилит бы не пала так низко. Во всем я виноват только сам. Что посеешь, то и пожнешь…

Сколько знакомых и друзей моих потеряли семьи, а я всегда радовался, что до сих пор живу с первой женой. Рано радовался, вот и мой черед настал. А как понять Ануза? Ведь он был похож на порядочного человека… Ладно, допустим, решил уйти, вылезти из-под каблука Гульнисы. Только зачем ему понадобилась почти близкая родственница с четырьмя детьми?.. Разве мало незамужних молодых женщин, способных родить ему ребенка? Даже засидевшиеся в девках пошли бы за Ануза, раскатав губу на его огромную пенсию и льготы…

А не зарится ли он на мое имущество?.. Глазки-то судьи Япкарова явно загорелись, когда он услышал, что моя земля стоит миллион долларов. Да и дом у меня трехэтажный, построенный на века. Да нет же… Все это наверняка мелочь для человека, дерзнувшего замахнуться аж на кресло президента республики. Но ведь неспроста он заинтересовался пятидесятилетней женщиной-шаманкой… Как пить дать, вознамерился подняться на вершину власти с помощью ясновидения и эзотерических способностей Лилит. Ночной разговор прямое тому доказательство. Ануз, как не крути, слабак. Был бы настоящим мужчиной, не находился бы под каблуком жены. Вот он и угодил из огня да в полымя — попал под влияние Лилит, поверил ее щедрым посулам. А уж она умеет превращать простодушных людей в марионеток и дергать их за ниточки ради достижения собственных интересов, змеюка подколодная. Многому научилась и в московской школе космо-энергетики».

Только что занимавшийся самобичеванием Салават запылал ненавистью к Лилит: «Вот подлая баба! Гиена ненасытная!.. Какой я глупец! Считал врагами мешающих бизнесу налоговиков, милиционеров, пожарников, бюрократов, бандитов и конкурентов. Оказалось, самую злейшую вражину, гадюку коварную, я пригрел на собственной груди… Больше четверти века сидевшая на моей шее дармоедка вместо благодарности стала кусать руку дающего — собирается меня обобрать до нитки!»

В этот момент он вдруг вспомнил: «Ах, я простофиля! Я же еще оформил все имущество на эту лисицу, хитрющую и подлую, поверил ее сладким речам… Как она изображала тогда из себя оскорбленную добродетель, обиженную недоверием преданную супругу, тварь продажная! Значит, уже тогда замышляла коварные планы! Ни дня не буду жить с этой падшей женщиной!

Эх, детей жаль… Ни один еще не устроен. А моя маленькая Акьондоз… Не раним ли на всю жизнь ей душу? Детишек я не оставлю без поддержки. Для них же старался, пахал как папа Карло, чтобы были сыты, одеты-обуты, жили не хуже других. Об отпрысках своих я позабочусь. А вот продавшей меня ради призрачного богатства и власти Лилит даже частичка моего состояния станет харамом⁹!»

Салават бродил по дому как разбуженный во время зимней спячки медведь-шатун. Десятки раз поднимался на мансардный этаж, оттуда долго вглядывался туда, где вчера стояла машина Ануза. Снова и снова выходил на улицу и, словно дотошный сыщик, внимательно осматривал следы шин. Будто это могло сейчас что-то изменить…

«Эх, шурин, что же ты наделал?.. Неужели умышленно втирался ко мне в доверие, доверительно раскрывая свои сокровенные секреты и планы? Хотел усыпить мою бдительность? Или просто не мог сдержать свою болтливость и хвастовство? Я ведь тебя за родню считал. После твоего поражения на выборах искренне сочувствовал, желал наказать твоих обидчиков. Я считал тебя своим другом. А ведь ты уже тогда знал, что мы с тобой противники. Как можно быть таким двуличным? Ведаешь ли, что творишь?

Конечно, сучка не захочет, кобель не вскочит. Теперь Ануз мне — враг номер два. А Лилит — наипервейший ворог. Да про такую подлость и низость слыхом не слыхивали в наших краях! Несомненно, это все — гнусные проделки Лилит. Ануз — ее безвольная жертва. Но и его вина тоже огромна. Сколько сиживал у меня в гостях на самом почетном месте, пиликая на гармошке? Или возомнил, что чинуше из Верховного суда законы не писаны и все дозволено? Плевал я на его высокую должность. Будь он и впрямь хоть президентом, он обязан ответить за содеянное! Стало быть, Ануз посчитал, что таким образом может обращаться с моей женой?.. Не понимал, что эта мерзость когда-либо раскроется? Неуж-то Ануз настолько глуп, что забыл поговорку про шило в мешке, которое не утаишь?.. Или решил, что я, как и он, стерплю все ради детей, молча проглочу столь несусветный позор? Просчитался бывший судья Япкаров! Слава Аллаху, я не такой слюнтяй и подкаблучник, как он. Лилит, пустоголовая бабенка, безусловно, получит по заслугам. Но не сегодня. Ануз тоже не выйдет чистым из дерьма, в которое вляпался. Я отомщу ему. Надо тщательно продумать, как именно отплатить ему. За столь гнусный поступок его бы пристрелить как шелудивого пса. Нет, так не пойдет, слишком быстро подохнет. Я накажу эту сволочь, глядя ему прямо в глаза. За то, что посмел испоганить достоинство и честь моей семьи. Значит, дуэль?.. Но достоин ли он справедливой схватки? Ведь такое скотство опустило Ануза ниже некуда. Разве дворяне вызывали на поединок людей, стоящих намного ниже себя и разных холуев? А свинское поведение низвергло Ануза до положения холопа. Конечно, он не достоин дуэли. Что же с ним то-гда делать?.. Нужно серьезно все обдумать. Слышал, Аллах не одобряет мщения. Но бывают, наверное, и исключения из правил… Может быть, Бог меня простит за справедливую месть?»

Салават, резко остановившись, застыл на месте в раздумье, а через минуту снова поспешил на улицу. Распахнув калитку, уставился туда, где вчера стояла машина Ануза. Сознание обожгла внезапная мысль: «Отсюда они были видны как на ладони! Значит, Наргиз видела мать с Анузом?! Потому и топталась здесь в растерянности. Если дочь вышла открывать калитку, значит, мать позвонила ей и повелела отворить. Почему Лилит не побоялась попасться на глаза дочери с чужим мужчиной? Что могла подумать о них Наргиз? Лилит теперь уже и детей наших не стыдится?..»

Обманутый муж был потрясен.

Оглушенный очередным открытием, медленно повернул голову в сторону дома. В голове завертелись другие мысли: «Когда купил этот коттедж, радовался: у детей появился отчий дом. Ведь самому не довелось ощутить силу и тепло отчего дома. Лишь изредка вижу во сне дом Шагидуллы-атая. Может быть, его изба и сохранилась в душе как отчий дом? Поэтому и снится? Только нет той избы давным-давно — сестра отчима перевезла в соседний аул. А место заросло крапивой и чертополохом. Каким же по счету пристанищем стал для меня этот коттедж площадью полтысячи квадратных метров и высотой с пятиэтажную хрущевку?»

Загибая пальцы, Салават начал считать. «Получается, это жилище — девятое в моей жизни. Вот только нет среди этих девяти отцовского дома. И отсюда, видать, придется съехать. Зато у детей моих будет отчий дом…»

Домочадцы вернулись из аула далеко за полночь. Понятно, Лилит советовалась с сестрами. Оставшись наедине, она подошла к Салавату с видом деловой женщины:

— Давай объявим всем, что ты якобы уходишь из семьи к другой женщине. Я уже сказала так братьям Газинуру и Ильмиру…

Салават рассвирепел:

— Ах ты грязная сука! Пытаешься свалить вину на меня?! Утопила семью и весь свой род в дерьме, а теперь пытаешься обелить себя, мерзавка! — Слова эти были полны такой ненависти, что Лилит вздрогнула. Но она тут же переборола страх и с ходу перешла в наступление:

— А ты сколько гулял на стороне?! Думаешь, чистеньким остался?!

— Мужчинам измены прощаются, а женщинам нет! Женщина — хранительница семейного очага, она обязана всегда быть чистой. Ты даже прописных истин не понимаешь…

— Ты больно много понимаешь… Но знай: я заберу половину всего нашего имущества! Половина земли тоже положена мне! Закон на моей стороне!

Обманутый муж потерял всякий контроль над -собой:

— Тебя сестры надоумили или братец-любовник насоветовал?! Он же юрист… Так передай Анузу: я вызываю его на дуэль! Не из-за тебя! Ты дешевка и этого не стоишь! Буду отстаивать собственную честь — пристрелю этого негодяя как вшивую собаку!

Лилит на миг опешила, но продолжала исступленно повторять:

— Половина имущества — моя! Так требует закон!

На шум сбежались дети. Первой вмешалась самая языкастая из них — Наргиз:

— Не успели развестись, уже начали делить доб-ро? Не забудьте про детей своих — нам тоже положены доли…

До отца еще не дошел смысл сказанного дочерью, а сын поддакнул сестренке:

— Точно! Наргиз правильно говорит: вы должны выделить нам наши доли!

К ним присоединилась Ильмира:

— Вы обязаны нас обеспечить: поделите все имущество на шесть частей!

Лишь Акьондоз смотрела на родные лица удивленными глазами. А Лилит с кривой ухмылкой повернулась к Салавату, внимательно следя за его реакцией. Требование детей не было для нее неожиданностью. Они в ауле уже явно сговорились сделать все, чтобы отцу после развода досталось как можно меньше имущества…

— Ильмира-апай права — нас шестеро, значит, надо поделить между всеми поровну! — Наргиз даже повысила голос. Ее снова поддержал Рустам:

— Правильно! Все члены семьи имеют равные права!

— Да! После вашего развода мы не должны остаться с носом! Отдайте нам наши доли! — крикнула Ильмира.

Тут заговорила Акьондоз:

— Папа! Мама! Абзый! Ильмира-апай! Наргиз-апай! Прекратите ругаться! — отчаянно закричала девочка и, схватив маму за руку, подвела к отцу. Затем подтолкнула к ним брата и сестер. — Будем жить так, как всегда! Папа, мама, Рустам-абзый, Ильмира-апай, Наргиз-апай, я, собачка Лялька, кот Бася — давайте жить все вместе!

Акьондоз произнесла это с такой мольбой и убежденностью в своей правоте, что у Салавата заныло сердце. И Лилит переменилась в лице. Лишь старшие дети, не обращая внимания на Акьондоз, снова наперебой зашумели:

— Отдайте наши доли!

— Делите поровну!

— Мы не виноваты, что вы разводитесь! Вы обязаны нас обеспечить!

Отец в сердцах обхватил голову руками:

— Прекратите! Успокойтесь! — Когда все при-умолкли и уставились на него, продолжил: — Все, что мы имеем, я зарабатывал для вас, для семьи. Мне самому многого не надо. Раз уж потерял самое дорогое для себя — семью, для чего мне теперь все это? Забирайте себе все: и дом, и землю, и дачу. — Салават повернулся к Лилит. — А я уеду в Уфу, попрошу комнату в общежитии и переберусь туда…

Наступила тягостная тишина. Он ошарашил домочадцев, никак не ожидавших таких слов. Все в молчаливом замешательстве уставились на него. А Салават переключил внимание на большой экран телевизора, откуда вдруг стали доноситься громкий визг, рев и возня — обезьяны затеяли нешуточную драку. Он любил смотреть телепередачи про животных. Лилит и дети тоже невольно повернули головы к экрану. Разборка человекообразных и впрямь была драматична: на вожака яростно нападал примат-чужак, желающий изгнать законного хозяина и захватить власть над стаей.

Интересно было наблюдать, что члены стаи не остались безучастными наблюдателями схватки: и стар, и млад всячески помогали вожаку одолеть агрессора, не страшась его огромного роста. Даже самый маленький детеныш, защищая отца, со свирепым визгом вцепился чужаку в шею. Наконец всеобщими усилиями врага крепко отлупили и прогнали…

Когда телепередача о дружной семье обезьян закончилась, Салават многозначительно посмотрел на Лилит с детьми и, не проронив ни слова, направился в спальню. Почему-то Лилит увязалась за ним. Салават сухо бросил ей:

— Иди вниз.

Чуть постояв в задумчивости, она вышла из комнаты.

Салават сделал для себя нерадостные выводы: «Я потерял не только жену, но упустил и детей… В лихие девяностые не до воспитания мне было, крутился-вертелся волчком, чтобы хоть как-то прокормить и одеть-обуть семью. Теперь уже поздно. Видно невооруженным глазом: наше решение разводиться их ничуть не удивило. Получается, они знали об отношениях матери с Анузом… Знали, но не противились этой подлой связи. Поэтому Лилит и уверена в себе. Для них дядя — большой человек. Он спас Рустама от тюрьмы, а Ильмире и Наргиз обещал в будущем судейские должности. Дети мои предали меня ради собственных интересов. Все, кроме Акьондоз…»

* * *

В эту ночь Салавату приснился страшный сон. Будто они с Лилит стоят на крыше их полуразрушенного дома. Небо затянуто черными тучами, но невыносимо жарко. Все вокруг превратилось в сплошную мусорную свалку, от домов остались лишь руины. И вдруг из развалин начали вылезать отвратительные волосатые существа, отдаленно напоминающие людей, но больше похожие на обезьян. Сбившись в стаю, они шумно направились в сторону коттеджа Салавата и Лилит.

Со страхом смотревшие на дикую процессию супруги увидели, что в обличье обезьян — их родственники, знакомые и другие аульчане… Впереди шла превратившаяся в огромную самку гориллы сестра жены — Бибинур, волоча за руку довольно крупного самца шимпанзе — Ануза. Несмотря на покрытое густыми волосами тело, голова обезьяны Япкарова осталась плешивой. Шимпанзе-Ануз, неуверенно дергаясь, пытается вырваться из цепких лап гориллы-Бибинур, однако она с размаху шлепает бедного Ануза по лысой макушке и тащит дальше. Шимпанзе-Япкаров жалобно скулит, но вынужден и дальше идти с ней. За ними плетутся большие и малые обезьянообразные, вернее, мутанты: сестра Лилит — Сафия, дочери Айгузель и Айгуль, сын Сафии Аксабир, их собственные дети Ильмира и Наргиз, близкие родственницы Салавата Райля, Минзифа и другие.

В увеличивающейся с каждой минутой стае важно вышагивают толстые обезьяны — начальники разного калибра и мастей с портфелями в руках, при галстуках на волосатых шеях, а некоторые в судебных мантиях. Их окружили юркие макаки-милиционеры, вездесущие бабуины-приставы, суровые ревуны-прокуроры. Если присмотреться, то видно, что обезьяны-милиционеры идут рука об руку с бандитами-гориллами Даниром, Маурбеком и Валерой Сталиным, павианы-наркоконтролеры ведут за руки капуцинов-наркодилеров, бабуины-приставы заломили руки мартышкам-алиментщикам, сонные гиббоны-налоговики держат за шкирку мелких лемуров-коммерсантов. А толстомордые обезьяны-начальники надели на разжиревших оран-гутанов-судей ошейники с цепью и крепко держат поводки в волосатых лапах.

