Журнальный мир

В свое время «Нижегородская правда» опубликовала большой материал местного краеведа Александра Аб-ва «Почему он не Герой?», в котором автор выдвинул «свою версию обстоятельств водружения Знамени Победы над логовом поверженного врага». Эта версия выглядит далеко не бесспорной и побуждает к дискуссии с автором, позиция которого базируется на воспоминаниях лишь одного участника событий – нашего 95-летнего земляка А.П. Ширгина, человека безусловно заслуженного, который был в мае 1945 года рядовым связистом, и на газетных очерках и мемуарах самых первых послевоенных лет. После этого в исследовательский оборот были введены многие новые документы, которые не только обогащают наши знания, но рождают порой совершенно другие трактовки, меняют устоявшиеся представления и в итоге информируют о том, что и как было на самом деле в Берлине в мае 1945 года.

В мае 1965 года, после парада в честь 20-летия Великой Победы, в Горький приехали из Москвы участники штурма рейхстага – Герои Советского Союза генерал-полковник Василий Митрофанович Шатилов, командир 150-й Идрицкой, Берлинской ордена Кутузова второй степени стрелковой дивизии, его однополчане – сержант Мелитон Кантария и командир роты старший лейтенант Петр Греченков. В Горький герои приехали по приглашению Ивана Филипповича Матюшина – ректора медицинского института имени С.М. Кирова, который в дни штурма Берлина был в 150-й стрелковой дивизии главным хирургом. И, как выяснилось, даже оперировал Мелитона Кантария после легкого ранения в ногу недели за три до того, как тогда младший сержант-разведчик вместе с сержантом Михаилом Егоровым водрузили красный флаг под номером пять на крыше рейхстага. Знамена были изготовлены, пронумерованы и выданы атакующим рейхстаг подразделениям Военным советом 1-го Белорусского фронта и политуправлением корпуса.

…Буквально за день до приезда в Горький ветеранов 150-й дивизии я купил журнал «Советское фото» № 4 за 1965 год. В нем была опубликована величиной в целую страницу фотография работы А. Морозова – Михаил Егоров и Мелитон Кантария со Знаменем Победы на рейхстаге. Шатилов, Кантария и Греченков оставили на этом журнальном снимке свои автографы. И тут я спросил Шатилова, почему на снимке нет капитана Константина Самсонова, ведь Знамя Победы водружали три человека. И на только что состоявшемся в Москве параде в честь 20-летия Победы именно полковник Самсонов нес по Красной площади Знамя Победы, а сержанты Егоров и Кантария в новеньких, специально сшитых к юбилею мундирах ассистировали ему.

Я даже спросил, почему они не взяли Самсонова с собой в Горький.

Шатилов резко повернулся ко мне и сердито отрезал:

– Нечего ему здесь делать! Он не наш!..

Для меня этот ответ был совершенно неожиданным. Шатилов, не уловив моего недоумения, столь же напористо продолжал:

– Его судить надо было, а не награждать. У его дивизии было свое знамя под номером, так он своих бросил, увидев, что наши Егоров и Кантария ближе к цели. Отличиться решил. И выбежал с ними и знаменем на крышу рейхстага. Не хочу больше ничего о нем говорить!..

Генералу было обидно, что «чужой» старлей, из другой дивизии «примазался» к славе его, Шатилова, людей и, как старший по званию, носит на торжествах его, Шатилова, Знамя Победы, а Кантария и Егоров по-сержантски ходят в сопровождающих. И главное, генерал ничего не может с этим поделать, потому что в Указе о присвоении участникам водружения Знамени Победы геройского звания с ведома и согласия Верховного главнокомандующего названы три фамилии знаменосцев. Указ, кстати, вышел через год после Победы, хотя представления на Кантария и Егорова Шатилов написал сразу же после их подвига. Но тогда, в мае 1945 года, они получили только по Красному Знамени, как и Самсонов, как и все – от командиров до рядовых бойцов, участвовавших в этой очень ответственной боевой работе в рейхстаге.

Василий Митрофанович Шатилов свято дорожил боевой славой своей дивизии и ревностно охранял ее от чьих-либо посягательств. Несколько раз было так, что, завидев сразу трех Героев Советского Союза и узнав среди них Мелитона Кантария, горьковчане-ветераны подходили к гостям, вспоминали о своем участии в штурме Берлина и в боях за рейхстаг. Шатилов задавал им несколько коротких вопросов и, удостоверившись, что подошедшие не из его дивизии, тут же терял к ним интерес.

Но был один случай, который мне хорошо запомнился. На второй день пребывания гостей в городе, когда о них уже рассказали накануне наши телевизионные «Горьковские новости», а в этот день вышли газеты с их фотографиями, снятыми в Горьком, мы, после организованной Матюшиным встречи со студентами-медиками, вышли на площадь Минина и Пожарского. У дверей института навстречу генералу Шатилову направился поджидавший нас на тротуаре стройный, сухощавый человек в коричневом костюме с рядами орденских планок на пиджаке:

– Товарищ генерал, разрешите представиться – капитан Романовский, служил под вашим началом при штурме рейхстага. Артиллерист.

Шатилов, не демонстрируя каких бы то ни было эмоций, посмотрел на неожиданно возникшего капитана в штатском, претендующего на высокую честь быть однополчанином, и с равнодушием, которое мне показалось нарочито деланным, спросил:

– А скажите, капитан Романовский, чем вы занимались 30 апреля 1945 года в… (и Шатилов назвал час с минутами, я сейчас точно не помню, а потому не называю).

Романовский не замедлил с ответом: «Прямой наводкой бил из пушки по боковой стене рейхстага, выбил пробоину, через которую проникли внутрь здания бойцы капитана Неустроева!»

Шатилова словно подменили, он подобрел, расплылся в улыбке и с распростертыми руками пошел к Романовскому, обнял, расцеловал: «Все точно, капитан Романовский, дорогой ты мой! Наш!.. Ты везде будь с нами. Мы сейчас идем выступать на телевидение. Ты тоже иди!»

Почти через год, 6 апреля 1966 года, в Горький по приглашению общества «Знание» приехал бывший капитан и комбат Степан Андреевич Неустроев. Был он уже подполковником, правда, не помню точно, то ли в отставке, то ли в запасе. Я позвал его выступить в телевизионном выпуске «Горьковских новостей». И перед эфиром спросил, почему он не приезжал вместе с героями штурма рейхстага в мае 1965 года. И он коротко и просто ответил: «Да Шатилов не позвал. У нас с ним не все гладко…» В пятиминутном разговоре перед телекамерой мой собеседник вспомнил, как трудно было определиться с рейхстагом и вообще сколько рейхстагов в Берлине:

– Когда допрашивали пленных, как пройти к рейхстагу, они, в свою очередь, спросили: какой рейхстаг нам нужен? По сути, так или похоже назывались там разные органы власти.

Неустроев рассказал, как его поразило, что здание рейхстага оказалось гораздо меньших размеров, чем он предполагал, но тем не менее это был массивный серый дом с куполом и башнями. Всего лишь три этажа, считая цокольный. В двухстах метрах за ним исходил черным дымом громадный многоэтажный дом. Он как раз и годился для рейхстага. Доложил и получил команду от комполка: «Наступай в направлении большого дома, если ты считаешь, что он и есть рейхстаг!»

Неустроев поставил задачу своим ротам обойти серое здание слева и атаковать горящий дом. Но атаки захлебывались одна за другой. Неустроев доложил прибывшему на КП командиру полка Зинченко, что никак не может пробиться к рейхстагу: мешает огонь, который беспрерывно ведется из серого здания. Вместе с Зинченко стали изучать карту: что это за серое здание, которое так мешает своей стрельбой пройти к рейхстагу? Федор Матвеевич взобрался на патронный ящик, чтобы лучше видеть в окно серый объект. Смотрел на него, переводил взгляд на карту и вдруг весело выпалил:

– Так вот он – рейхстаг, Степан! Перед тобой! А ты говоришь, что он тебе мешает… Возьми его – и мешать не будет! А на тот дымящийся дом наплюй!

Полковник Зинченко сиял от сделанного им открытия и был взволнован не меньше Неустроева.

– Водружение Знамени Победы, – говорил в эфире Степан Андреевич, – складывалось из трех этапов. Во-первых, необходимо было ворваться в рейхстаг и овладеть им – хотя бы частично. Во-вторых, во взятом уже рейхстаге добраться по лестницам на верхние этажи, затем попасть в чердачные помещения, а оттуда на крышу. Там установить знамя. И, наконец, отбить фашистские контратаки. Именно так все и было, и таким, а ни каким-то другим путем прошли Егоров, Кантария, Самсонов и автоматчики из группы поддержки…

После передачи я пошел проводить Степана Андреевича до гостиницы «Россия» на волжском Откосе. Одет он был в такую же новенькую военную форму, которую героям взятия рейхстага выдали к параду в честь двадцатилетия Победы в мае 1965 года. Невысокий сухощавый Неустроев выглядел браво и молодо. Шли мы не спеша и довольно долго – по всей улице Свердлова к памятнику Чкалову – и даже по предложению Степана Андреевича на короткое время спустились «в погребок», не доходя до Мытного рынка – «обмыть телевизионный заработок». Сразу после передачи Неустроев получил двадцать пять рублей, о чем расписался в гонорарной ведомости.

Как-то так вышло, что мы стали обсуждать, казалось бы, бесспорный вопрос: почему, чтобы победно закончить войну, нужно было обязательно взять рейхстаг и поднять над ним Красное знамя? Что, разве в Берлине не было других фашистских цитаделей, может быть, даже важнее рейхстага? Например, рейхсканцелярия с личным кабинетом Гитлера? Почему наши войска овладели ей проще и фашисты не обороняли ее с таким остервенением? Почему все сошлось на этом «массивном сером здании с куполом и башнями»?

Неустроев задумчиво улыбнулся:

– Я скажу тебе – почему! Потому что мы сами же и виноваты, сами дали немцам этот адрес, когда заявили, что символом нашей Победы будет поверженный рейхстаг с Красным знаменем на его куполе. А сказали об этом, когда война шла еще на советской территории. И все четыре года мы шли к этому рейхстагу за Победой! Наши враги, может быть, и сами удивились, зачем нам именно рейхстаг, иначе говоря, парламент, а не гитлеровская канцелярия, дом правительства или еще какой-то государственный объект. И в пику нам обороняли рейхстаг всей оставшейся у них мощью. А у нас к рейхстагу были «особые чувства» еще с середины тридцатых годов, точнее с 1933-го, когда Гитлер обвинил коммунистов в его поджоге и затеял трибунал против Георгия Димитрова и его товарищей. Мы тогда их спасли от всех ложных обвинений и встречали в Москве как героев. Даже германские судьи вынуждены были признать, что не коммунисты подожгли рейхстаг, а это дело рук провокаторов типа тронутого умом Ван дер Люббе. Вот с тех пор рейхстаг и засел у нас в сознании. И нам очень хотелось с ним поквитаться. Тогда, в мае сорок пятого, сразу после нашей Победы, поэт Долматовский читал на ступенях рейхстага стихи о том, что теперь действительно «рейхстаг большевиками подожжен»!

Тогда же от Неустроева я услышал слова, которые никогда ни от кого больше слышал и нигде не читал:

– Знаешь, я иногда думаю, что водружение Знамени Победы являлось чисто политической и демонстрационной акцией, которая сама по себе не могла сказаться на ходе военных действий, все шло само собой согласно логике войны. Знамя реяло над Берлином, а она еще продолжалась. И точка была поставлена даже не 9 мая, а 14-го – в Праге в последнем бою!

Я рассказал Неустроеву, как резко отреагировал Шатилов на мой вопрос о Самсонове.

– Наступил ты ему на больную мозоль! – с ходу отреагировал Неустроев. – Константин служил в 171-й стрелковой дивизии, был старшим лейтенантом и командовал батальоном, атаковал рейхстаг вместе с бойцами нашего капитана Василия Давыдова. Они вместе и ворвались в рейхстаг. И бойцы Самсонова располагались там на левом фланге моего батальона. Шатилов же никак не хочет признать, что батальон Самсонова был рядом со мной в рейхстаге, и уверяет, что моим соседом слева был батальон капитана Клименкова из одного со мной полка полковника Зинченко, то есть из его, Шатилова, дивизии. И я никак не могу убедить Василия Митрофановича, что Клименков в это время с двумя недоукомплектованными ротами по 30–40 бойцов по приказу Зинченко охранял штаб нашего полка в «доме Гиммлера». А в рейхстаге мы с Самсоновым воевали бок о бок и поддерживали связь по телефону. И в водружении Знамени Победы Самсонов принимал самое непосредственное участие. Жаль, наш комдив этого не хочет признать, когда все участники штурма рейхстага тому свидетели. Ты, кстати, обратил внимание, что целый год после события шло разбирательство, кому следует вручить пять геройских Золотых Звезд, которые были выделены Верховным для награждения участников водружения Знамени Победы?

– Потому что Шатилов был против «не вашего» Самсонова?