Ба, оказывается, среди них и Джамиль Базаров с Индирой Хусу, Назира с колдуном Антипом, сошедшая с ума от Антипова колдовства аульская женщина, а также другие ведьмы да колдуны, шаманы с бубнами на оленях, экстрасенсы, астрологи, ясновидящие и прочие маги. Все члены большущей стаи пребывают в обличье обезьян-мутантов, однако каждый узнаваем за версту по характерным чертам лица.

Издающая истошные возгласы, скулящая и рычащая, хлопающая себя по груди с ревом «Хо-хо-хо!», понукающая оленей и беспрерывно бьющая в бубны огромная стая остановилась как вкопанная неподалеку от дома Салавата и Лилит. Потому что против дикой толпы выступили те, кто сумел сохранить человеческий облик: мать Ануза, его родственники Муллаян, Гульшат, Галия, сыновья Бибинур и Сафии — Айдар и Азамат, двоюродная сестра жены — Салия с мужем Шафкатом, майор милиции Наиль Карбасаров…

Забили барабаны, протяжно затрубили рожки, забухали литавры, возвещая начало величайшей и последней битвы. Эту войну не будут помнить в веках, ее герои будут преданы забвению, ибо после нее… Силы были неравные, обезьянье войско намного превышало противостоящих им людей. Беспощадная битва не на жизнь, а на смерть продолжалась шесть дней и шесть ночей, и обезьяны-мутанты наголову разбили врагов. В итоге Салават и Лилит остались самыми последними людьми на всей земле.

На исходе победной для обезьян ночи, когда чуть забрезжил рассвет, мутанты пошли на последних людей. Тут показалось солнце, но дневное светило почему-то взошло с запада. Вдруг Салават увидел: Лилит на его глазах превратилась в отвратительное хвостатое существо и, свирепо щелкнув зубами, со злобным рыком набросилась на него… И тогда он, единственный уцелевший на земле хомо сапиенс, сбросил обезьяну-Лилит вниз, в толпу нападающих мутантов. Обезьяны ловко подхватили падающую Лилит, с радостными визгами водрузили ей на голову корону царицы обезьян-мутантов — закопченный черный котелок, всучили в лапы бубен и принялись с шумом-гамом подкидывать вверх. Но в этот торжественный звездный миг случилось непредвиденное: увесистая корона-чугунок сорвалась с головы Лилит, перевернулась пару раз в воздухе и попала прямо в лоб шимпанзе-Анузу…

Лысая голова бедняги вмиг раскололась пополам, словно гнилая тыква… Неожиданная трагедия заставила мутантов остолбенеть. Потом поднялся невообразимый переполох: обезьяны завыли и завопили истошными дикими голосами…

* * *

Странный и кошмарный сон Салавата оборвался. Он проснулся в поту и долго лежал, размышляя: к чему бы это?.. Затем решил, что страшные обезьяны-мутанты (а может быть, люди-мутанты) приснились из-за вчерашней телепередачи. В этот момент в комнату зашел Рустам и деловито заявил:

— Атай, у меня к тебе серьезный разговор…

— Что еще? — Салават холодно взглянул на -сына.

— Хм, с чего бы начать?.. Короче, мы тут подумали: ты — далеко не подарок. Жена Ануз-абзыя Гульниса — тоже женщина злобная. В общем, женись на ней. Перед тобой, как художником, в Москве откроются большие перспективы. У них трехкомнатная квартира. Одна дочь замужем, живет отдельно. В квартире осталась только Гульниса с младшей дочерью. Одним словом, она для тебя — отличный вариант. А мама и дядя Ануз — люди мягкосердечные, добрые, пусть живут вместе…

— Значит, твоя мать предлагает выгодный обмен: жену Ануза — мне, а себя — Анузу?.. — Салават горько усмехнулся, глядя сыну в глаза. Рустам, хоть и заметил гнев отца, продолжал гнуть свое:

— А что, атай, это же взаимовыгодно…

Салават не выдержал, заорал:

— Сгинь с моих глаз, дубина!

Сын вышел, обиженно поджав губы. А у Салавата снова перед глазами предстали алчные лица собственных детей, требующих раздела имущества.

Он в отчаянии воскликнул: «Когда же они превратились в таких алчных людей?!»

Салават порывисто поднялся с постели и направился на первый этаж. Спускаясь по ступенькам, увидел через приоткрытую дверь кухни сидевших за столом Лилит с домочадцами. Размахивая руками, она с жаром рассказывала:

— Позвонила подругам, врезала правду-матку: вы изменяете мужьям втихую, а вот я гуляла в открытую! Все удивляются! Никто не верит, что мы разводимся. Говорят: «Ты ведь даже из дома не выходишь, когда успела?» Ха-ха-ха! А он переживает… Сразу заговорил о детях, ха-ха-ха!

Айгуль, дочь сестры ее Бибинур, жила у них. Племянница время от времени подхихикивала над словами тети.

— Ага, ходит мрачный, чернее тучи, — поддакнула матери Ильмира.

Салават вошел на кухню.

— Ты, бесстыжая бабенка, хоть понимаешь, что произносит твой язык поганый?! Чему ты учишь дочерей своих?..

— А что я такого сказала?..

— Хвастаешься перед детьми, что открыто гуляла с братцем, по-твоему, это геройство, идиотка?!

Лилит и глазом не моргнула:

— Ничего такого я не говорила!

— Как так? Я своими ушами…

Она прервала его:

— Тебе послышалось…

— Опять все отрицаешь, лгунья?

— Да нет же, тебе послышалось!

— Лжешь, глядя в глаза! Только что бахвалилась перед собственными дочерьми, что путалась с двою-родным братом! И тут же отказываешься от своих слов? Ни капли совести в тебе не осталось…

Лилит метнула быстрый взгляд на дочерей и громко спросила:

— Дети, скажите-ка, говорила я такие слова?..

Наргиз тут же выпалила:

— Нет, не говорила…

Тридцатилетняя Айгуль тоже спокойно соврала:

— Не-а, ничего такого от Лилит-апай мы не слышали…

Обрадованная, Лилит захотела, чтобы ее ложь поддержала и старшая дочь:

— Ильмира, скажи, говорила я такое?!

Та смутилась, затем сердито нахмурилась и махнула рукой:

— Замучили уже! Не спрашивайте у меня ничего!

Лилит перешла к атаке:

— Слышал? Дети подтверждают мои слова. Большинство на моей стороне… Я таких слов не говорила, тебе послышалось!..

От столь бессовестного вранья Салават даже растерялся. Может быть, ему и впрямь послышалось? Но, чуть подумав, он мысленно обругал себя: «Какой же я глупец!.. Эта баба меня совсем с ума сведет. Похоже, она использует психологические приемы, которым научилась у московских космоэнергетов. А я чуть не поверил. Ну как она может отрицать то, что сказала при свидетелях? Вернее, при лжесвидетелях…»

Салават подошел к внимательно наблюдавшей за ним Лилит:

— Эх ты, хвастаешься перед детьми подлой связью с братцем, совращаешь дочерям души, шалава! — Он плюнул ей в лицо. Лилит вскочила с места, лихорадочно пошарила рукой по столу, чтоб найти, чем ударить обидчика. Но дрожащие руки вдруг безвольно опустились, и она застыла как статуя, устремив на Салавата горящие ненавистью глаза.

— Ты даже не способна понять, как низко пала и опозорила себя, грязная лживая тварь!

Лилит ничего не ответила, продолжая стоять как истукан и пялиться на него, будто страстно желая испепелить бывшего мужа взглядом. Салават повернулся к дочерям:

— А вы продали меня ради будущей карьеры! Посмотрим, как далеко вы зайдете в своей подлости. Сейчас вы на стороне матери, открыто защищаете измену, ложь и бесчестие. Рано или поздно, надеюсь, вы все осознаете. Низость и позор матери коснутся и вас. И вам не хватит моих денег, чтобы оправдаться перед обществом и людьми!..

* * *

Салават старался отвлечь себя от навалившейся на семью катастрофы подготовкой к юбилею, который уже невозможно было отменить. По этим делам он выехал в Уфу. Покончив с хлопотами, позвонил Анне. Оказалось, она тоже находится в столице. Договорились о встрече. Он взял у приятеля ключи от пустующей квартиры.

Вначале он не хотел говорить Анне о семейных проблемах. Остерегался: вдруг одинокая женщина начнет надеяться на него, нафантазирует себе их совместное будущее. Но пылкие объятия и жаркие поцелуи не обманули ее, она быстро прочувствовала его настроение:

— Скажи, пожалуйста, что случилось с тобой?

— Ничего, все нормально.

— А я вижу, гложет тебя что-то…

— Просто устал немного, хлопот невпроворот с этим юбилеем…

— Да не шифруйся ты, вижу же… Расскажешь — самому станет легче.

— Не беспокойся, все у меня хорошо.

Анна слегка обиделась:

— Не хочешь говорить… Считаешь, что мы пока не так уж близки… Не пойму…

Не хотел Салават ее обидеть, да и потребность поделиться горем взяла верх. Вкратце поведал ей о предстоящем разводе.

Подумав, Анна высказала свое мнение:

— Раз твоя жена пошла на такое — значит, она находится на очень низкой ступени духовного развития. Понимаю, годы совместной жизни, дом, дети… Трудно тебе сейчас. Но все пройдет. Я сама пережила тяжелый развод.

— Наверное, из-за дележа имущества?

— Не совсем… Муж оказался ушлым человеком, всю нахапанную во время директорства недвижимость оформил на свою родню. А мне оставил дом. Он заранее подготовился к разводу: купил мне машину и научил водить. Открыл магазин, показал оптовые базы, где можно купить товары для перепродажи. Одним словом, ушел, приучив меня к самостоятельной жизни.

Крепко обнявшись, задремали. В какой-то миг меж сном и явью Салават услышал тихий и нежный шепот:

— Я люблю тебя…

Салават ответил:

— Жаль, пока не могу сказать тебе такие же -слова…

Анна открыла глаза:

— Это сказала не я, а душа моя…

Они еще теснее прижались друг к другу.

* * *

Акьондоз неожиданно вбежала в кабинет и взволнованно закричала:

— Атай! Ты, мама, Рустам-абзый, Ильмира-апай, Наргиз-апай, я, собачка Лялька и кот Бася — давайте всегда будем жить вместе! — Она умоляюще глядела на отца.

У Салавата сердце облилось кровью. Он прижал к груди шестилетнюю дочь, единственную из всех детей искренне переживающую за судьбу семьи.

— Не получится, доченька…

— Получится, атай! Будем жить вместе, как все-гда, а не отдельно!

— Никак не получится, кызым.

— Почему, атай?! — Младшая дочь с надеждой смотрела на отца.

— Потому что мама не хочет.

— Почему не хочет?

— Она хочет жить с твоим дядей Анузом.

— А я хочу жить с тобой, а не с ним! Ведь мой папа — ты, а не дядя Ануз… Пусть он живет со своими детьми!

— Но твоя мама…

Дочь перебила отца:

— Я уговорю маму, давайте жить все вместе!

— Не сможем, кызым…

Слезы брызнули из глаз девочки, но она продолжала повторять:

— Я уговорю маму! Она меня любит! Она меня послушается!..

— Уже ничего не поделать, доченька…

Акьондоз все еще пыталась донести до него свою правду:

— Я уговорю маму! Мы должны жить вместе, как всегда: ты, мама, Рустам-абзый, Ильмира-апай, Наргиз-апай, я, собака Лялька и кот Бася… Как вы не понимаете?!

Салават еще крепче прижал дочь к груди. Он не стал говорить ей, что Лялька перегрызла поводок и убежала с чужими псами…

* * *

Старшие дети, как выяснилось позже, давно знали о связи матери с их дядей Анузом. Она убедила отпрысков в законности своего права на личную жизнь, красочно обрисовав выгоды в будущем, заручилась их поддержкой. Родные сестры и подруги Лилит тоже были осведомлены обо всем. Общеизвестные слова о том, что муж узнает об измене жены последним, подтвердились снова…

* * *

Спустя несколько дней Салават спросил у Лилит:

— Ты известила своего брата-любовника о том, что я вызвал его на дуэль?..

Она давно ожидала этого вопроса и тотчас ответила:

— Он сказал, что не пойдет на такое преступ-ление.

Салават вскинулся от ярости:

— Так и знал! Он трус и подлец! Передай ему, что он не достоин чести быть застреленным на поединке! Его место — в выгребной яме!..

* * *

Настал день рождения Салавата. Близился и юбилейный вечер. Столько людей приглашены со всей республики, никак нельзя перед ними и обществом ударить в грязь лицом. Пусть хоть камни с неба падают, но нужно провести торжество на высоком уровне.

Когда он узнал об измене жены, появилась привычка кружить по всему городу и искать Ануза. Даже мотаясь по делам, машинально высматривал заклятого врага, который совсем недавно был ему близким родственником и почти другом. Пробовал звонить на мобильник, но телефон молчал.

Салават и сам не знал, как бы он поступил, встретив ненавистного ворога: протаранил бы машину и задавил Ануза?..

Не так давно на трассе Уфа—Оренбург он заметил встречную машину, похожую на автомобиль Ануза, резко развернулся и помчался за ней. В разгоряченной голове мелькнул отчаянный план: сейчас ударит сбоку и столкнет Ануза в кювет. Быстренько догнав, стал теснить серебристую иномарку к обочине. К счастью, в последнее мгновение увидел испуганное лицо незнакомого водителя и понял, что обознался.

Сегодня Салават снова рыскал по улицам, когда позвонила Лилит:

— Пожарила на твой день рождения гуся, привези торт и фрукты.

— Не нужно было! — сердито рявкнул Салават.

— Почему, тебе же сегодня пятьдесят стукнуло…

— Ну и что? Ты уже поздравила меня с юбилеем! Довольно!

— До юбилейного вечера еще четыре дня…

— Тем более…

— Тебе сегодня пятьдесят… — не унималась Лилит.

— Да мне безразлично.

— Справим вместе, посидим в семейном кругу, отпразднуем.

— Семьи уже нет…

И тут она привела неопровержимый для Салавата довод:

— Акьондоз требует отметить твой день рождения. Нарисовала тебе открытку с цветочками…

Эти слова будто полоснули его ножом по сердцу…

— Ладно… привезу…

* * *

Когда все расселись за столом, Лилит произнесла слащавый тост:

— От всей души поздравляю тебя, Салават, с пятидесятилетием! Желаю большого счастья, долгой жизни, крепкого здоровья, удачи в делах и творческих успехов…

Салават прекрасно понимал: каждое слово Лилит — ложь и лицемерие. На самом деле она желает ему не здоровья, а скорейшей смерти. Только ради доченьки Акьондоз он терпел эту дешевую показуху. Но душа воспротивилась принимать фальшь, и Салават отвернулся в сторону. Презрительно подумал: «Рисуется перед детьми, змеюка. Хочет доказать им, какая она хорошая…»

Закончив «речь», Лилит скомандовала детям:

— Поздравьте отца, он много сделал для семьи. Никогда не забывайте его заслуг!