– Нет, тут была другая причина. Как только рейхстаг капитулировал, туда во второй половине дня 2 мая валом повалил народ. Многие приносили с собой флаги и флажки и укрепляли их где только можно было. Так что наше Знамя Победы просто затерялось среди них. И тогда было принято решение срочно поднять его на купол. Но как только «наше место» на фронтоне у бронзовых коней освободилось, там тут же появился чей-то другой флаг.

(Если внимательно приглядеться к опубликованному в газете «Правда» утром 3 мая 1945 года фотоснимку Виктора Темина «Знамя победы над рейхстагом», который был сделан в 3 часа дня 2 мая, то убеждаешься в правоте этих слов Степана Неустроева. Знамя Победы – на разрушенном куполе рейхстага, а на месте, где оно было впервые водружено – на фронтоне рейхстага у бронзовых коней, – видны совсем другой флаг и те, кто его поставили, заняв освободившееся место. Подробности, как был сделан этот и другой исторические снимки Виктора Темина, напечатаны дальше, а сейчас продолжение прерванных мною воспоминаний С.А. Неустроева.)

– В частях был ажиотаж: писались наградные листы на своих однополчан на присвоение звания Героя Советского Союза за водружение Знамени Победы. Были представлены сотни людей. А в газетах печатались интервью с солдатами и офицерами, которых корреспонденты отлавливали на крыше рейхстага и фотографировали у флагов. Началась невероятная путаница…

Неустроев рассказал мне про капитана запаса Федорова из 47-й армии, который разыскал его в 1957 году и заявил, что Знамя Победы над рейхстагом водрузили он и старший сержант Михаил Исаков. И в качестве доказательства показал снимок в газете. А под снимком подпись: «Капитан Федоров и старший сержант Исаков водружают Знамя Победы над рейхстагом». А на фотографии крыша рейхстага, фронтон парадного подъезда, флаг, развевающийся на ветру, держит Федоров, а рядом с ним старший сержант Исаков с автоматом. На вопрос Неустроева, что это и когда это было, капитан запаса без тени смущения пояснил, что 8 мая командование 47-й армии направило лучших воинов на экскурсию в Берлин в сопровождении фотографа армейской газеты и выдало флаг, чтобы поставить на рейхстаге. Это «задание» Федоров и Исаков выполнили вечером 8 мая, а 9-го пришла Победа. По возвращении в часть и после предъявления снимка командованию армии там на капитана и старшего сержанта были оформлены представления на звание Героя Советского Союза. Федоров считал, что Москва поступила по отношению к нему и Исакову несправедливо: они получили только по Красному Знамени, и уже 12 лет он пишет во все инстанции – «выводит на чистую воду Егорова и Кантарию, добивается правды»…

– Вот из-за таких «претендентов» политотделу 3-й Ударной армии и политуправлению 1-го Белорусского фронта едва-едва хватило 12 месяцев, чтобы во всем разобраться, – улыбнулся Неустроев. – Справедливость восторжествовала 8 мая 1946 года, когда, наконец, был подписан Указ, в котором названы имена пяти Героев: четверо из нашей 150-й дивизии и один – Самсонов – из 171-й. Но Шатилов никак не может с этим смириться. И снова сильно расстроился, когда на прошлогоднем параде 20-летия Победы Костя Самсонов шел в центре со Знаменем, а Кантария и Егоров были у него ассистентами…

Между прочим, в словах Неустроева прозвучали точные ответы на вопросы, которые задавал мой коллега нижегородский краевед Александр Аб-в в статье «Почему он не герой?» в «Нижегородской правде» за 26 октября 2006 года, говоря о лейтенанте Алексее Бересте, человеке, безусловно, героическом и достойном самого высокого звания, и о том, почему Указ о присвоении этого звания пятерым получившим его воинам задержался на год.

Все просто. В советское время всегда и во всем господствовала разнарядка, и прежде всего в распределении высших наград. Помнится, бывший первый секретарь Горьковского обкома КПСС Николай Иванович Масленников как-то, отвечая на мой вопрос, сокрушался:

– Вот выделили нам на область одну Золотую Звезду «Серп и Молот» для сельчан, а претендентов по меньшей мере три! Просим выделить еще хотя бы одну для нашей великой доярки Марии Ивановны Кудаковой, у которой уже есть три ордена Ленина, в ответ говорят: дадим ей четвертый орден Ленина, а еще одной Звезды сейчас дать не можем. Только через год! А конкретно о людях, достойных награды, речь не ведут, все во власти разнарядки!

На боевую операцию, связанную с водружением Знамени Победы, Верховный главнокомандующий выделил пять геройских Звезд и ни одной больше! Ищите самых достойных и укладывайтесь в предложенный максимум! И только к 8 мая 1946 года «уложились»!

А пока еще два абзаца по поводу разнарядки. В тот самый день, когда наш земляк связист Александр Петрович Ширгин пытался передать с крыши рейхстага сообщение о водружении Знамени Победы (он до сих пор не уверен, услышали ли его в штабе, потому что провод то и дело перебивали осколки) и спустился вниз, его встретил командир его роты связи капитан Соболевский. Опытный боевой офицер произнес провидчески точные слова: «Все вы, Ширгин, – герои, но Золотых Звезд на всех на вас сейчас не хватит, доживи до ста лет и тогда получишь свою Звезду!» 20 октября Александру Петровичу исполнилось 95 лет, и проживи он еще пять лет, и стали бы готовить бумаги, необходимые для представления его к званию Героя России… Жаль, он умер в 96 лет…

По большому счету Алексей Берест в «звездный» список не попал только потому, что одной из пяти Золотых Звезд был удостоен Степан Андреевич Неустроев, командир батальона. Давать вторую Звезду из этих пяти еще и его замполиту посчитали слишком жирным куском. Две звезды из пяти – на один батальон! Негоже! Тем более что маршал Жуков вообще недолюбливал служащих в политотделах и комиссаров. Во всяком случае так объяснил мне это в далеком семидесятом году военный фотокорреспондент Виктор Антонович Темин, который часто встречался после войны с героями рейхстага, с тем же Берестом, а с Халхин-Гола, через все бои и дальше всю жизнь был дружен с Георгием Константиновичем Жуковым, до самых последних дней великого «маршала Победы». Темин помогал опальному полководцу материалами из собственного богатейшего фотоархива, когда Георгий Константинович работал над своими «Воспоминаниями и размышлениями».

Мой коллега краевед А. Аб-ов считает опоздание Указа о присвоении геройских званий участникам водружения Знамени Победы на год следствием «опалы», которой подверглись будто бы три офицера – командиры батальонов Степан Неустроев, Василий Давыдов и Константин Самсонов. И объясняет эту «опалу» так: «Очевидно, им на какой-то период времени вечером пришлось оставить командование батальонами, обязав исполнять их обязанности заместителей. А это могло не понравиться маршалу Сталину».

Сейчас мы можем с полной уверенностью сказать, что Сталину могло «не понравиться» совсем другое, гораздо более важное (об этом чуть-чуть позже), чем то, о чем пишет мой коллега-краевед. Да и подумайте сами, кто бы решился в условиях выдающегося успеха и важности момента доложить маршалу Сталину о чем-то «не таком», с точки зрения современного краеведа, в поведении офицеров. Тем более что ничего «не такого» и не было! А действовали они по обстановке, весьма напряженной!

Правда, в мае 1965 года на Откосе в Горьком в разговоре, о котором я рассказал выше, Шатилов в сердцах обвинил только Константина Самсонова («Потому что он не наш, а из другой дивизии… Но бросился водружать наше знамя»), у своих офицеров ничего предосудительного в действиях он не увидел.

И был прав, потому что ни Неустроев, ни Давыдов непосредственно в водружении Знамени Победы не участвовали, на крышу рейхстага во время атаки не поднимались, своих подразделений не оставляли. А геройских званий удостоены за организацию боевых действий, обеспечивших выполнение задания командования. И об этом Неустроев пишет в своих мемуарах. Общеизвестно, что он послал сопровождать знаменосцев своего заместителя по политчасти Алексея Береста, от которого и узнал, что Знамя Победы водружено:

«Минуты тянулись медленно. Но вот наконец… На лестнице послышались шаги, ровные, спокойные и тяжелые. Так ходил только Берест. Алексей Прокопьевич доложил:

– Знамя Победы установили на бронзовой конной скульптуре на фронтоне главного подъезда. Привязали ремнями. Не оторвется. Простоит сотни лет».

Выходит, свой батальон на какое-то время самовольно покинул лишь Самсонов, но это тоже не так. Он, выполняя приказ полковника Негоды, во главе группы своих бойцов со своим дивизионным знаменем пробился на чердак рейхстага. По сути, два подразделения советских солдат участвовали в одной операции, вели общий бой с гитлеровцами. И Самсонов вначале помог водрузить победный флаг Бересту, Егорову и Кантарии, а потом и своим батальонным знаменосцам – разведчику младшему сержанту Еремину и минометчику рядовому Савенко.

Тогда же в 171-й Краснознаменной Идрицко-Берлинской ордена Кутузова стрелковой дивизии родилась песня:

Самсоновцы – наши герои

Сломили твердыню рейхстага.

И поднял над нею Еремин

Полотнище алого стяга.

Закономерен вопрос: кто представил Константина Самсонова на звание Героя Советского Союза? Понятно, что не генерал Шатилов. Значит, командир 171-й дивизии полковник Негода. Но неужели он выдвигал комбата на награждение за водружение «чужого» знамени? Конечно же, нет! Комдив имел в виду, что его подчиненный участвовал в водружении на рейхстаге сразу двух флагов!

Так что версия А. Аб-ва о какой-то вине трех комбатов, на которой базируются все его выводы, является чисто дилетантским вымыслом и ни малейшего основания под собой не имеет.

Возможность «опалы» со стороны вождя мой коллега-краевед уловил верно, но неверно объяснил ее причину. Как я и обещал, о сути дела позже. Но сразу же скажу, что «опалы» как таковой не было: Верховный, конечно, мог считать себя обманутым и принять суровые меры, но не к «трем офицерам», которые «оставили на заместителей свои батальоны», чтобы выполнить его приказ, провозглашенный еще в 1941 году, а к военачальникам самого высокого ранга, начиная с командующего Первым Белорусским фронтом маршала Жукова, командарма 3-й ударной Кузнецова, командира 79-го стрелкового корпуса Переверткина, комдивов Шатилова и Негоды. Но при их непосредственном участии был покорен Берлин, добыта Победа, и Верховный был добр и вроде как не обратил внимание на то, за что в другое время сразу бы лишил своего доверия и наказал бы так, что мало никому бы не показалось… Впрочем, Сталин никогда и ничего не забывал. И через годы находил возможность напомнить об этом тому, кому считал нужным… Немного терпения, и вы сами поймете, о чем речь.

Степан Андреевич Неустроев во время нашей прогулки рассказал, что пять лет назад, в 1961 году, в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС состоялось совещание с участниками штурма рейхстага. Споры были горячие и по поводу того, кто и когда первым ворвался в рейхстаг, и кто и когда первым водрузил Знамя Победы. Вопросов оказалось гораздо больше, чем правильных и точных ответов… Бывший член Военного совета 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант К.Ф. Телегин на этом совещании высказался весьма критично: «Водружение Знамени Победы приняло уродливый характер…»

И у него для этого были все основания, потому что и его подпись стояла под «совершенно секретным» приказом, который издал командующий войсками Первого Белорусского фронта маршал Жуков около 15 часов 30 апреля. В этом документе, в частности, говорилось о том, что воины 150-й и 171-й стрелковых дивизий «заняли главное здание рейхстага и в 14.25 подняли на нем наш советский флаг», за что командованию и бойцам этих дивизий маршал объявил благодарность.

Неустроев недоумевал, как же так – рейхстаг не взят, знамя не водружено, а в приказе за подписями командующего фронтом маршала Жукова, члена Военного совета генерал-лейтенанта Телегина и начальника штаба фронта генерал-полковника Малинина обо всем этом говорится, как о свершившихся фактах. В батальон Неустроева срочно прибыл командир полка Федор Зинченко: «Есть ли наши люди в рейхстаге?» – «Нет!» – ответил комбат. «Может быть, ты не заметил, может быть, кто-то помимо батальонов нашего полка проник в рейхстаг?» – «Нет! – ответил Неустроев. – Там никого из наших еще нет! Я бы знал. Потому что у меня в соседях батальон Кости Самсонова из 171-й дивизии. Его людей в рейхстаге тоже нет!»

Зинченко был растерян не меньше Неустроева. Позвонил Шатилов, выяснил у командира полка обстановку. И дал указания:

– Если нет наших людей в рейхстаге и не установлено там знамя, то нужны все меры, чтобы любой ценой водрузить флаг, даже флажок хотя бы на колонне парадного подъезда, где угодно снаружи. Любой ценой!..

И Шатилов отключился.

– Вот такие дела! – вздохнул Зинченко. – Ведь там, – и он показал вверх, – уже знают, что дело сделано, а у нас тут конь не валялся… Могут большие головы полететь…

Командующий 3-й ударной армией генерал-полковник Кузнецов, командир 79-го корпуса генерал-лейтенант Переверткин, командиры двух дивизий – 150-й генерал-майор Шатилов и 171-й полковник Негода, уже получившие благодарности в приказе командования фронтом, были просто в панике – что делать?