Сын Рустам и старшие дочери вяло произнесли:

— Атай, с днем рождения…

— Желаем здоровья…

— Удачи тебе…

В душе Салавата поднялась буря против жены, а в голове забурлили мысли: «Желаешь счастья? Разве не ты сама украла мое счастье, лишив самого дорогого на свете: семьи, дома, детей и даже будущих внуков? Желает, видите ли, здоровья… А не задумывалась, насколько укоротит мне жизнь твоя подлая измена? И удачи желаешь в придачу… А на какое время выбьют меня из творческой колеи такие потрясения и душевные муки?.. Не будь рядом Акьондоз — все бы высказал тебе в глаза бес-стыжие!..»

Младшая дочь отвлекла отца от горьких мыслей, вручила ему самодельную открытку:

— Атай! Поздравляю тебя с днем рождения! Я тебя очень-очень сильно люблю! — Дочурка обняла его. Он взял Акьондоз на руки, ласково погладил по головке и усадил рядом. Открыли шампанское.

Вскоре Салават захмелел — сказались потрясения и душевные муки последних дней. Ослабнув духом от вина, он вдруг стал громко ругать себя, противореча недавним собственным мыслям:

— Во всем виноват только сам! Пытался быть сильным, без продыху гнался за богатством. В результате — упустил самое дорогое в жизни. Вроде бы был полновластным хозяином в доме. А вот, шиш тебе! — Салават сам себе показал кукиш. — Оказалось, не понял главного — женщину теперь строгостью и плеткой не удержишь в кулаке. Затаится, сделает вид, что подчинилась, но все равно поступит по-своему. Разве только лаской да добрым словом? Дорого я заплатил за понимание того, что женщину нельзя победить, ее нужно только любить…

Лилит расплылась в довольной улыбке и подмигнула сыну:

— Рустам, мотай на ус…

— Наконец немного оттаяло его сердце, — хмыкнул сын.

— Я прощаю тебя, желаю счастья. Дети, вас тоже прощаю…

Лилит хотела было еще раз повторить, что ее право на личную жизнь незыблемо и она не просит прощения за свое поведение, но смолчала. А Салават открыл очередную бутылку шампанского. Они остались на кухне вдвоем. Выпив около трех бутылок вина, Салават довольно крепко опьянел и решил показать Лилит, что и сам не промах:

— Меня тоже кое-кто любит! На выставке познакомился с прекрасной женщиной: красивая, умная, высокая как фотомодель! Кожа у нее такая белая, будто фарфоровая! Эта богатая бизнесвумен оказалась такой страстной…

Очень смуглое лицо Лилит побледнело, а пальцы и ресницы мелко задрожали. Не усидев на месте, она резко вскочила и принялась нервно ходить по комнате. Потом выбежала из кухни.

— Ха-ха-ха! Все еще ревнуешь?! — громко крикнул он ей вслед.

Через полминуты Лилит снова вбежала на кухню и со стуком положила на стол… ключ от квартиры, где Салават провел ночь с Анной. Он не успел отдать ключ хозяину, а Лилит уже успела обшарить его карманы…

— Ты с любовницей-фотомоделью спал в обшарпанной квартире, а мы — в шикарных отелях, где двери открываются электронной карточкой!

— Я отпускал тебя в Москву не для инцеста, а чтобы спасти твоего абзыя от смерти…

Лилит не ответила, лишь издевательски усмехнулась.

* * *

Утром Салавата разбудил телефонный звонок.

— Здравствуй! — Это была Анна, и голос ее прозвучал довольно гневно. — Салават, какая муха укусила твою жену? У самой же рыльце в пушку, только что попалась, а еще смеет выяснять отношения! С утра мотает мне нервы, уже три раза звонила…

Салават растерялся. Обычно Лилит так рано не встает, просыпается лишь к двенадцати. Наконец уразумел: она ночью потихоньку пробралась к нему в спальню и нашла в мобильнике номер Анны.

— Не обращай на нее внимания…

— Сначала попыталась наехать, мол, почему гуляешь с моим мужем, проститутка… Но, услышав от меня пару ласковых, быстро угомонилась. Все же высказала то, что хотела: свяжешься, говорит, с Салаватом, будешь потом слезы кровавые лить…

— Понятно… — Тут Салават краем глаза заметил Лилит. Она приоткрыла дверь в спальню и исподтишка подслушивала. Он решил подразнить бывшую жену: — Да, белоснежка моя, я тоже соскучился, но сейчас не могу долго говорить, позвоню позже. До свидания, моя красавица, целую тебя! Да, обязательно… — Он не успел закончить фразу, Лилит стремительно влетела в спальню и накинулась на него как мегера.

— Ах ты, сволочь! Опять сюсюкаешь с этой проституткой?! — Она остервенело махала кулаками, стараясь попасть ему в лицо. Поняв, что удары не достигают цели, поменяла тактику: стала царапаться как дикая кошка, несколько раз попыталась укусить.

Негоже мужчине получать от женщины тумаки, тем более от бывшей жены. Салават рывком вскочил с кровати и влепил ей звонкую пощечину. Не смог удержаться, хотя и хорошо запомнил советы своего юриста, предостерегшего: «Не вздумай избить жену или ее любовника, если даже будут провоцировать: сразу упекут за решетку и оставят без гроша». Оправившись от оплеухи, Лилит снова накинулась на него. Другого выхода не оставалось, как крепко сжать ее в объятиях:

— Ты понимаешь, что делаешь?.. Сама же отказалась от меня и собираешься уйти к своему двоюродному брату. Если у тебя осталась хоть капля совести, должна радоваться, что и я нашел себе женщину. Как ты смеешь лезть в мою жизнь после всего, что натворила?..

Лилит дернулась несколько раз в его объятиях и замерла, а затем сама прильнула к нему. Затем будто очнулась и с некоторым смущением сказала:

— Ладно, не переживай! Я больше не буду вмешиваться в твою жизнь… — В ее голосе прозвучали нотки обиды. — Пусти, ты мне не нужен… — Уста ее между тем говорили одно, а тело — совершенно другое… Она еще сильнее прижалась к Салавату… Почувствовав, к чему это может привести, он оттолк-нул от себя бывшую жену.

— Ты мне не нужен!.. — повторила оскорбленная отказом женщина.

— Тогда почему достаешь звонками Анну?

— Не напоминай мне об этой потаскушке! Ты мне не нужен!

— Поэтому и ревнуешь меня? И даже драться кинулась…

— Ты мне не нужен! — У Лилит заблестели слезы на глазах. Похоже, она старалась убедить в этом саму себя.

Салавату стало обидно от ее слов, поэтому он нарочито громко расхохотался:

— Ха-ха-ха! Твердишь, что не нужен, а сама все еще любишь и изнываешь от ревности… Ты только ради призрачного богатства и власти спуталась с двоюродным братцем, глупая. А я тебя уже не люб-лю! Вырвал из сердца да выкинул вон! И нисколечко не ревную. После твоей подлой измены ты для меня умерла. Даже если бы мы остались на земле только вдвоем, я бы с тобой рядом…

Ненависть к Лилит и Анузу вновь росла в нем будто на дрожжах и стала как гора Торатау, но все же он постыдился закончить известную грубую поговорку. Любили они с Лилит и детьми подниматься на Торатау. Однако в те времена они любили друг друга и были счастливы…

Лилит, вспыхнув от негодования, снова двинулась на Салавата со сжатыми кулаками, но внезапно остановилась и злобно зашипела как змея:

— Сволочь! Я сегодня же ухожу от тебя! Проводи свой юбилей сам! И детей заберу. Сволочь! Продажная душа! Племенной бык! Не успела я уйти, уже нашел любовницу… Иди, женись на этой шалаве! А я… Ухожу прямо сейчас…

— Ха-ха-ха! Уходи! Катись на все четыре стороны! Да хоть в саму преисподнюю!

— И уйду, и уйду, сейчас же ухожу! — Лилит с грохотом хлопнула за собой дверью.

Увидев, как разъяренная мать спешно собирает вещи, Акьондоз забилась в угол возле двери и тихонько заплакала. Безвинные слезы младшенькой и самой любимой доченьки перевернули душу отца. Какое горе причиняют они маленькому ребенку, разрушая семью… Искренние переживания, жалкий, страдающий вид дочки разрывали ему сердце. Салават не вытерпел, в бешенстве заорал:

— Уйдешь ты наконец или нет?! Забери с собой дочь!

— Оставлю ее тебе!..

Услышав перепалку родителей, Акьондоз заревела в голос. Салават кинулся к ней:

— Не плачь, моя маленькая, мама возьмет тебя с собой…

Дочь не могла ответить отцу, захлебываясь в рыданиях. Душа Салавата была готова разорваться, сердце бешено билось, подскочило давление, свело скулы.

— Ты уберешься отсюда наконец или нет?! Шмотки заберешь потом! — У него не осталось ни капли терпения.

— Собрался к своей проститутке?! Смотри, по-едешь сегодня к Анне — попадешь в аварию!..

— Пошла бы ты!..

— Говорю же, поедешь к ней — сдохнешь на дороге…

— Плевал я на твои предсказания…

— Спешишь к этой суке?! Сволочь! Предатель! Бык племенной!

— Не твое дело! Вон из моего дома!

Наконец Лилит схватила за руку горько плакавшую Акьондоз и покатила сумку на колесиках к выходу. Салават тоже быстренько оделся и направился к двери. К отцу подскочили Ильмира с Наргиз:

— Атай! Хоть ты останься сегодня с нами… — через силу попросила Ильмира. Слова старшей сестры подхватила Наргиз:

— Нам тяжело видеть, как вы бросаете нас одновременно!

Он пожалел дочерей и порывисто прижал их к груди. Эх, жизнь! Разве мог он предвидеть, что его такие маленькие, родненькие детишки вырастут и станут ему врагами? Кем станут тебе дети — всегда зависит от жены твоей…

Салават взял себя в руки и ответил:

— Вы поймите меня, не могу я сегодня тут оставаться…

* * *

Он заторопился к машине. Уже порядком стемнело, а путь предстоял неблизкий — около трехсот километров. Надо было спешить.

Стоял декабрь. Зима была в этом году малоснежная. Длинной дорогой много о чем передумал. Потихоньку успокоился.

Приехал далеко за полночь. Анна встретила его с распростертыми объятиями. Два дня возилась с ним, утверждая, что с помощью методов Рэйки очищает от грязной энергетики жены. А также всячески старалась отвлечь Салавата от тяжелых дум.

Он собрался домой после обеда, накануне юбилейного торжества. Анна проводила его, пожелав удачи.

Когда доехал до трассы Уфа — Оренбург, уже смеркалось. На сороковом километре от столицы, почти перед самой автозаправкой, лишь краем глаза успел заметить мелькнувшую сбоку машину. Через мгновение автомобиль врезался в него. Салават смог повернуть машину к обочине и остановился в изумлении: удар был сильный, но почему же ничего не болит?.. Хотел выйти, но дверь не открывалась, заклинило. С трудом выбрался со стороны пассажирского сиденья.

Машина, влетевшая в него со встречной полосы, стояла поперек дороги, мешая движению транспортного потока. Водители недовольно сигналили. Возникла опасность, что какой-нибудь зазевавшийся лихач запросто может снести ее с пути.

Мгновенно оценив ситуацию, Салават подбежал к машине и увидел в салоне двух мужчин лет тридцати, в шоковом состоянии. Салават заорал, заставив их очнуться:

— Что вы сидите, мать вашу?! Быстро уберите машину с дороги!

Безмолвно подчинившись, те припарковались у края шоссе. Салават вызвал по телефону ГИБДД и внимательно оглядел свой автомобиль: повреждено переднее крыло слева, вышло из строя колесо, вдребезги разбиты бампер и фары, заклинило двери, искривлена передняя стойка. Хорошо еще, не случилось лобового столкновения. Ту машину занесло, и она долбанула его задней частью вскользь. Сила удара пришлась на переднее крыло и стойку.

Слава Всевышнему, все остались живы и здо-ровы.

Пока ждали автоинспекторов, Салават заставил виновных в аварии поработать: с помощью монтировки выгнули вверх смятое крыло и сменили колесо. Заполнявшие протокол сотрудники ГИБДД посоветовали вызвать эвакуатор, однако Салават не послушался, поехал домой своим ходом. В голове крутились горькие мысли: «Вот тебе и юбилей! И семья разрушена, и машина разбита. Нечего сказать, хорошо встречаю пятидесятилетие… Может быть, Лилит накаркала аварию?.. Ладно, чему быть, того не миновать. Самое главное, жив и не изувечен…»

Утром поехал во Дворец культуры.

— Я уж боялся, что вы и вовсе не появитесь. Обычно перед такими юбилеями целый оргкомитет работает денно и нощно, а вас не видно и не слышно, — встретил Салавата директор с упреками.

— Да ладно, туган, не волнуйся попусту. Я ведь все организовал заранее: режиссер, конферансье, артисты готовы, гости приглашены, кафе заказано. Беспокоиться не стоит, все будет хорошо.

Приехал домой, а там Лилит бегает, готовится к торжеству. Выяснилось, что они живут с Акьондоз в ауле у сестры Бибинур. Почти все родственники жены собираются как ни в чем не бывало приехать на юбилейный вечер.

Официальная часть торжества прошла как обычно: поздравляли, вручали почетные грамоты и подарки, наговорили кучу хвалебных речей и пожеланий. Выступления, по обыкновению, чередовались песнями и танцами.

Банкет тоже прошел хорошо. Салават и Лилит сидели рядышком, будто пара голубков, старательно играя роль счастливых супругов. Особенно усердствовала Лилит. Вот она с надменной улыбкой шепнула ему на ухо: «Держись веселей!» Салават тоже не остался в долгу, ощерившись, шепотом послал супругу туда, куда Макар телят не гонял. Она напустила на себя вид оскорбленного достоинства, но через несколько минут оправилась от обиды и продолжала горделиво и снисходительно скалиться, словно королева на светском приеме. По ее физиономии было видно, что она до сих пор лелеет мечту о восхождении в ранг первой леди республики. Непомерная гордыня и высокомерие бывшей жены неприятно удивляли Салавата. Он поневоле задался вопросом: «Откуда взялись такая спесь, напыщенность и высокомерие в женщине, выросшей в многодетной и полунищей семье малограмотных колхозников?..»

Из гостей лишь сестры жены — Бибинур и Сафия — знали об их семейном крахе. Братья ее все-таки постеснялись приехать на это лицемерное празднество. А родственники Салавата и не подозревали о разрыве супругов, даже мать ничего не ведала о случившемся. Они от души радовались успехам Салавата, гордились им, весело поздравляли, произнося незатейливые, но искренние тосты, наперебой хвалили его и особенно Лилит, пели и плясали. Счастливее всех выглядела мать Салавата: тайком утирая слезы радости, она накрыла плечи Лилит собственноручно связанной пуховой шалью. Это был высший знак признания свекровью заслуг снохи.