Из батальонов Петра Неустроева, Якова Логвинено, Василия Давыдова 150-й дивизии и батальона Константина Самсонова 171-й дивизии стали направлять к рейхстагу с флажками храбрецов-добровольцев. Задание давалось самое простое – установить где угодно, только чтоб на рейхстаге!

– Никто из них до цели не добежал! – горько констатировал Неустроев.– Мой Петр Пятницкий подобрался к рейхстагу ближе всех, вбежал на ступеньки, но флаг свой закрепить не успел: погиб у колонн парадного подъезда. Потом, когда мы уже вошли в рейхстаг, флаг Пятницкого поднял и установил на той самой колонне, возле которой Петр упал, его товарищ, другой Петр – Щербина. А флаг первой роты капитан Ярунов приказал выставить в окне, которое выходило на Королевскую площадь… Ума не приложу, каким образом появился на свет этот приказ командования Первого Белорусского фронта!

Была Неустроевым сказана фраза, которую я дословно помню до сегодняшнего дня: «Знаешь, Саша, вокруг любого великого дела создаются мифы, легенды, так что до простой правды – как все было на самом деле – очень трудно докопаться, вернее, делается так, чтобы было трудно докопаться. Со временем, надеюсь, все равно все прояснится. Хочу в это верить. И постараюсь еще написать о том, что знаю и что сейчас мне сказать не дают создатели мифов и легенд в генеральских погонах…»

Признаюсь, до разговора со Степаном Андреевичем у меня тогда никаких сомнений в правильности канонических сведений, вошедших даже в школьные учебники, не было. Но он не стал меня посвящать во все детали. А мне было неловко его провоцировать на более откровенный разговор.

Но откровенный разговор все-таки состоялся. В журнале «Октябрь» в мае 1990 года, когда отмечалось 45-летие Великой Победы, Неустроев опубликовал очень яркие и полемические мемуары «О рейхстаге – на склоне лет». То, что он мне рассказывал, когда мы шли с ним по Свердловке, а потом сидели в номере гостиницы «Россия» в Горьком, там есть, но это только маленькая часть той правды, которую он раскрыл в своей публикации. Она слишком многое проясняет и во взятии рейхстага, и в водружении Знамени Победы. Точнее и определеннее, чем Неустроев, по-моему, никто нигде и никогда об этом не сказал и тем упредил возможности многих «открытий», на которые претендуют дилетанты в военно-исторической тематике…

А открывается эта публикация вот таким абзацем:

«За послевоенные десятилетия о штурме рейхстага написано много разных нафантазированных небылиц, которые по-русски называются враньем. Пытались и меня подстраивать под многочисленные авторитеты: “У вас расхождения с таким-то и таким-то. Переделайте, найдите компромиссное решение”, – неоднократно советовали компетентные товарищи… Доходило до того, что в одной и той же газете о водружении Знамени Победы писали по-разному…»

Накануне 9 мая 1984 года мне позвонил ректор Горьковского медицинского института Иван Филиппович Матюшин:

– Ко мне приехал на праздник Кантария, хочешь с ним встретиться?

– Конечно! И приглашу на прямой эфир с волжского Откоса 9 мая. У нас там будет работать передвижная телестанция.

С первой встречи с Мелитоном Варламовичем прошло 19 лет. Он постарел, погрузнел, одет был в серый костюм, на лацкане пиджака Золотая Звезда. Мимо шли люди, не догадываясь, кто этот человек, навсегда вошедший в историю нашей страны. В тот день на площади Минина и Пожарского, на Откосе много было героев минувшей войны, солнечность утру придавал блеск старых орденов и медалей.

Во время интервью Кантария вдруг сказал, что Знамя Победы он и Егоров водрузили на рейхстаге 1 мая 1945 года. Я прямо в эфире поправил его:

– Это было вечером 30 апреля в 21 час 50 минут, как пишет генерал Шатилов…

Но Кантария упрямо повторил:

– Нет, это было 1 мая.

Я перевел свой, видимо, весьма недоуменный взгляд на стоявшего рядом с нами и слушавшего наш разговора Ивана Филипповича Матюшина и уловил его шепот: «Он правильно говорит, так было…»

Жаль, что я не спросил Мелитона Варламовича, во сколько это было, замял обсуждение этой темы и задал герою-собеседнику другой вопрос:

– Когда и как знамя с фронтона было перебазировано на купол рейхстага?

– Это было 2 мая. Меня и Егорова вызвал командир полка Зинченко и приказал перенести Знамя Победы на купол рейхстага. Он сказал: «Видите, купол образуется из продольных и вертикальных ребер, используйте их вместо лестницы…»

Это было очень трудно выполнить. Куски выбитых стекол тут и там торчали из металлической обрешетки, так что мы с Егоровым здорово порезали руки, особенно Михаил, когда по арматуре взбирались наверх со знаменем. Был даже момент, когда заклепки на одной из поперечин, за которую держался Егоров, лопнули, одна сторона ее оборвалась, и он повис с флагом над пропастью на большой высоте. Но сумел подтянуться на руках и ухватиться за продольное ребро. Наконец, мы добрались на самый верх купола, там была небольшая площадка с флагштоком, естественно, для немецких знамен, в эту трубку мы вставили древко нашего Знамени Победы и крикнули «Ура!».

(У Неустроева в журнале этот момент описан так: «Кантария на узкой и зыбкой площадке купола поднялся во весь рост, одной рукой ухватился за древко, другую поднял и громко закричал “Ура!”. Капитан Ярунов, который стоял рядом со мной, не выдержал: “Хватит! Слезайте скорее к чертовой бабушке!” Начальник штаба майор Казаков нервно повторял: “Он еще лезгинку там будет танцевать, абрек непутевый… Пусть только слезет, я ему покажу… пусть только слезет…”»)

Помню, когда я после передачи пришел домой, то сказал жене: «Этот Кантария в своем Очамчири стал хуже говорить по-русски и вообще у него крыша поехала, уверял меня, что Знамя Победы они с Егоровым водрузили 1 мая. А Шатилов пишет – 30 апреля… А на купол перенесли только на другой день…»

Для верности я перечитал мемуары маршала Жукова, генерала Шатилова: везде одна и та же дата – 30 апреля 1945 года, 21 час 50 минут… Позвонил домой Василию Митрофановичу в Москву, поздравил с праздником и повторил, что сказал Кантария. И услышал в ответ:

– Не может такого быть, чтобы Кантария это сказал!