Салават обвел задумчивым взглядом родственников Лилит: как-никак, в последний раз сидят на совместном застолье… Пусть на душе тягостно, но нельзя выказывать свое настроение людям…

Лилит опять прошептала ему:

— Сегодня поеду с тобой…

Салават сказал, как отрезал:

— Не морочь мне голову, раз ушла — нет у тебя пути назад! Не хочешь жить в ауле, снимай квартиру в городе…

Лилит сразу сникла. Надменная улыбка исчезла с ее лица. Но не прошло и минуты, как она взяла себя в руки и вновь надела маску притворства. Снова зашептала Салавату:

— Знай же, я тысячу раз обдумывала, прежде чем решиться на развод. Акьондоз подтолкнула меня на этот шаг…

Салават удивленно глянул на нее, но промолчал. Она продолжила:

— Помнишь, как только Акьондоз научилась говорить, она часто твердила: «Я — своя, я — моя»?

— И что?

— Сознание маленького ребенка, пока свободное от ограничений, хорошо понимало и четко утверждало: «Я — своя, я — моя». Значит, человек в первую очередь должен принадлежать себе, заботиться о себе, жить именно ради себя.

— Не пытайся прикрываться и оправдаться словами невинной малышки! Ты уже раскрыла свое истинное лицо…

— А разве у меня нет права выбора?

— Есть, но придется отвечать за свой выбор.

— Не пугай…

— Поздно пугать, только напоминаю, на будущее…
После банкета Салават направился домой. Хоть она и напрашивалась, он не взял с собой Лилит. Она была вынуждена опять поехать к сестре Бибинур. И вновь он с горечью подумал: «Юбилей встретил с покореженной машиной, с разрушенной семьей, с разбитым сердцем. Одним словом, остался у разбитого корыта. Почему так случилось? Кто виноват?..»

* * *

Утром ему неожиданно позвонила Гульниса, жена Ануза:

— Здравствуйте, вы Салават Байгазин?

— Да… — удивленно ответил он.

— А я Гульниса, жена Ануза…

Салавату стало не по себе.

— Да… — повторил он.

— Давайте перейдем на «ты»!

В голосе женщины чувствовались напор и решительность.

— Согласен.

— Короче говоря, ты сам, наверное, знаешь — твоя жена колдовством охмурила моего придурка…

Салават вспомнил слова сына, который, получив кое-какие религиозные знания, сразу предупредил мать: «Космоэнергетика и ясновидение — самое настоящее колдовство и огромный грех. Немедленно бросай это богопротивное занятие!» Но тогда получилось наоборот: Лилит вынудила сына уйти из мед-ресе.

— Да, как только узнал, я выгнал ее из дома.

— А наш, трус паршивый, сбежал от нас, ничего не сказав. Тихонько собрал документы, стащил два миллиона рублей семейных денег, угнал общую машину и рванул в Башкортостан. Пробовала припугнуть, что за кражу общих сбережений подам в суд. А он сам пригрозил: если дернусь, напишет заявление об отказе от ведомственной квартиры и оставит нас на улице. Поэтому я пока притормозила. Алло, слышишь меня?

— Да, только вы не сможете вернуть эти деньги…

Гульниса нетерпеливо перебила:

— Почему?! Твоя ведьма уже захапала наши -бабки?..

— Нет, Ануз отдал эти два миллиона кому-то на лапу.

Гульниса сильно удивилась:

— Что?.. Когда?.. С какой стати?

— Чтоб занять должность министра юстиции…

— Ох, тупоголовый!.. Всю жизнь ума не было, только благодаря мне в люди выбился… Как можно собственными руками отдать такие деньжищи?! А если они мошенники?… — сокрушалась Гульниса. И вдруг с чисто женской логикой мстительно подытожила: — Обманут — так ему и надо! Пусть его оставят с носом… Главное, эти миллионы не достались ведьме Лильке… Кстати, от кого ты узнал про деньги?

— Лилит сама проговорилась, когда ругались…

— Какая еще Лилит?..

— Когда Лилия занялась космоэнергетикой, ясновидением и целительством, она взяла новое имя — Лилит.

— А-а, вот оно что… А ведь она вовсе и не Лилия, первое имя ее Зулейха. — Гульниса была родом из того же аула, откуда и Ануз с Лилит. Они хорошо знали друг друга.

— В молодости она решила, что Зулейха — старушечье имя. Сначала назвалась Лилией, а теперь Лилит… — стал уточнять Салават.

— Вот тебе на! Аферистка — она и в Африке аферистка…

Салават был настолько зол на Лилит, что внутри у него все беспрестанно кипело уже в течение неполных двух недель после ее возвращения из санатория. Он испытывал удовлетворение от нелестных слов Гульнисы о бывшей жене, но в то же время было как-то не по себе. С другой стороны, хоть и разговор тяготил его, но прерывать собеседницу было неудобно. Все же, воспользовавшись небольшой паузой, он предложил:

— Гульниса, не будем затягивать беседу. Давай ближе к делу…

— Хорошо. Перед тем как сбежать, Ануз тайком подал заявление на развод. У меня к тебе большая просьба: когда подаст и твоя — не соглашайся на развод, затягивай, проси у судьи отсрочку. Я тоже сделаю так.

Салават сразу запротестовал:

— Что ты мне предлагаешь?! Нет! После ее измены она уже не существует для меня! Я уже фактически развелся с ней.

— Правильно сделал, что выгнал, но официально пока не разводись…

— Мне это не нужно, я разорвал наш никах.

Гульниса начала терять терпение:

— А мне нужно! Я буду до предела тянуть с разводом, и ты сделай так же! — Ее слова прозвучали как приказ. Салават вскипел от гнева.

— Гульниса, не пытайся командовать мной, я тебе не подкаблучник Ануз…

— Салават, постой! Не горячись, пожалуйста, не бросай трубку! — пошла на попятную Гульниса. — Понимаешь, мы потерпевшая сторона и должны быть солидарны, поддерживать друг друга. Нам надо гнуть свою линию и делать сообща то, что выгодно. Прошу тебя, не давай жене развод!..

— Гульниса, и ты пойми: я не стану унижаться, умоляя на суде, чтобы нас не разводили. Даже не надейся, не буду я ронять достоинство перед павшей так низко грязной женщиной. Ладно, всего хорошего.

Прервав разговор, Салават перевел дух.

Он пытался отвлекать себя будничными делами, а изнутри реально горел от душевных мук. Сердце обливалось кровью, душа стенала, в голове роились бесконечные мысли: «Если Лилит влюбилась так, что даже решилась разрушить семью, то почему одновременно жила и со мной, и с ним?.. И как Ануз мог позволить любовнице продолжать делить постель с другим? Почему сразу же не увез?.. Ведь я сам, когда любил Зульфию, просто с ума сходил от ревности! Караулил ее, проверял, отгонял от нее парней с отверткой в руке…

Заведи Лилит роман с посторонним человеком, мне было бы гораздо легче. Конечно, все равно не смог бы простить. Нельзя прощать измену и предательство. Связь с близким родственником опустила Лилит до состояния животного. Не мужлан же деградировавший, в конце концов, Ануз, и не алкоголичка конченая Лилит, чтобы дойти до такого скотства… Почему человек начинает потихоньку терять свои лучшие качества? Когда люди успели превратиться в хищников по отношению к собратьям? Еще совсем недавно мы не были такими. Что случилось с нами? Отец не признает сына, а мать — дочь? В голове не укладывается: известная на всю страну актриса судится с собственной матерью из-за квартиры… Сын выгоняет отца на улицу, сдает мать в дом престарелых. Из-за имущества родные люди становятся непримиримыми врагами, жены вышвыривают на улицу мужей, превращая в бомжей.

А как опозорила меня жена, с которой мы прожили больше четверти века? А дети мои? Я же в них души не чаял. А они предали меня ради призрачной карьеры. Я же для них пахал как проклятый. Чтобы получить взамен подлое предательство… Стоило ли цепляться за жизнь в Афгане?.. Для чего? Чтобы пережить огромное, словно гора Торатау, горе, испытать невосполнимые подобно Шахтау потери, страдать от необъятных, как Юрактау, мук душевных?!

Нынче человек человеку не просто волк, а свирепая обезьяна-мутант… Почему мы скатились в такое состояние? Кто виноват? Что делать? Как выжить в такой реальности? Как жить дальше?! Как найти ответы на эти вопросы?!»

* * *

На днях собрала вещички и съехала из их дома дочь Бибинур — Айгуль. Вскоре Лилит пожаловалась, что боится жить в съемной квартире вдвоем с Акьондоз, и переманила старших дочерей к себе. Затем ушел к ней и Рустам.

Благополучно плывший по океану жизни семейный ковчег Байгазиных неожиданно врезался в айсберг — измену, и все убежали из него как крысы с тонущего корабля. Салават остался совсем один, как капитан обреченного на гибель судна. Он неспешно бродил с этажа на этаж, из комнаты в комнату, подолгу смотрел на кровати, столы, стулья и шкафы детей, воскрешая в памяти обыденные, но столь дорогие сердцу события из прошлой жизни. Изредка безрадостное лицо Салавата на краткий миг освещала задумчивая улыбка. Он часами рассматривал семейные фотоальбомы. Вот они стоят, обнявшись, на вершине горы Торатау — Рустам, Ильмира и Наргиз еще малы, а Акьондоз пока не родилась. Спустившись с вершины, со счастливыми улыбками на устах, сидят у озера с кувшинками. На следующем фото — уплетают шашлык у дымящегося костра на зеленом лугу близ серебристой Агидели. А тут ловят рыбу, варят уху на берегу длинного озера у подножия Юрактау. Не забыли сфотографироваться и в Аркаиме, пещере Шульган-таш, на озере Талкас, в музее Салават-батыра. От светящихся улыбками лиц веет искренней радостью. Больно царапнув сердце, промелькнула мысль: а ведь тогда они были счастливы! Что осталось нынче от их безбрежного счастья?..

Он в сердцах швырнул альбомы на стол и тороп-ливо спустился вниз. Зашел в просторную светлую гостиную и почему-то остановил взгляд на дубовом гарнитуре. Присмотревшись, заметил: от символа счастливой и зажиточной семьи — набора толстых фарфоровых крыс — остался лишь один предмет. На полке сиротливо стояла только фигурка крысы-отца. Остальные статуэтки, олицетворяющие мать и четверых детей, исчезли. Застыв на месте от душевного потрясения, понял: это — очередная психологическая атака Лилит. Она хотела, чтоб Салават каждый раз страдал, как только увидит стоящую в одиночестве фигурку крысы, олицетворяя себя с ней…

Сжав кулаки от гнева, он поднялся в кабинет. На столе аккуратно, в ряд, сложены три тетради. Взял в руки одну из них — на обложке крупными буквами выведено слово «Апокалипсис», а в скобках — «Триптих безумного художника». Приписано и название: «Картина I. Муки телесные». На второй тетради написано — «Картина II. Муки душевные», на третьей была лишь надпись — «Картина III». Салават вспомнил: семь лет назад, во время посвящения, ему было велено свыше создать триптих «Апокалипсис» и к каждой картине поставить эпиграф:

Познал муки — страдания,

Но выдержал испытания,

Обрел веру — истину,

Ступил на путь истинный.

Салават долго просидел, уставившись на тетради, затем вычеркнул слово «Апокалипсис» и написал сверху «Покаяние». От приписки в скобках «Триптих безумного художника» оставил только «Триптих». Названия будущих произведений также изменил: «Картина I. Вкус запретного плода», «Картина II. Ненависть», «Картину III» пока оставил без названия. И вдруг будто обрел крылья, ощутив мощную эйфорию.

Какую радость подарил ему краткий миг соприкосновения с творчеством!

Он понял: Лилит намеревалась разрушительно воздействовать на его подсознание. А Салават сумел повернуть психологическую ловушку в русло вдохновения и созидания. Обратил плохое в хорошее. Бывшая жена, ставшая главным врагом, невольно напомнила о важном — творческих задачах.

* * *

На пороге снова появился широко улыбающийся Аксабир, сын Сафии, сестры Лилит. Салават понимал причину его столь частого посещения: Аксабира отправляют «на разведку». Серьезно беспокоятся: как бы бывший «самый лучший зять» не натворил делов против них… На днях заходили разузнать о житье-бытье братишка Аксабира — Азамат, сын шурина Газинура — Ильнур. Эти — на стороне Салавата, резко осуждают преступную связь родной тетки Лилит и дяди Ануза.

Все смешалось в ауле после этого небывалого доселе события. Раньше было все ясно и просто: испокон века отпрыски двух родных братьев — стариков Волка и Китайца — люто ненавидели друг друга, хотя причину вражды никто не знал, и вели беспрестанную войну меж собой. А потомки третьего их брата — старика Кашыка, хотя иногда и попадали под раздачу, ни во что не вмешивались, знай молились на свою святыню — деревянную дырявую ложку… А вот после раскрытия неестественной связи близких родственников Ануза и Лилит, тем более круто замешанной на магии, все смешалось в ауле… Вражда многократно усилилась, но почти размылись понятия «свой — чужой», «Волк — Китаец» все без разбора родства стали скандалить и нещадно дубасить друг друга чем ни попадя. Особенно после того, как одинокий мужик из волков Мидарис и китаец Ахмет стали свидетелями жуткого явления. Они снова, повздорив из-за наглого кобеля Актырнака, повторно покусившегося на одноглазого петуха Пирата, нещадно мутузили друг дружку и вдруг застыли в ужасе, увидев нечто… По сумрачному небу с оглушительным грохотом во весь опор промчалась огненная колесница, запряженная двумя пристяжными кентаврами и коренником — черным козлом… После этого происшествия, случившегося на следующий вечер после нехороших вестей об Анузе и Лилит, и вовсе все смешалось в ауле…

Большинство близких Лилит, и даже две родственницы Салавата, надеясь получить выгоду от большого начальника Ануза, всячески старались оправдать их. В то же время некоторые сородичи Лилит взяли сторону Салавата. А мать Ануза собрала семейный совет, на котором строго осудили постыдную связь. Лилит предупредили, что никогда не пустят ее на порог. Анузу пригрозили отлучением от семьи.

Дурная слава Лилит серьезно задела ее близких. Внезапная смерть пышущей здоровьем сестры мужа Бибинур ясно подтвердила сей факт. Пришедших попрощаться с покойницей и положить хаир Бибинур и Сафию с позором выгнали на виду всего честного народа. Такого случая еще никогда не бывало в ауле. Оказалось, муж умершей несколько дней назад нашел во дворе завернутые в тряпицу свиные уши и заподозрил, что на его жену навели порчу. Кто мог это сделать? Кроме Бибинур и Сафии больше некому, решил убитый горем муж. Припомнили, что у Бибинур были виды на дом, доставшийся покойной от родителей. К тому же ее родная сестра — Лилит — ясновидящая, знахарка, проще говоря — колдунья, подумал вдовец. Возможно, в смерти женщины не было их вины… Но подозрительное занятие Лилит подтолкнуло его к таким выводам…

Аксабир лукаво улыбнулся Салавату. Кстати, история имени шуряка довольно забавна. Отец собирался дать новорожденному сыну имя Сабир. А мать Сафия, опечаленная излишней смуглостью младенца, предложила назвать Аксабиром. Она искренне верила: ребенок, услышав, как его нарекли, непременно побелеет…

Однако малыш светлее не стал. Похоже, иначе истолковав значение своего имени, сызмала проявил недюжинную страсть к деньгам. Заметив эту склонность Аксабира, аульчане тут же смягчили ударение на последнем слоге его имени с намеком на товарно-денежные отношения. Некоторые зубоскалы обращаются к нему и с прямым переводом имени на русский язык: «Деньгидай!» В общем, он вполне оправдал свое имя. Алчный взгляд Аксабира так и шарил кругом в поисках наживы. Если подвезет на машине в город, то не только аульчанам, даже родной тетушке Бибинур протягивает ладонь со словами: «Акса бир!» Ради денег готов забыть обо всем, вплоть до значения собственного имени…

Несмотря на малограмотность Аксабира, Ануз помог ему поступить на юридический факультет университета.

Узнав об этом, Рустам с удивлением воскликнул: он же тупой! А Салават сказал тогда: «Ты вот, хоть и считался вундеркиндом, из-за разгильдяйства бросил университет. А он упертый, обязательно получит диплом». Признаться, Салават сам приобщил Аксабира к бизнесу, и тот уже делает успехи.

Одним словом, Салават научил Аксабира многому. А тот, учуяв выгоду поболее, как шакал наживу, резво перебежал на сторону Ануза.

— Салам, езнэ! Как поживаешь? — Смуглое лицо Аксабира растянулось в широкой улыбке.

— Прекрасно, — холодно ответил Салават.

— Не болеешь?

— Помирать пока не собираюсь… Так и передай мамке и апайке Бибинур…

Аксабир изобразил оскорбленный вид.

— Езнэ, зачем ты так говоришь?..

— Аксабир, когда мы с твоей тетей поженились, ты был годовалым ребенком. С тех пор вместе -съели не один пуд соли. До армии, когда учился в городе, ты жил у нас. После службы тоже работал у меня. Когда появился Ануз, твой братишка Азамат не перешел на сторону дяди, а ты почему ему продался?! Твоя мать и тетя Бибинур способствовали этой скотской случке Лилит с Анузом. Передай им, я все знаю. Я протолкнул детей Бибинур в университеты, видимо, она с помощью Ануза рассчитывает устроить их карьеру. Вот только не сбудутся ее надежды. Донеси мои слова до ее ушей…

Аксабир вытер пот со лба и ушел, несолоно хлебавши.

А Салават нырнул в темный омут черных мыслей. Когда-то долгие годы его терзали сны об Афганистане, теперь же он каждую ночь видел Ануза: Салават без конца его преследовал, а если догонял, то зверски бил, топтал, давил… Сколько раз уже убивал во сне второго по значимости врага своего?.. По отношению же к Лилит, некогда самому близкому человеку, ставшему злейшим ворогом номер один, кровожадных желаний у него не возникало. Какой бы ни была, она мама Акьондоз. Не без отца дитя сирота, а без матери… Несмотря на застилавшую сознание ненависть, он помнит об этом всегда.

Но Ануза он бы прикончил, ничуть бы не дрогнула рука. И все же Салават, хоть и всем сердцем жаждал уничтожить Ануза, осознавал четко: убить Ануза — значит погубить собственную душу. К сожалению ли иль к счастью, ему известна история первого убийцы на земле Каина и его жертвы Авеля, он достаточно образованный человек, читавший «Преступление и наказание» Достоевского и «Конформиста» Альберто Моравиа. Будь Салават человеком неискушенным, не забивавшим голову высокими материями, он тотчас бы прикончил Ануза, пытаясь успокоить беспрерывно сжигающую его изнутри ненависть, а затем, может быть, без сожаления сел в тюрьму. А возможно, состряпал бы себе алиби и не попался. Мало ли у Ануза врагов?.. Салават прекрасно понимает и то, что таким образом смог бы сохранить честь и достоинство перед обществом, и большинство людей одобрило бы его стремление к возмездию. Разве мы не испытываем чувство внутреннего удовлетворения, созерцая в фильмах, как положительный герой отправляет на тот свет злодея из чувства мести? Разве даже публика со взыскательным вкусом уже второй век не рукоплещет опере «Паяц» Руджеро Леонкавалло, когда главный герой Канио убивает ножом жену Недду и ее любовника Сильвио?..

А Раскольников… Одержимому наполеоновской сверхидеей и с целью узнать, тварь он дрожащая иль право имеет, загубившему две жизни Родиону Раскольникову до совершения преступления и не снилось, и представиться не могло все то, что познал и пережил Салават Байгазин. Потому как Раскольников, хоть и униженный от голода и бедности студент, был зеленым юнцом, не изведавшим почти ничего. К Раскольникову осознание приходит после… А успевший пройти огонь и воду Салават давно уже понял многое. У Раскольникова не было повода мстить старухе-процентщице, а Салават не смог бы утолить месть, даже разорвав Ануза на сорок частей и скормив бродячим собакам. Однако он прекрасно знает, что даже если найдет способ избежать суда человеческого, то не избежит суда Всевышнего. Всем существом Салават жаждал возмездия, но страх перед Аллахом вынуждал его воздержаться от кровопролития. Именно это и есть самая большая его трагедия. То, что он не может позволить себе зарезать врага и утолить жажду мести, обрекает Салавата на беспрестанные душевные муки, рвет его сердце как голодный шакал.

* * *

Поздним вечером в дом ворвалась Лилит. Волосы растрепаны, дышит тяжело, смуглое лицо стало чуть ли не багровым. Можно подумать, что за ней погоня.

— Мне нужно фото Ануз-абзыя! — громко выкрикнула она. И прямо в обуви побежала наверх.

Салават в недоумении поднялся вслед за ней. Зашел в настежь открытую библиотеку, где Лилит уже переворачивала все вверх дном. Впопыхах хватала какую-нибудь книгу, быстро ворошила страницы, откидывала в сторону и бралась за следующую. Салават закричал:

— Что ты делаешь?!

— Ищу фотокарточку Ануз-абзыя.

— Зачем?

Лилит не успела ответить, зазвонил ее мобильный телефон.

— Да, Гульшат, слушаю! Да-да… Я сейчас приехала домой, чтобы отыскать… Сейчас найду, подождите немного…

Лилит еще торопливее продолжила ворошить книги и кидать их на пол.

— Тебя спрашиваю, что ты делаешь? — Салават сердито уставился на Лилит.

— Говорю же, ищу фотку Ануз-абзыя! Ту самую, через которую я убирала его проблемы…

— Зачем она тебе понадобилась?

Снова зазвонил ее телефон.

— Да, ищу, — отозвалась Лилит — Пока не нашла, сейчас отыщется… Подождите чуть-чуть… — Лилит снова рванулась к книгам.

— Что случилось? Объяснишь ты толком или нет? — Салават начал закипать.

— Гульшат с Муллаяном приехали из Уфы и требуют фотокарточку брата…

— И зачем она им понадобилась?.. — Его гнев и удивление нарастали.

— Им позвонила Гульниса и заявила, будто я околдовала Ануз-абзыя через эту фотку… Они требуют вернуть.

— Дурдом! Ты скоро всю родню доведешь до психушки… — Салават постоял, что-то припоминая, и добавил: — А ведь ты действительно не раз пялилась на фото Ануза и чертила на бумаге какие-то рисунки, выводила круги, будто окольцовывала его. Может, и вправду околдовала?.. — Салават внимательно всмотрелся в ее лицо.

Лилит злобно зашипела:

— Не повторяй слова сплетницы Гульнисы!

— Зачем ее оскорбляешь? Не она увела твоего мужа, это ты разрушила их семью!

Глаза Лилит замерцали недобрым блеском:

— Я не околдовывала Ануз-абзыя!

— Помнишь, Рустам предупреждал тебя: то, чем ты занимаешься — колдовство…

— Откуда Рустаму это знать?!

— Он целый год учился в медресе.

— Подумаешь… — Лилит глумливо скривила рот. Затем продолжила твердить свое: — Эх, я же спрятала ее где-то здесь… Где же это фото?! — Лилит вдруг повернулась к Салавату. — Отдай фотку Ануз-абзыя, только ты мог ее спрятать!..

Салавата затрясло от ярости.

— Пошла вон отсюда, сука! Уходи из моего дома, пропади с глаз долой!

Лилит трагически сморщила лицо и начала умолять:

— Салават, ну отдай, пожалуйста! Ведь знаю, это ты ее спрятал…

— Зачем мне фотокарточка этого придурка?! Вот глупая баба… Уходи, говорю, сгинь!

Снова зазвонил телефон Лилит.

— Алло… Сейчас… Ищу… Найду… — Ее лицо стало буро-красным. Она с мольбой уставилась на Салавата:

— Пойми, у меня судьба решается! Я должна вернуть им фото брата и доказать, что не околдовывала его. Отдай, прошу тебя!..

— Ты понимаешь, что городишь?! Требуешь от бывшего мужа фотокарточку своего братца-любовника… Ты не осознаешь абсурдность ситуации? Совсем сбрендила?

Вновь зазвонил телефон.

— Да, не могу найти, куда-то подевалась… Наверное, Салават разорвал и выкинул…

Эти слова Лилит окончательно вывели его из -себя:

— Ах, стерва!

Лилит перебила бывшего мужа:

— Говорю же, решается моя судьба! Нельзя, чтобы болтовне Гульнисы поверили! Отдай фотку Ануз-абзыя!

— Прочь из моего дома, дрянь!

Лилит из умоляющей женщины мгновенно превратилась в свирепую фурию:

— Не отдашь фотку по-хорошему — закопаю твои фотокарточки в шесть могил на шести кладбищах! Как только зарою шестую — у тебя начнутся судороги по всему телу и на шестой день подохнешь!..

— Ха-ха-ха! — Салават издевательски расхохотался. — Пытаешься запугать меня, ведьма?! Плевал я на твое колдовство! После того, как ты разрушила нашу семью, я уже ничего не боюсь!

Лилит сразу остыла, словно ее окатили ушатом холодной воды. Она будто сдулась.

Немного поразмыслив, Салават внес весомую поправку в свои слова:

— Хоть я и не боюсь смерти, но страшусь гнева Аллаха. Иначе давно бы прикончил Ануза и сбросил его труп в канализационный колодец. Только не желаю из-за какого-то недоумка губить душу свою. Передаю Ануза на суд Всевышнего…

Лилит побледнела, покачнулась и, чтобы не упасть, судорожно схватилась за шкаф. Постояв немного с зажмуренными глазами, тихонько пошла вниз. В сердце Салавата вдруг шевельнулась жалость. А в голове снова заворошились совершенно противоположные только что сказанным словам нехорошие, сумбурные мысли: «Эх, найти бы способ уничтожить кровного врага, оставшись при этом безвинным перед Аллахом… Ведь в исламе множество течений, которые могут позволить мне убить Ануза?.. Ваххабитов обвиняют в террористических актах, может быть, они дадут благословение? Ануз лишил меня самого дорогого: разрушил семью, которой я посвятил всю жизнь, разворотил гнездо, что я вил годами, превратил детей моих во врагов, украл счастье радоваться будущим внукам. Конечно, в этой подлости главную роль сыграли амбиции Лилит. Но и вина Ануза огромна. Ведь до Октябрьской революции, когда шариат имел силу закона, таких, как Ануз и Лилит, просто побивали камнями. Если я сверну подонку шею, может быть, даже заслужу вознаграждение Аллаха?..

Ах, что скажут люди? Как сохранить лицо, честь и достоинство? Как очиститься от посрамления? Такое позорище можно смыть только кровью…

Тяжело, невыносимо тяжело мне… О Всевышний, дай мне силы вынести эти беды, выдержать душевные муки…

Дети мои… О Аллах, даруй счастья единственному сыну и дочерям, особенно Акьондоз. Старшие уже выросли, они в силах сами преодолеть трудности. Только вот моя маленькая Акьондоз в свои шесть лет видит, как рушится семья… Пусть она переживет это потрясение, не поранив сердце, не разбив душу. Прошу Тебя, смягчи сердце Лилит, чтобы она не притесняла, не обижала доченьку…

Нет уже у меня близких, способных разделить мое горе. Я остался совсем один. Из друзей одни умерли, других разбросало по стране. Друг юности Рафис — на Севере. Когда приезжает, не успеваем даже поговорить, он напивается вдрызг. Марат в Уфе, у него своих забот полон рот. Тимерхан звонит редко. Может быть, мне и самому выпить? Стало бы легче. А Лилит бы обрадовалась…

Я потерял всех разом. Не осталось никого, кроме восьмидесятилетней матери. Но я не хочу рассказывать ей о беде своей. Нельзя расстраивать ее…

Анна звонит часто, зовет к себе. Не ошибусь ли, если женюсь на ней? Надо еще развестись с Лилит. Тоже дело хлопотное. Анна — хорошая женщина. Вот только… эзотерика… Она всерьез занимается Рэйки и астрологией. Развестись с ведьмой и шаманкой и взять в жены женщину-звездочета? Из огня да в полымя? Ведь ислам причисляет астрологию к колдовству.

Может быть, вовсе не стоит переживать? Не первый же я рогоносец на свете… Разве покорившему полмира могущественному Наполеону Бонапарту не изменяла прекрасная Жозефина?.. Даже жены восточных султанов, прекрасно зная о грозящей гибели, шли на такой шаг. А принцесса Диана?.. Если уж есть в душе женщины пагубная склонность, то уже ничто не удержит ее от прелюбодеяния. Запретный плод сладок… Предательства супружниц пережили императоры, короли, цари, ханы, президенты и принцы! Я не одинок!..»

Салават воспрянул духом. Выкарабкавшись из черной пропасти мук душевных, он внезапно отдался радостным чувствам и весело рассмеялся:

— Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Я не первый рогоносец на свете! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! — Он вдруг почувствовал, что не может избавиться от хохота. — Ха-ха-ха! — Его охватил страх. — Ха-ха-ха! — Сознание обжег страх за свое психическое здоровье, однако никак не удавалось унять себя. — Ха-ха-ха! — Что же делать? — Ха-ха-ха! — Как остановиться? — Ха-ха-ха! — Ага, понял. — Ха-ха-ха! — Салават, не переставая хохотать, спустился в гараж, нашел оставшуюся после юбилея бутылку водки, быстро открыл ее и начал пить прямо из горлышка. — Уф-ф, кажется, прошло…

Опустошив бутылку наполовину, затянул старинную песню «Сибай»:

В зеленые сани, дуга с колокольчиком,

Запряги, Фатима моя, гнедую лошадь.