– Но он сказал! Я его поправлял, а он настаивал на своем!

– Суть в том, что 30 апреля они закрепили флаг на фронтоне рейхстага, а 1 мая по голым ребрам бывшего стеклянного купола взобрались на него и установили знамя на самом верху. Но датой поднятия знамени согласно моему докладу командованию считается 30 апреля…

– Василий Митрофанович, а Кантария сказал, что на купол флаг перенесли 2 мая!..

– Он все забыл!..

(Наверное, нужно сделать акцент на словах В.М. Шатилова: «Но датой поднятия Знамени согласно моему докладу командованию считается 30 апреля…» Неважно, как было на самом деле, важно, как считается. В советской истории было много примеров подобных условностей. Собственно, она с одной из таких условностей началась: считается, что крейсер «Аврора» дал залп по Зимнему дворцу, есть очерки, кинофильмы, живописные картины под названием «Залп “Авроры”», хотя на самом деле никакого залпа не было, а был одиночный холостой выстрел одной кормовой пушки, который дал сигнал к взятию Зимнего дворца. Но считается – залп! И не смей перечить, поправлять историю! То же самое с водружением Знамени Победы вечером 30 апреля 1945 года и переносом его на купол утром 1 мая. Эта неправда официально была принята за правду, вошла в мемуары военачальников, в военные энциклопедии, изданные в советское время. И, честное слово, обидно, когда подобные ошибки тиражируют сейчас в своих «сочинениях» знатоки, подобные моему земляку-краеведу, и на основании давно устаревших и опровергнутых сведений делают, как им кажется, «исторические открытия».)

Самое время тут снова обратиться к публикации Степана Неустроева в пятом номере журнала «Октябрь» за 1990 год. Вот к этим строкам:

«…2 мая в рейхстаг пришел командир полка Ф.М. Зинченко и сообщил, что звонил командир дивизии В.М. Шатилов, пообещавший скоро прибыть в рейхстаг. До прихода генерала знамя требовалось переставить с фронтона на купол. Для этого Зинченко вызвал Егорова и Кантарию…»

И дальше в том же журнале:

«Василия Митрофановича Шатилова как бывшего командира 150-й Идрицкой… дивизии я глубоко уважаю. Смел, талантлив. Горжусь, что мне посчастливилось служить под его началом. Но как “писатель” он вызывает огорчение, скажу более, возмущение. Его донесения и мемуары засорили головы советским читателям. Коренная переработка глав о штурме рейхстага требуется в книгах Ф. Лисицына, Я. Макаренко, М. Сбойчакова, М. Мержанова. Донесение, о котором идет речь, к сожалению, отразилось даже в книге маршала Жукова. Мне неизвестно, кто готовил материал о штурме рейхстага для маршала Жукова в книгу “Воспоминания и размышления”. Но нужно отметить, что этот работник не разобрался в сути дела, а взял и переписал всевозможные вымыслы. Например: “…В 14 часов 25 минут батальон старшего лейтенанта К.Я. Самсонова и батальон капитана С.А. Неустроева 171 стрелковой дивизии, батальон майора В. И. Давыдова 150 стрелковой дивизии ворвались в здание рейхстага”. Но я в 171-й дивизии никогда не служил!

…“В 18 часов был повторен штурм рейхстага”. Невольно напрашивается вопрос: зачем в 18 часов был повторен штурм рейхстага, если в 14 часов 25 минут в рейхстаг ворвались три батальона? Я внимательно читал книгу маршала Жукова … На странице 628 написано: “…гарнизон противника в рейхстаге численностью более 1000 человек не сдавался, шел ожесточенный бой внутри здания”. А на 629 странице говорится: “…К концу дня 1 мая гитлеровские части общим числом около 1500 человек, не выдержав борьбы, сдались, только отдельные группы фашистов, засевших в разных отсеках подвалов рейхстага, продолжали сопротивляться до утра 2-го мая”».

– Как же так? – удивляется Неустроев. – Гарнизон противника в рейхстаге более 1000 человек, из них 1500 сдались в плен, да еще отдельные группы засели в подвалах! Где же тут логика?..

Сейчас уже можно безо всяких обиняков сказать, что 30 апреля Знамени Победы на рейхстаге не было, его доставили на крышу только 1 мая. На купол его переставили 2 мая во второй половине дня, ближе к вечеру. Просто хотелось как можно раньше доложить по инстанциям о том, что Знамя водружено. А когда поняли, что приняли желаемое за действительное, задний ход давать было уже поздно.

Что делать? Оставалось только усиленно подгонять знаменосцев и бойцов поддержки, но вчерашний день они догнать уже не могли. И тогда решили считать, что Знамя было водружено в тот день, про который доложено. Так было проще. И все до поры до времени продолжали играть в эту игру. Но слишком многие знали правду. И в конце концов перестали ее скрывать. И Сталин ее, конечно же, тоже знал…

На самом деле было так: 30 апреля около 12 часов ночи по берлинскому времени, то есть около 2 часов ночи 1 мая по московскому времени, в рейхстаг пришел полковник Зинченко и потребовал от Неустроева доложить обстановку.

«Полковника интересовало знамя, – вспоминает Степан Андреевич. – Я пытался ему объяснить, что знамен много… доложил, что флажки ротные, взводные и отделений установлены в расположении их позиций.

– Не то ты говоришь, товарищ комбат! – резко оборвал меня Зинченко. – Я спрашиваю: где Знамя военного совета армии под номером пять? Я же приказывал начальнику разведки полка капитану Кондрашову, чтобы знамя шло в атаку с первой ротой! – возмущался полковник.

Стали выяснять, расспрашивать, оказалось, что… знамя в штабе полка в “доме Гиммлера”.

Зинченко позвонил по телефону начальнику штаба майору Казакову и приказал:

– Организуйте немедленно доставку знамени Военного совета армии в рейхстаг! Направьте его с проверенными, надежными солдатами из взвода разведки.

Вскоре в вестибюль вбежали два наших разведчика – сержант Егоров и младший сержант Кантария. Они развернули алое полотнище. Ему суждено было стать Знаменем Победы».

Вот и получается, что сама операция по водружению флага началась уже под утро, если не утром, 1 мая по московскому времени!

…Теперь жалею, что тогда, вечером 9 мая 1984 года, сразу же после телефонного разговора с Шатиловым я не позвонил Виктору Антоновичу Темину. Но сделал я это тогда осознанно: он уже тяжело болел, был парализован и говорил с трудом. Поэтому мне не хотелось волновать его расспросами. Оставалось вспоминать, о чем он рассказывал раньше.