Если бы вернулся жить в свой край,

Добился бы я, Фатима моя, цели…

Протяжная песня снова напомнила о Зульфие. Затем перед глазами встали Лилит, дети… Представив вслед за ними младшенькую Акьондоз, Салават не выдержал накатившей огромной волны страдания и снова схватил бутылку.

Когда он наконец опустошил бутылку, гигантская волна отступила. Салават вновь затянул песню:

Пойду я на берег Идели,

Попрошу безмолвную реку:

Унеси с собою вдаль, к морю,

И мои печали, и мою тоску…

Перед его мысленным взором так и стояли рядком уже навсегда потерянные близкие. Он попытался прогнать их прочь:

— Уйдите же! Уходите! Почему я должен все время думать о вас и горевать?.. Все кончено, все прошло. Уже ничего нельзя вернуть. И не хочу! На что мне падшая женщина? Мне нужна чистая и порядочная жена! Так-так… Как же быть? Наверняка имеются в моем положении и плюсы?.. Конечно! Теперь я полностью свободен! Ура-а! Да здравствует свобода! Имею право переспать с любой женщиной! Лилит не будет меня караулить, не имеет права скандалить. За это мне ничего не будет… Хи-хи-хи! Я же всю жизнь тайно мечтал об этом… Какая еще польза от развода?.. Подумаем… Ого, теперь я полностью свободен и в творчестве! Уж это-то сокровище намного слаще и дороже… — Он будто обратился к коллегам-художникам. — Скажите-ка, господа-товарищи, кто из вас смог добиться полной творческой и внутренней свободы?.. А-а, молчите… За это приходится слишком дорого платить: пройти огонь и воду, обрести все и и потерять, изнывать от мук телесных, сгорать в пламени мук душевных и снова воскреснуть из пепла, как птица Феникс, вместить в горячее сердце все страдания, раны и боли своего времени…

Сознание захмелевшего Салавата пронзила еще одна мысль, больно отозвавшаяся в сердце: «Творческая свобода досталась мне неимоверно высокой ценой, я должен ценить ее…»

Проснувшись, он обнаружил себя лежащим на толстом ковре в гостиной и с трудом попытался подняться. И тут он увидел Лилит. Она снимала его на видеокамеру.

— А-а, очнулся?.. А я кино снимаю! Моя картина будет называться так: «Заслуженный художник Салават Байгазин культурно отдыхает»… Загружу-ка ее в Интернет, может, и мне дадут звание… — Лилит издевательски ухмыльнулась.

— Пошла ты… Плевал я на твой дешевый компромат! — в сердцах отмахнулся Салават и смежил веки, чтобы не видеть ее злорадного лица.

* * *

Он отыскал таки мусульманина-ваххабита. Не стал подробно рассказывать бородачу лет тридцати о семейных перипетиях, объяснил лишь вкратце. Под конец задал прямой вопрос:

— Я хочу убить заклятого врага. Ваше религиозное течение может мне разрешить?

После короткой паузы ваххабит ответил:

— Возможно…

У Салавата загорелись глаза:

— Как мне получить благословение?!

— Должны быть соблюдены жесткие условия…

— Я готов! Что это за условия?

— Его можно убить, если он нападет на вас и на ваших близких. Но никого нельзя провоцировать на нападение, иначе вы сами будете виноваты перед Аллахом за душегубство.

Салават был разочарован:

— А-а, понятно… В таком раскладе и Уголовный кодекс разрешает. Я-то думал, ваххабиты — самые крутые радикалы…

Бородач понимающе улыбнулся:

— После просмотра телепередач?

— Да.

— Ваххабиты не имеют никакого отношения к терроризму. Террористы — обыкновенные бандиты, делающие деньги на крови, прикрываясь религией ислама. Ваххабиты относятся к мазхабу Абу-Ханифы, мы ничем не отличаемся от традиционных мусульман. То ли по невежеству, то ли специально, нас начали приравнивать к террористам. Согласно предписаниям ислама, мы обязаны подчиняться правителям и законам своей страны.

— Значит… — Салават не смог скрыть досады.

Ваххабит перебил его:

— Вы, агай, не мучайте себя ненужными мыслями, подчинитесь предписанной Аллахом судьбе. Священный Коран учит нас не враждовать излишне с неприятелем, ведь он может стать нам другом. Слишком сближаться с другом тоже не следует — он может превратиться во врага. Знайте, на все воля Всевышнего. Без ведома Творца не упадет даже листочек с дерева. Вот и вы не усердствуйте в ненависти к врагу, не поддавайтесь наущению шайтана. Кто знает, а вдруг его поступок обернется пользой для вас?..

Салават недоуменно посмотрел на собеседника:

— Что?..

— Проступки врага могут стать причиной, толчком к другим событиям, открывающим перед вами новые возможности более высокого уровня… — Чуть помолчав, ваххабит дал еще один совет. — Сделайте курбан, принесите в жертву барана.

* * *

Когда Салават перерезал горло упитанному барану, животное дернулось, попыталось жалобно заблеять, но смогло только беспомощно мекнуть, захлебываясь в собственной крови.

Вид крови обычно почти не действовал на Салавата. А тут сознание будто помутилось — морда барана показалась ему лицом агонизирующего в предсмертных муках Ануза…

* * *

Все-таки мудреные советы ваххабита не успокоили Салавата, хотя после принесения в жертву барана стало немного легче. Но он никак не мог избавиться от беспрестанно кипевших в голове назойливых мыслей, от вопросов, на которые, не мог найти ответа, от обуревавших его чувств и эмоций. Когда и по какой причине успела неузнаваемо измениться жена? Почему родные сестры не предостерегли ее от мерзости? Как получилось, что родные дети, выросшие в ласке и заботе, с легкостью отреклись от него? Как такое могло произойти? Кто виноват? Что делать? Как жить дальше после всего этого?..

Не зря Салават проводил дни, а иногда и ночи, в напряженных раздумьях — он кое-что понял. Посчитав за долг донести и до Лилит сделанные выводы, он пригласил ее на разговор. Она обрадовалась и тут же примчалась. Бывшая жена надеялась, что Салават попросит ее вернуться к нему. В таком случае Лилит поднялась бы в глазах Ануза…

Постояв возле дома, она справилась с волнением, отдышалась. Затем упрямо вскинула голову и вошла гордой поступью в дом. Окинув Салавата надменным взглядом, не поздоровавшись, не сняв обуви и шубы, важно направилась было на второй этаж. Бывший муж остановил ее:

— Шубу сними.

Смерив его по-королевски холодным взором, Лилит неспешно сняла норковую шубу и величавой походкой поднялась в спальню. Грациозно виляя бед-рами, подошла к зеркалу, пригладила волосы, поправила серьги и села на кровать. Ее повадки разозлили Салавата, но он сдержался и приступил к разговору:

— Я должен сообщить тебе важные сведения. Мы долгие годы жили вместе, у нас общие дети. Хоть мы стали врагами по отношению друг к другу, считаю своим долгом открыть тебе глаза на произошедшее. Я долго анализировал и ясно понял: когда ты впервые посетила ведунью Назиру, произошло подселение¹⁰. Именно из-за этого у тебя появились способности к ясновидению, знахарству, а позже к шаманству. Нет у нас с тобой даже минимальных религиозных знаний — вот и попались на бесовскую удочку, не смогли распознать, что все это от лукавого. Обрадовались твоим открывшимся способностям, думали, творим людям добро. Он нас обманул…

Лилит, побагровев, попыталась возразить:

— Почему в меня должны вселиться бесы? Подселиться могут только к слишком грешным людям. А я совершенно чиста душой… У меня же такие каналы космоэнергетики! Даже если бы бесы попытались в меня вселиться, их бы мигом вышвырнуло…

Салават усмехнулся:

— Меня всю жизнь удивляла твоя безграничная самоуверенность… Непомерная гордыня, патологическая лживость, избиение беременной Зульфии — все это и стало для темных сил мостиком для проникновения. Обращение с просьбой к ворожее ускорило твое падение …

Лилит вспыхнула и горячо заспорила:

— А ты сам?.. Разве в тебе нет гордыни? Разве мало ты меня обманывал, гуляя на стороне?!

— Успокойся! Я не ругаться тебя звал. Не отрицаю, ты права: у меня полно грехов. И в твоем падении есть и моя вина. Потому и стараюсь объяснить тебе, образумить. Перед нами теперь задача намного важнее: спасти наши души. Может, еще не поздно… Пойми, в этом мире за каждую человеческую душу идет беспощадная борьба. С того момента, как Азазель ослушался Бога и отказался поклониться Адаму, началось это величайшее противостояние. Выслушай меня, не прерывай. Пользуясь твоей гордыней и непомерными амбициями, темные силы запутали, а затем увели тебя на гибельный путь. Меня тоже подловили, ловко используя мои постоянные поиски смысла жизни…

Лицо Лилит скривила испуганная гримаса, но она старалась найти хоть какие-то доводы:

— Я считаю, что мои способности от светлых сил!

— Не обольщайся…Твое ясновидение говорит об обратном. Провидчество, как правило, идет от дьявола…

— Разве под каналами космоэнергетики тебя учили плохому? Наоборот, запретили пить и курить, гулять с женщинами. Уменьшились страшные шрамы на теле, почти исчезла хромота…

— Это была их военная хитрость, чтоб убедить нас, будто они от Бога. Вроде бы укрепили мне здоровье, но, обольстив этим, попытались погубить мою душу… — После короткой паузы Салават продолжил: — А тебя они научили хорошему?.. До какой мерзости довели! Совсем затуманили тебе сознание: совершенно не понимаешь, в какую грязь вляпалась, а ходишь с гордо поднятой головой. А во что ты втянула близкого родственника Ануза, прежде известного только с положительной стороны?

Посчитав себя оскорбленной, Лилит вновь попыталась возразить, однако Салават пресек ее:

— Не перебивай! Дослушай до конца, это в твоих интересах! Вспомни-ка, чем дьявол пытался искушать Иисуса?

Лилит сморщила лоб, силясь вспомнить, но промолчала.

— «Искушение хлебом насущным, чудом и властью на земле» — знакомы тебе эти слова?! — Грозный голос Салавата прозвучал торжественно и строго, будто исходил с небес.

Лилит потерянно молчала. А Салават продолжал задавать вопросы:

— Припомни теперь, что приносили люди, приходившие к тебе на прием?

— Хлеб, молоко, сметану, мясо… — оторопело ответила Лилит.

— Это и есть хлеб насущный… А якобы раскрытие твоих способностей, показанные нам чудеса — то было искушение чудом… С целью обмануть нас и твоих клиентов. Ведь лжепророки тоже совершали чудеса с помощью бесов, чтобы ввести людей в заблуждение. А ради чего ты спуталась со своим братцем и кем мечтаешь стать?..

Взгляд Лилит загорелся злобой, она надменно оборвала Салавата:

— Хватит складно умничать, я все равно стану президентшей!

— А вот это и есть искушение властью на земле — самый большой соблазн в бренном мире… — Салават грустно улыбнулся. — Внушив, что Ануз — твой будущий муж и что он займет должность президента республики, тебя подбили разрушить нашу семью. А ты, в свою очередь, надоумила наших детей предать родного отца, поманив будущей карьерой. Разобщение людей, разжигание меж ними вражды, сбивание с пути истинного и обречение на погибель — это дьявольские проделки. Работа у него такая! Знай же, вражда меж нами еще больше усилится…

Лилит, ёрзая на месте от нетерпения, прервала его:

— Почему усилится?

— Потому что нам предстоит раздел солидного имущества. И тут я виноват — зарабатывал много… Предупреждаю: не усердствуй во вражде. Темные силы и без того завели тебя слишком далеко. Дальше будут толкать на еще более тяжкие грехи и проступки. Чтобы вырваться из их когтей, тебе следует немедленно бросить космоэнергетику, ясновидение, покаяться и встать на намаз. Моли Всевышнего простить тебе грехи тяжкие и просись под Его защиту. Прекрати принимать людей! Пытаясь лечить, ты калечишь их души…

Лилит снова вскочила с места:

— Кого это я принимала для лечения?! Я уже давно…

— Перестань оправдываться! Если бы не вселились в тебя бесы, ты бы не пошла на такую мерзость…

— Может, и так… — неожиданно согласилась Лилит, и лицо ее приняло задумчивое выражение.

— Отлично понимаю, Ануз с помощью твоего ясновидения мечтает взобраться наверх, сделать головокружительную карьеру. Поймите наконец, вас обоих обманули и ввели в искушение… Единственный путь спасения — покаяние и обретение веры. Самое главное, помни: кара за твои занятия колдовством может пасть не только на наших детей, но даже на будущих внуков и правнуков. Не забыла, как разрушительно воздействовал на весь ваш род приворот твоего деда Кинзягула?

Лилит упрямо молчала. Но было видно, ее если не убедили, то напугали доводы Салавата.

— То, чем занимаешься ты, намного страшнее приворота деда… Он, женившись с помощью приворота на твоей бабушке, впал в грех только сам, а ты скольких людей вовлекла в колдовской круг? Ты натворила таких темных дел… Может быть, я должен дать тебе последний шанс, протянуть руку и вытащить из пропасти… — Салават задумался.

Лилит с неприкрытым ожиданием смотрела на него. Вдобавок призывно улыбалась. Когда она почти бежала на эту встречу, то стопроцентно была уверена, что он попросит ее вернуться, и даже сейчас не теряла надежды услышать от бывшего мужа то, ради чего спешила сюда. Лилит все еще верила, что одержит победу в очередном раунде противостояния. Однако Салават ошарашил и практически обезоружил ее совершенно неожиданными для нее умозаключениями.

— Вижу, ты что-то еще хочешь сказать мне. Ну же, не тяни…— Она явно заманивала его, как безнадежно проигрывающий поединок боксер пытается, усыпив бдительность противника, поймать его в ловушку и вырвать победу одним ударом.

Салават уразумел — она желает, просто жаждет вытянуть из него только одно слово: возвращайся! Оно нужно ей для удовлетворения гордыни и похвальбы перед Анузом, родней и подружками. Поняв мелкие устремления бывшей жены, Салават расстроился: он ей про спасение души, а она… Делать нечего, надо довести разговор до конца:

— Я подсказал тебе единственно возможный путь спасения. Это и есть протянутая тебе рука помощи… Еще вот что: будь готова к тому, что с Анузом у тебя ничего не получится, рано или поздно он даст дёру.

— Почему так думаешь?..

— Так велит правда жизни. Скоро он поймет, в какое дерьмо вляпался с тобой, и убежит. Не вздумай после ухода Ануза полезть в петлю! Это второй важный момент, о котором я хотел предупредить. Наши пути-дороги навеки разошлись, но в беде я тебя не брошу, без помощи не оставлю. Никогда не отчаивайся. Если будет совсем невмоготу, звони мне. И в-третьих, не будет уже тебе покоя, придется метаться, чтобы как можно дольше удержать в руках Ануза. Увлекшись этой борьбой, не упусти детей. Хорошая ли, плохая, но им нужна мать, особенно нашей младшенькой — Акьондоз. Оставила детей без отца, не лишай их и матери…

Удрученная, Лилит нетвердыми шагами и с опущенной головой поплелась к выходу. Около двери чуть не упала, споткнувшись об обувь. Со злостью пнула ногой ботинок и резко повернулась к Салавату:

— Знай: скоро я похороню тебя! — прошипела она как змея, захлебывающаяся собственным ядом.

Он, конечно, понял — Лилит пытается оказать на него разрушительное психологическое воздействие. Она давно мечтает избавиться от него. В этом случае все его состояние перекочует под ее контроль…

— Если умру — не смей даже приближаться к моей могиле! Уйдешь ты — не пойду на твои похороны. Но, гляди, не вздумай умереть, не поставив на ноги Акьондоз! — ответил Салават.

* * *

Тридцатого декабря Лилит позвонила ему первая:

— Завтра же пойдем в суд, подадим заявление на развод!

Салават подумал про себя: «Сильно же тебя зацепил наш последний разговор…».

Лилит нетерпеливо спросила:

— Что молчишь? Слышишь меня?!

— Просто удивляюсь. Не примут ли нас за идиотов, если явимся в суд тридцать первого декабря?..

Лилит разозлилась:

— А кому какое дело?! Тридцать первое — рабочий день…

Салават прервал ее:

— Тридцать первое декабря — канун Нового года… В этот день нигде толком не работают, проводят корпоративы.

Лилит не дослушала:

— А-а, поняла! Ты не хочешь давать мне развода, вот и не идешь в суд…

— Плевал я на тебя! Развод дам с радостью. Но я не придурок, чтобы перед самым Новым годом таскаться по судам. Иди в суд с Анузом, пусть нас разведут по блату за короткий срок. А я лучше поеду к Анне. — Салават положил трубку. Лилит звонила еще несколько раз, но он не стал отвечать. Пусть подергается!

На следующий день он поехал встречать Новый год к Анне.

Поехал на автобусе, так как после аварии сдал машину в ремонт. Столько лет не ездил в общественном транспорте, но, оказывается, так спокойно сидеть и смотреть в окно. Похолодало, но день был ясный, солнечный.

Доехал до уфимского автовокзала. Здесь нужно пересесть на другой автобус. Купил билет и зашел пообедать в кафе. Только взялся за вилку, ему позвонила из Москвы жена Ануза Гульниса:

— Здравствуй, Салават! С Новым годом тебя!

— Спасибо, и я тебя поздравляю.

— Как дела? Какие новости?

— Все хорошо, особых изменений нет. Сама как живешь?

— Тоже нормально. А у меня интересные новости. Утром мне позвонила сестра Ануза — Галия. Удивленно рассказала, как спозаранку к ним явились Ануз с твоей женой… — Последние слова Гульнисы неприятно царапнули самолюбие, и он машинально прервал ее:

— Зачем?

— Галия говорит, что эта полуграмотная бабенка прямо с порога заявила: мол, вот собираемся породниться… Представляешь, Ануз в это время молча стоял у двери с опущенной головой как провинившийся школьник! А Галия их обругала и выгнала! Ха-ха-ха! — Гульниса весело расхохоталась. Представив тех двоих, Салават грустно улыбнулся. Гульниса продолжила: — Не прошло и двух часов, как позвонил мой хороший знакомый — мировой судья из вашего города. Сидим, говорит, с председателем суда, обсуждаем предстоящий корпоративный вечер. Вдруг заходит твой муж с какой-то чернявой женщиной, сует лист бумаги и говорит шефу: «Я — судья Верховного суда России Ануз Япкаров, вот удостоверение. У меня к вам просьба: без промедления разведите мою сестренку и ее мужа! Он постоянно пьет, скандалит, бьет жену. Как бы не случилось непоправимое дело…» Знакомый был изумлен, интересуется у меня: «Как у него со здоровьем, все ли в порядке с головой?»

— Да не может быть такого!.. — поразился Салават глупости Ануза.

— Почему не веришь? Мой знакомый — человек серьезный, он врать не станет… — слегка обиделась Гульниса.

— Скажи, Гульниса, Ануз всегда был таким безмозглым?..

— Ну, он всегда был слегка придурковат, но не настолько…

— И как мог такой недоумок столько лет заседать в Верховном суде?!

— Он же редкостный подхалим, всегда умел угождать начальству… По правде говоря, хитрости ему было не занимать. Все, кто общался с нами, не перестают поражаться: «Что с Анузом? Глаза потускнели, будто заледенели, городит какую-то несуразицу…» Я думаю, твоя жена околдовала Ануза, превратила в зомби… Потому он и ловит каждое ее слово, ходит за ней, как собака… Когда созвонилась с ним, сказал: «Не верь слухам, с Лилит я не гуляю, она мне близкая родня. Я защищаю ее от мужа, который постоянно пьет и бьет ее. А она за это лечит мне голову. Скоро сяду на высокую должность, получу квартиру и перевезу вас из Москвы в Уфу».

— Не верь, врет, — хмыкнул Салават.

— Да знаю я… На этот раз он меня не сможет обмануть! На днях я нашла блокнот Ануза. Я тебе прочту, вот послушай, что там написано: «Хорошо, что Л. успела меня заранее предупредить: “Если не разведешься с Гульнисой и срочно не уедешь из Москвы, то, потеряв над собой контроль, задушишь ее и сядешь в тюрьму. Там сойдешь с ума. Эту информацию мне передавали сверху неоднократно”. Так что приходится уезжать в спешке. Слава богу, что Л., рассказав об этом, спасла меня от страшной беды, вернее, даже от духовной гибели. Я ей безгранично благодарен за это! Л. говорит, что у нас очень совпадают гороскопы. С ней передо мной откроются невиданные возможности! А чего стоит сон, который приснился ее сестре Бибинур! Будто мы с Лилит, держась за руки, поднимаемся по мраморной лестнице в небо! Л. говорит, что сон Бибинур-апай — вещий». — Дочитав, Гульниса спросила у Салавата: — Слышишь, Салават?

— Слышу, — отозвался он.

— Понял теперь, как она задурила моего идиота?..

— Но ведь на такую примитивную приманку может попасться только последний кретин! — не переставал дивиться Салават.

— Что же поделаешь, если ума нет. Ничего, я тоже приготовила этой недоделанной ведьме-аферистке подарочек: наша дочь полетела в Башкортостан, чтобы встретить с отцом праздник. А твоя жена будет куковать в Новый год одна…

— Лилит мне теперь не жена, я разорвал с ней отношения. — с раздражением перебил ее Салават.

— Кстати, Салават, хочу тебя еще раз попросить — не давай ей развода…

— Мы с тобой уже говорили об этом… — Салават начал выходить из себя.

— Салават, ну затяни развод на несколько месяцев, за это время я придумаю, что с ними сделать…

— Я уже сказал тебе: никогда не стану унижаться перед этой бабой! Всё, до свидания! — Салават прервал разговор и после раздумий сделал вывод: «Лилит пошла ва-банк, значит, не приняла мои доводы, не одумалась. Наоборот, закусила удила. А какой тряпкой оказался Ануз! И этот болван мечтает стать министром, президентом…»

* * *

Новый год встречали вдвоем с Анной. Ближе к одиннадцати ночи на его мобильный стала названивать Лилит.

Салават не взял трубку, знал — ничего хорошего от нее он не услышит. Не дозвонившись, бывшая жена отправила длинное и истеричное SМS с проклятиями. Прочитав сообщение, он подумал: «Значит, и вправду дочь забрала Ануза. А Лилит вымещает на мне злобу…»

Салавата поздравили многие, в том числе большинство родственников Лилит. А сам он никому не звонил. Поздравил только маму.

Далеко за полночь Анна попросила:

— Телевизор уже наскучил. Может быть, споешь что-нибудь задушевное?

Салават не заставил долго упрашивать, затянул все тот же «Сибай»:

В зеленые сани, дуга с колокольчиком,

Запряги, Фатима моя, гнедую лошадь.

Если бы вернулся жить в свой край,

Добился бы я, Фатима моя, цели…

Он пел эту старинную песню, а душа его плакала. Перед глазами вереницей прошли Зульфия, Лилит, дети. Мысленный взор остановился на малышке Акьондоз, и сердце нестерпимо заныло, к глазам подступили слезы. Допев, стряхнул с себя грусть-печаль и виновато улыбнулся Анне. Чуткая женщина все поняла и решила поднять ему настроение.

— Спасибо, ты пел прекрасно! — сказала она и с улыбкой добавила: — А у меня для тебя сюрприз…

— Интересно, какой? — Чтобы не обидеть ее, Салават постарался изобразить на лице любопытство.

— Я в Уфе за неделю выучилась на массажиста! — Анна радостно улыбнулась.

— Да у тебя и других талантов полно: медсестра, астролог, мастер Рэйки, бизнесвумен… Зачем тебе понадобились курсы массажа?

— Неужели непонятно? Чтобы лечить твои израненные ноги и тело…

— Спасибо… — Салават был глубоко тронут.

Анна задорно улыбнулась:

— Хочу сейчас же показать тебе свое умение! Раздевайся и ложись на кровать…

Нежно гладя тело Салавата, покрытое шрамами от лица до ступней, Анна ласково приговаривала:

— Да на тебе живого места нет… Даже на лице есть шрамы. — Анна внимательно вгляделась в лицо Салавата. — Похожи на буквы «Б», «З» и «И»¹¹. И крылья носа зашиты…

Анна долго делала ему массаж, покрывая поцелуями рубцы от ран…

Пробыв у нее четыре дня, Салават собрался домой. Анна сияла как майское солнце. Она страстно поцеловала его на прощание и шепнула на ухо:

— Спасибо тебе. Никогда в жизни не встречала Новый год так хорошо, как с тобой…

— И тебе большое спасибо… — Салават сел в автобус.

Когда автобус тронулся, а Анна радостно продолжала махать ему на прощание, в голове мелькнула мысль: «Может, и вправду жениться на ней? Хоть одного человека на земле сделаю счастливым…»

* * *

В день рождения Акьондоз он позвонил Лилит, велел привезти ее к себе. Накануне целый день готовился: навел в доме порядок, накупил сладостей, альбомов, красок. Младшенькая пошла в отца, обожает рисовать.

Услышав, как хлопнула дверь, почти бегом спустился вниз. Наргиз сердито ворчала на Акьондоз:

— Ну, что ты там стоишь? Кому говорю, заходи скорей!

Смущенная дочурка пряталась за дверью. Наргиз недовольным тоном объяснила:

— Стесняется она! Чего тут стесняться? Раз уж пришла, заходи!

Салават бросил укоризненный взгляд на старшую дочь и, подхватив на руки, прижал к груди младшую:

— Ба, да ведь это моя доченька пришла! Поздравляю тебя с днем рождения, кызым, расти счастливым и добрым человеком!.. Желаю тебе имана¹² и здоровья!

— Спасибо, атай. — Акьондоз обняла отца.

— Не робей, доченька, я же твой папа.

Младшенькая смущенно ответила:

— Хорошо, атай…

Салавату стало понятно: Акьондоз было стыдно перед ним за маму, брата и сестер… Поэтому она и пряталась за дверью, стеснялась отца. Он еще крепче обнял дочурку. Поставив на плиту пельмени, начал угощать ее фруктами. Она понемногу обвыклась, набросилась на угощение:

— О-о, какой вкусный виноград! И мандарин очень сладкий!

Отведав изюма, дочурка воскликнула:

— А какой изюм, язык проглотишь! Спасибо, атай, я давно не ела такую вкуснятину.

Отцу стало не по себе после этих слов. Вот почему, когда он взял дочь на руки, она показалась ему такой легонькой. Наргиз тоже похудела. Похоже, Лилит толком не заботится о детях. У нее теперь другие интересы. Салават внимательно посмотрел на Акьондоз:

— Ты давно не ела фруктов?

— На Новый год мама купила только яблоки, мы съели их вдвоем. У нас и елки не было…

— А почему не покупаете фрукты?

— Мама говорит, нет денег.

— Что же вы едите?

— Тети Бибинур и Сафия, дяди Шакур, Газинур и Ильнур привозят из аула мясо, картошку, хлеб, молоко и сметану…

У Салавата защемило сердце: «Не понимают, что обстоятельства изменились, и продолжают жить как раньше… Ладно, Ильмира с Наргиз учатся. Почему Рустаму не устроиться на работу? Да и старшие дочери могли бы найти подработку на полдня. Лилит, конечно, уже не заставишь трудиться. Подохнет с голоду, но на работу не выйдет. Будет ждать, когда принесет все муж, тогда она приготовит пищу… Что теперь сетовать? Сам приучил. Всегда хотел быть полноправным хозяином в доме. Детей пристроил в престижный университет, а воспитывать было некогда. Чтобы сколотить состояние, приходилось рыс-кать как волк, рвать и кусаться…» — с горечью думал свергнутый с семейного трона отец.

— Мама тебя не ругает?

— Нет…

— Не бьет?

— Нет, ни разу не била…

— А сестры не обижают?

— Нет, они тоже не трогают.

— Смотри, если кто обидит — сразу говори мне…

— Ладно, атай, не беспокойся, — ответила дочурка.

Замявшись, Салават задал волновавший его щекотливый вопрос:

— А Ануз-бабай к вам приходит?..

Акьондоз недоуменно посмотрела на отца:

— Почему он должен к нам приходить? Ни разу не приходил…

Настал черед удивляться и Салавату. Он смущенно спросил:

— Разве Ануз-бабай не живет с вами?..

Акьондоз нахмурила брови:

— Зачем ему с нами жить?.. Пусть живет у себя дома…

Салават засомневался: верить или нет словам дочери? Подумал: «Неужели Лилит подговорила ребенка обмануть его? Плохи дела, если с этих лет она научит дочку лгать…» Снова защемило сердце.

Пельмени ели, как любила Акьондоз, полив томатным соусом и соревнуясь друг с другом. Отец давно придумал эту игру, чтобы младшенькая хорошо кушала. Он понарошку старался опередить дочку, но, как и прежде, остался побежденным. Доев пельмени, Акьондоз радостно воскликнула:

— Я первая!

А он шумно восхитился:

— Гляди-ка! Какая ты крутая, даже папу обогнала! Вот это да! Эх, у меня всего две пельмешки остались, совсем чуточку не успел…

Дочурка принялась утешать отца:

— Ладно, атай, не переживай, победишь в другой раз…

— Ну хорошо… Будем пить чай?

— Давай попозже, атай. В меня он пока не поместится, вот! — Акьондоз выпятила животик.

— Тогда поиграем?

Дочка с готовностью подхватила:

— Айда!

Салават посадил ее на плечи и выбежал из кухни. Побегав кругами по гостиной, усадил на диван и начал игру в потешки — «этесте»:

Этесте, этесте,

Маленькая бэпестэ,

Этесте-этесте,

Крохотуля-малышка.