В декабре 1970 года Виктор Антонович был в Горьком. Мы долго общались. И все подробности я знаю от него, как говорится, из первых уст. И он называл мне свои подтвержденные фотоснимками даты установления Знамени Победы – и на фронтоне рейхстага, и на его куполе…

Впрочем, все по порядку.

В конце февраля 1945 года Темин получил задание из «Правды» – разработать и предложить план проведения съемок водружения Знамени Победы над рейхстагом в Берлине и оперативной доставки снимков в Москву. 1 марта 1945 года Темин направил главному редактору Поспелову свои предложения.

– В докладной Петру Николаевичу я предусмотрел и технику фотографирования, и варианты доставки негативов в редакцию через 6–8 часов после съемки, – рассказывал мне Темин и заново переживал те предпобедные дни, когда он участвовал в совещании под председательством маршала Жукова, где в присутствии командующих фронтами, армиями, родами войск обсуждались стратегия и тактика последнего сражения Великой Отечественной войны.

Меня давно занимал вопрос, вернее, сразу несколько вопросов: когда, кем и где было водружено Знамя Победы над рейхстагом. И возникли эти вопросы, между прочим, после публикации к 20-летию Победы в 1965 году снимка Виктора Темина, сделанного явно с самолета: виден внизу весь рейхстаг, а на самой его верхней точке, на стеклянном куполе, древко с развевающимся на ветру красным флагом. Именно этот снимок был напечатан и на обложке проспекта персональной фотовыставки Виктора Антоновича в его родной Казани летом 1970 года, который он мне подарил.

Но почему-то в «Правде» за 3 мая 1945 года совсем другая фотография, сделанная снизу, и знамя не на куполе, а над фронтоном рейхстага. Кстати, и на снимках других фотокорреспондентов Знамя Победы не над куполом, а над фронтоном или, видимо, с другой точки съемки, у бронзовых коней на крыше рейхстага.

Вот что рассказал мне тогда Виктор Антонович Темин:

– Был такой кинофильм «Падение Берлина» Павленко и Чиаурели про русского солдата Алексея Иванова, который прошел всю войну и водрузил над рейхстагом Знамя Победы. Иванова в фильме сыграл Борис Андреев. Так вот, в этом фильме много было нагромождено всякого, но правдой было то, что Знамя Победы над рейхстагом поднял наш солдат-разведчик Алексей Иванов. Я его знал. Он погиб в тот же день, когда водрузил красный флаг на куполе рейхстага. Было это во второй половине дня 1 мая 1945 года. Посмертно он получил звание Героя. Я увидел флаг над рейхстагом, сделал несколько кадров издалека и понял, что эта съемка впустую. К рейхстагу близко не подойти, идут жесточайшие бои. У меня был запасной вариант: специально для съемки Знамени Победы мне был выделен легкий самолет пилота Ивана Вештака. Он ждал меня на летном поле в той части Берлина, которая была уже у нас. Не буду рассказывать, с какими приключениями я добрался до самолета. Вештак только сказал мне: «Артиллерия фрицев с ума посходила, зенитки лупят в небо, словно хотят весь боезапас израсходовать!» Мы взлетели. Иван держал самолет на предельно возможной минимальной высоте, чтобы мне было удобнее снимать. Над рейхстагом нам удалось пролететь только один раз. Берлин горел, все небо было в клубах разрывов. Я на всякий случай нажал на спуск аппарата, но дым пожара, поднятый ветром вверх, закрыл от меня рейхстаг как раз в момент съемки. Я подумал, что снимок не удался. Велел Вештаку идти на посадку. А когда сели, то насчитали в фюзеляже нашей машины почти пятьдесят мелких осколочных пробоин. В это время немцы из орудий ударили по куполу рейхстага, снесли его вместе с флагом Алексея Иванова. Кассету я тогда из «лейки» вынул, вставил другую, но проявлять пленку не стал, считая, что на ней все равно ничего интересного нет, один дым. А потом, даже если на пленке что-то и есть, то все равно публиковать нечего: знамя же с рейхстага сбито. И нужно ждать, когда появится другое…

Тут Виктор Антонович сделал отступление от плавного рассказа и перенесся мыслью на два десятилетия вперед:

– Прошло много лет после войны. Нагрянула какая-то срочная съемка. У меня пленка есть, а свободной кассеты нет. Я говорю жене: «Сейчас вытащу из кассеты ту старую непроявленную пленку, чего ее беречь. А кассету заряжу новой…» Но Тамара вырвала у меня кассету: «Не дам засвечивать! Прояви, что тебе стоит».

Через 20 лет после войны я проявил пленку и обалдел: дым, дым, дым, и вдруг всего один кадр – ясный, чистый. У меня задрожали руки, лицо окатило потом. Весь рейхстаг виден сверху как на ладони, а на куполе Знамя Победы. Потом, в 1967 году, на Всесоюзной фотовыставке, посвященной 50-летию Октябрьской революции, этот мой снимок был удостоен золотой медали, после принес мне призы и награды международных фотовыставок. Вот как в жизни бывает, все зависит от случая…

(Между прочим, фоторепродукцию с публикации 1965 года в газете «Правда» этого снимка с Красным знаменем на целом еще стеклянном куполе рейхстага Виктор Антонович тогда же, в декабре 1970 года, в Горьком, подарил своему давнему другу и коллеге горьковскому фотолетописцу, ветерану газеты «Горьковская правда» Нисону Михайловичу Капелюшу с дарственной надписью: «Однополчанину Н.М. Капелюшу от автора снимка “Знамя Победы над рейхстагом в Берлине” Виктора Темина. 20. ХП – 1970 г. г. Горький».

Под газетной фотографией напечатано пояснение Ивана Вештака «Как был сделан этот снимок»:

«С самого первого дня боев за Берлин мне, бывшему летчику 919-го авиаполка связи 16-й воздушной армии, входившей в состав 1-го Белорусского фронта, было поручено выполнение полетов с фотокорреспондентом “Правды” В. Теминым для съемок с воздуха штурма фашистской столицы. В основном мы летали над боевыми порядками 219-й танковой бригады, часто находясь под обстрелом с земли. В общей сложности за это время наш самолет № 21 получил около полусотни пулевых и осколочных пробоин. Но управление самолетом, к счастью, повреждено не было.

Хорошо помнится, как во второй половине дня 1 мая 1945 года с полевого аэродрома, находящегося примерно в 10 километрах севернее Берлина, мы вылетели для того, чтобы сфотографировать Знамя Победы, водруженное советскими солдатами над рейхстагом. Ориентировались по карте крупного масштаба. Полет проходил на минимальной высоте. Кругом дым пожарищ, все горит, рвутся снаряды, Мне даже показалось, что один из них попал в нашу машину. Но оказалось, пулей пробило несущую ленту крыла и она под действием встречного потока воздуха, спружинив о борт машины, ударила меня в плечо.