Вдоволь посмеявшись под потешки, Акьондоз внезапно замолкла и с серьезным видом посмотрела на отца:

— Атай, я ведь больше не малышка, я выросла — мне уже семь лет…

Не по-детски серьезный взгляд дочери огорчил его. «Эх, жизнь… Наш развод преждевременно заставил повзрослеть ребенка…» — с грустью подумал Салават. Стараясь не выказать чувств, весело расхохотался, быстро встал на четвереньки и предложил новую игру:

— Садись на меня верхом, я буду твоей лошадкой!

Это была любимая забава Акьондоз. Она живо взобралась отцу на спину и радостно стала понукать:

— Но-о, Акбузат, но-о!

Салават с громким ржанием «Иго-го-го! Иго-го-го!» рванул на четвереньках по гостиной. Дочь азарт-но гнала его вперед:

— Но-о, Акбузат, но-о! Ха-ха-ха! Но-о!

После довольно долгих «скачек» уставший отец остановился:

— Все, кызым, твой Акбузат хочет пить…

— Тогда пойдем пить чай! — тут же согласилась Акьондоз.

За веселой болтовней попили чаю и пошли рисовать. Акьондоз, как и раньше, быстренько набросала на первый лист альбома дом, солнце, забор и деревья. Нарисовала стоящих вместе родителей, брата, сестер, себя, собаку Ляльку и кота Басю. Чуть подумав, аккуратно вывела Ануза, растерянно стоящего неподалеку от них. Салават узнал врага по лысой голове и сутулой фигуре. Опытный отцовский глаз сразу подметил изменения в рисунке дочери: раньше она изображала их дом большим и высоким. А тут у нее получилась кособокая избушка. Прежде и деревья у нее были с мощными стволами и ярко-зелеными листьями. А на этом рисунке кроны и ветки получились тонкими, а листья — желтоватыми. Родители, брат, сестры и она сама всякий раз изображались улыбающимися, а здесь не только они, даже собака с котом выглядели понурыми. И даже солнце, всегда большое и яркое, стало маленьким и без лучей. Невеселые перемены на рисунке дочери подействовали на отца удручающе. Он попытался отвлечь ее на что-то другое:

— Пойдем смотреть мультфильм?!

Повернув к нему погрустневшее личико, дочь вяло согласилась:

— Ну, айда…

Соскучившийся по дочери Салават и не заметил, как прошел короткий зимний день, и Наргиз при-ехала забирать Акьондоз. Перед уходом она с серьезным видом попросила:

— Атай, мне с тобой очень-очень хорошо, можно, я буду приходить к тебе почаще?..

У отца снова сжалось сердце:

— Конечно, доченька, приходи в любое время…

Акьондоз посветлела лицом:

— А можно прийти завтра?

Отец прижал ее к груди:

— Приходи, кызым…

Дочка радостно захлопала:

— Ура-а! Я завтра снова приду к папе!

Салават дал детям гостинцы, перед уходом вручил Наргиз деньги. Проводив их до ворот, взбежал на мансардный этаж и бросился к окну — хотел еще раз взглянуть на уходящих детей. Но, сколько ни высматривал, не смог увидеть. Сердце заныло сильнее, душу снова накрыла штормовая волна терзаний. На дворе тоже бушевала метель. Поднявшийся недавно сильный ветер заунывно завыл раненым зверем. Застонали оголенные тополя, загудели провода, заскрипели ворота и захлопали створки окон соседних старинных домов. Вскоре буран и вовсе разбушевался, и почудилось, будто земля смешалась с небом. Зловещее завывание ветра подняло бурю и в душе Салавата. Он знал, что троллейбусы продолжают ездить, несмотря на непогоду, но жалость к крохотной дочке, ушедшей из дома в такую пургу, снова всколыхнула в сердце Салавата ненавистные мысли об Анузе, Лилит и старших детях: «Сколько лет я гнался за деньгами и богатством, отказавшись от своего призвания — живописи! Изо всех сил строил коммунизм для собственной семьи. Шел к поставленной цели как танк, сметая на пути все преграды. Готов был раздавить каждого, кто попытается мне помешать. В бесконечном противостоянии с милицией, налоговиками, чиновниками, пожарниками, конкурентами, рэкетирами заматерел и огрубел до неузнаваемости, запачкал душу и совесть. Я уже не тот художник Байгазин — с чистой совестью и тонкой душой. На какие только сделки с совестью не шел! Ради места под солнцем совершал даже преступления: через подставные фирмы уходил от налогов. Для этого составлял подложные договора. Моя многолетняя битва в бизнес-сражениях была даже пострашнее афганской войны… В коммерческих войнах девяностых годов полегло намного больше людей, чем в Афгане. Предпринимателей вешали, резали, травили, топили, расстреливали, сжигали заживо, незаконно сажали в тюрьмы. Многие, разорившись, сами наложили на себя руки. А сколько раз я шел на смертельный риск ради благополучия семьи и детей!.. И чем они ответили мне?! Продали с потрохами и выкинули мужа и родного отца из семьи как собаку… Позарились на лучшую долю с Анузом… А я-то считал их самыми близкими людьми, готов был пожертвовать собой ради семьи. Как они могли пойти на такое предательство? Как они будут после этого жить дальше? А я кому смогу поверить? Как мне жить на белом свете без веры в людей?!»

Надрывно и требовательно мяукая, к нему подошел черный кот Бася. С тех пор как Салават остался совсем один, кот доводит его до белого каления утробным и жалобным мяуканьем. Он понимает, Бася скучает по большой семье, к которой привык. Кот часто и удивленно ищет остальных членов семьи по всему дому, жалобно мяукая.Вывел кот хозяина из себя, Салават в сердцах пнул Басю:

— Только тебя тут не хватало!.. Пошел вон! И ты уходи к ним!

Кот недоуменно мяукнул, будто вопрошая: «А я тут при чем?» Салавату стало совестно, что несправедливо обидел Басю.

— Эх, Бася, совсем недавно здесь звучали веселые и счастливые голоса. Осиротели мы, остались вдвоем… — Салават взял кота на руки, погладил его и направился с ним на кухню. — Пойдем, налью тебе молочка. — Пристально всмотревшись в кота, увидел: морда и уши снова в крови. Как только пере-ехали в этот дом, местные коты ополчились против него. Считая Басю чужаком, стараются прогнать отсюда. А кот не сдается, уже два с половиной года ведет с обидчиками беспрерывную войну. Выходит во двор и с ходу набрасывается на любого котяру, ступившего на придомовую территорию.

Размышления о кошачьих битвах снова подтолкнули взбудораженного Салавата к тягостным рассуждениям. Он долго глядел на кота, потом задал вопрос:

— Скажи мне, Бася, почему я не могу драться за семью и дом, как ты?..

Бася строго мяукнул в ответ.

— А-а, человеческие законы, говоришь, не позволяют, потому что они отличаются от кошачьих… Но сам-то ты чужаков гоняешь и даже можешь искалечить любого неприятеля, покусившегося на твое, и ты всегда прав. Недавно оставил без левого глаза соседского Мурзика и с тебя — как с гуся вода. Самооборона, понимаешь ли, он сам полез… Получается, кошачьи законы справедливее и умнее человеческих? Вот Лилит с Анузом до основания разрушили мой мир, который я строил всю жизнь. Разве они не нарушили? Если уж не людские, то законы Божьи они точно попрали?.. Почему законы человеческие не могут защитить меня от явной несправедливости?

Бася снова недовольно мяукнул.

— Ага, все-таки настаиваешь, что они нарушили только законы морали… Но я-то терплю от этого не только моральный урон! Лилит собирается оттяпать на законном основании половину моего состояния! То есть хочет попросту ограбить! Даже мелкого воришку сажают за кражу в тюрьму. А Лилит желает содрать с меня миллионы. Нарушив нравственные каноны, Ануз нанес мне неисчислимые моральные и нравственные потери. Почему наше общество до сих пор не имеет законов, позволяющих по справедливости наказать бывшего судью Япкарова?!

Чувствуя, что вопросы обращены к нему, Бася ответил протяжным мяуканьем.

Салават решил завершить «дискуссию» с котом:

— Ты же понимаешь, что это несправедливо! Должен же этот подонок получить по заслугам?! Да, нельзя убивать… Убить Ануза — значит погубить собственную душу… Но какая мне польза от этой умной мысли?.. Ведь она не спасет меня от мук душевных… Лилит и Ануз опозорили меня перед всем честным народом, фактически прилюдно дали пощечину. И что, я должен сказать: «Большое спасибо! Ударили по левой, а теперь, пожалуйста, врежьте вот сюда» — и подставить им правую щеку?! Это будет справедливо? Разве Ануз не должен быть наказан?.. Если нельзя уничтожить врага ненавистного… — лицо Салавата вдруг просияло от пришедшей в голову неожиданной мысли, — то его можно хотя бы… поджечь… — Он задал коту последний вопрос: — Как ты думаешь, Бася, я прав?..

Зловеще сверкнув желтыми глазами, черный кот, как показалось Салавату, одобрительно мяукнул в ответ.

Наспех одевшись, Салават торопливо спустился в гараж. Он аккуратно завернул в тряпку и положил в багажник оставшиеся с прошлогоднего ремонта три бутылки растворителя и отправился в ночной путь. Буран порядком поутих. Салават десятки раз повторял вслух одни и те же слова: «Если нельзя убивать, то хотя бы подожгу!» — старался укрепиться в решимости на страшное дело. «Даже кот Бася охраняет свою территорию и бьется в кровь с теми, кто посягает на нее! А я не могу, что ли?! Чем я хуже паршивого кота?! Этими мыслями он постоянно накручивал себя всю дорогу.

Добравшись до аула, остановился возле отчего дома Ануза и выскочил из машины. Взял из багажника одну из трех бутылок и, озираясь по сторонам, с яростью толкнул калитку — она оказалась запертой изнутри. Недолго думая, перелез через забор и подбежал к веранде. «Ага, на двери огромный замок, значит, внутри никого!» — подумал он, пытаясь успокоить дыхание. Вытащил из внутреннего кармана и с трудом открыл бутылку. Торопливо плеснув жидкость на сосновую стену, стал лихорадочно чиркать спичку за спичкой о коробок, но спички — ломались одна за другой. В воспаленном мозгу молнией пронеслись недовольные мысли: «Думал, рука моя не дрогнет, когда буду убивать Ануза. А дом не могу поджечь, пальцы дрожат…»

Почему-то думы неожиданно потекли в другом направлении: «Несколько раз я здесь был почетным гостем. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь я прокрадусь сюда как вор и спалю этот дом…» Перед глазами предстали Ануз, его родной брат Муллаян, сестры Гульшат и Галия. Салават продолжал думать: «Ануз — мой непримиримый враг, он для меня даже хуже кровного ворога. Однако надо признать — его родные на стороне справедливости. Ради чести и достоинства они даже отреклись от Ануза… Это отчий дом не только моего врага, но и ни в чем не повинных передо мной Муллаяна, Гульшат и Галии… Почему я не подумал об этом раньше?.. Что теперь делать? Уехать обратно, так ничего и не сделав врагу?.. А как же отомстить ему?! Убивать нельзя… Как же проучить этого подонка? Эх, если бы я спалил дом, может быть, в пламени сгорели бы мои душевные муки. Что же делать?! Если уеду просто так, потом не прощу себе нерешительности. Сожгу хотя бы сарай — пусть это будет черной меткой Анузу от меня…»

Салават вылил остатки жидкости на бревенчатую стену сарая и быстро кинул зажженную спичку — в этот раз пальцы уже не дрожали. Когда ярко вспыхнул огонь, рывком перемахнул через забор. Подбежал к машине, сел за руль и стремительно тронулся с места. На пригорке остановился. Вышел из автомобиля, со злостью глядя на полыхающее пламя, пробормотал: «Гори-ит, хорошо горит!.. Пусть этот огонь уничтожит ненависть, полыхающую во мне, утолит жажду мщения в сердце и пусть сгорят в нем все мои душевные муки…»

* * *

Салавата вызвали в суд — Лилит подала заявление на развод. В коридоре она стояла с Ильмирой и Наргиз. Увидев дочерей, он вспылил:

— Зачем привела сюда детей? Как ты не понимаешь! Нельзя их впутывать в нашу грязь?!

У жены задрожали толстые губы:

— Побоялась, вдруг начнешь скандалить. Знаешь же, я болею: вдруг мне станет плохо и я упаду прямо в суде…

Салават обжег ее гневным взглядом:

— Если ты такая хворая, как могла наломать столько дров?!

Лилит трагически зажмурилась и правую ладонь приложила к груди:

— Ради бога, не скандаль, а то я сейчас свалюсь…

Их вызвали в зал суда. Проверив паспорта, велели сесть. Мировой судья, женщина средних лет, обратилась к Салавату:

— Ваша супруга подала заявление на развод. Как вы смотрите на это?

Салават встал, чтобы ответить:

— Если даже с этой женщиной мы останемся на необитаемом острове только вдвоем — я к ней близко не подойду! Я полностью согласен на развод. Меня сдерживает лишь вопрос о разделе имущества. Она старается оставить меня с носом: хитростью убедила оформить все мое имущество на свое имя, в том числе и дом, соврав, что в таком случае не придется платить налог, и зарегистрировала на себя…

Лилит вскочила с места:

— Я не хотела никого обманывать! Просто неверно поняла закон, а потому и оформила дом на себя…

— Опять лжешь… — Салават с отвращением отвел от нее взгляд. После своей измены Лилит вызывала в нем только чувство ненависти и омерзения. Будь его воля — век бы ее не видел.

— Да не вру я! А насчет земли — хоть завтра пойдем делить…

— Как ты смеешь распоряжаться моим имуществом?.. Знай, в мое состояние ты не внесла даже ломаного гроша!..

— По закону — половина имущества моя! — закричала Лилит.

— Не пререкайтесь, прошу уважать суд! — Судья постаралась угомонить их. — Что касается имущества, ваша жена права. Согласно статьям Семейного кодекса Российской Федерации, накопленное за время брака имущество при разводе считается общим для мужа и жены, поэтому делится поровну.

Салават знал об этом, но все же задал вопрос:

— Даже если она и не внесла лепты хоть с мизинец в семейное имущество и всю жизнь просидела на моей шее?

Судья ответила:

— Это не учитывается, общая собственность все равно делится пополам.

— А это справедливо?.. — Салават настойчиво смотрел судье в глаза. Не выдержав его взгляда, она склонилась к бумагам. Но все же ответила:

— Если вы не согласны с законом, пишите в Государственную думу жалобу с просьбой пересмотреть это положение.

— Благодарю за совет, у меня хватает и других дел.

Лилит с одобрительной улыбкой посмотрела на судью как на свою сторонницу, всем видом призывая ее обменяться исподтишка издевательскими ухмылочками в адрес Салавата. Однако судья не поддалась ее уловкам, осталась серьезной и строгой. Салават, конечно, понимал бесполезность дебатов с судь-ей. Но он весь кипел от негодования и просто не мог молчать. Тем более что глумливое и высокомерное поведение бывшей жены выводило его из себя.