В связи с очень сложной обстановкой нам, к сожалению, удалось всего только раз пролететь вблизи рейхстага, где развевался Красный флаг. Вот так и был сделан этот единственный снимок.

Тогда, 20 лет назад, редакцией “Правды” мне за полеты над Берлином была объявлена благодарность, о которой хорошо помнится до сих пор».

Вы почувствовали, что Иван Вештак по праву считает себя соавтором этого уникального фотоснимка.

Итак, мы знаем от Мелитона Кантария и Степана Неустроева, что знамя на фронтоне рейхстага у бронзовых коней было установлено утром 1 мая. А Темин во второй половине того же дня снимает с самолета на целом еще застекленном куполе знамя Алексея Иванова. Выходит, до того пока немцы не ударили прямой наводкой по куполу и не разбили его, какое-то время на рейхстаге было два победных флага. Но есть еще одно обстоятельство, которое можно считать доказанным и имевшим место. Знамен было не два, больше!

Первыми знаменосцами Победы сейчас называют группу бойцов в составе В.Н. Макова, В.М. Минина, К.Г. Загитова, А.Ф. Лисименко и А.П. Боброва. Около 23 часов берлинского времени 30 апреля, что соответствует 1 часу ночи 1 мая по Москве, капитан Маков доложил командиру корпуса генерал-полковнику Переверткину, что его группа выполнила приказ и «флаг 79-го корпуса установлен на крыше рейхстага… в короне богини Победы».

И тут интересно мнение Степана Андреевича Неустроева, которое у него сформировалось после того самого совещания в ИМЭЛ в 1961 году, по поводу самого комбата Макова и его победного флага:

«Ради исторической правды нужно сказать, что капитан Маков и его подчиненные – люди отчаянные, храбрые. У меня никогда не было и сейчас нет сомнения в правдивости прозвучавшего доклада. Маков – серьезный и порядочный человек, он не допустит лжи, но в совершенном им подвиге меня огорчает то, что этот флаг на крыше рейхстага никто не видел. Маков допустил непростительную ошибку: после доклада генералу Переверткину ушел с рейхстага в штаб. Никого из своих подчиненных для охраны флага не оставил… Нехорошо так думать, но кто-то, видимо, этим воспользовался… Сразу после боев, то есть 2 мая, на крыше рейхстага, кроме знамени Военного совета 3-й ударной армии под номером 5, никаких других знамен и флагов не было… Такова печальная история флага 79-го стрелкового корпуса».

Давайте зададимся вопросом: куда же исчез этот «беспризорный» флаг? И предположим, что это его увидел разведчик Алексей Иванов и перенес от богини Победы на купол. И именно его сбили артиллерийским снарядом фашисты. Тогда все становится на место. И знамя, сфотографированное Теминым на целом еще куполе рейхстага, и есть «без вести пропавший» флаг 79-го стрелкового корпуса.

О том, что на фронтоне рейхстага снова появилось знамя, Темин узнал только утром 2 мая. Почему не раньше? Когда я спросил его об этом, Виктор Антонович улыбнулся одними глазами:

– Ты представь себе весьма массивный рейхстаг и где-то наверху на его фронтоне красный флаг обычных размеров. Не надо думать, что он бросался в глаза. С земли разглядеть его было нелегко, если не знать, где он находится. А что творилось в Берлине в часы последнего штурма? Это не поддается описанию! Грохот разрывов, рев танков, гул тысяч самолетов – неба не видно за ними, гарь, дым пожаров… Всюду на улицах валялись сорванные фашистские лозунги с призывами к сопротивлению. Гитлеровцы не сдавались и мешали сдаваться тем, кто понимал бесполезность сопротивления. Когда немецкие солдаты в подземельях метро потребовали капитуляции, то фашистские офицеры заперли их там и пустили в тоннели воду. Спастись удалось немногим.

Наши с трудом продвигаются вперед. Из-за углов правительственных зданий «тигры» бьют термитными снарядами, а «берты» палят тяжелыми. Стрельба ведется отовсюду – из чердаков, подвалов, из кирх, из скверов… Поперек улиц свалены вековые дубы, вырванные вместе с корнями. Но это не может помешать продвижению наших танков. Тяжелый бой в парке Тиргартен. Вот он, в двухстах метрах дымится рейхстаг. Вижу Знамя Победы над фронтоном… Вместе с кинооператором Романом Карменом мы на танке пробиваемся к зданию рейхстага. Вокруг бой, стрельба. Наконец знамя у меня в рамке кадра, я лихорадочно щелкаю затвором. И знаю – у меня на пленке Знамя Победы! Еще несколько часов идут бои. А потом как-то неожиданно все стихает: Берлин капитулировал! Бегу к Бранденбургским воротам, через которые в начале войны отправлялись на восток «непобедимые» войска третьего рейха, а сейчас в обратном направлении движется унылая колонна пленных немцев… Делаю несколько снимков. У Бранденбургских ворот пляшут наши танкисты из 219-й танковой бригады первого мехкорпуса, припевая под гармонь частушку, только что сочиненную моим другом военным корреспондентом Александром Гуторовичем:

Ну их к дьяволу в болото,

Бранденбургские ворота!

Нам рязанские милей

У Марусиных дверей!

Время идет быстро, уже вечереет. Надо торопиться. Мне во что бы то ни стало надо ночью быть в Москве, чтобы утром газета вышла с победными снимками. Из Берлина не выбраться. Все улицы забиты нашими танками. Но у меня наготове мой По-2 с Иваном Вештаком. С трудом добираюсь до него и лечу в штаб фронта. В 7 часов вечера звоню из штаба маршалу Жукову, прошу помочь мне как можно быстрее добраться до Москвы. Маршал знает о важности дела, которое заставляет меня его беспокоить. Выслушав мое сообщение о снятых кадрах и узнав, где я нахожусь, Георгий Константинович сказал: «Ждите моего звонка!» Не прошло и пяти минут, как он сам позвонил: «Все указания о вашей отправке в Москву мной даны. Счастливого пути!»

В тот же день, 2 мая, в 21 час на специальном самолете я поднимаюсь в воздух. Пленка с заветными кадрами у меня на груди под шинелью. Что бы со мной ни случилось, пленка должна быть доставлена в редакцию.

Тут надо иметь в виду, что Жуков дал мне его личный самолет и с его личным пилотом только до польского города Янува. Там мне предстояло пересесть на ночной бомбардировщик, который должен был доставить меня в Москву. Я с ужасом смотрю на часы и прямо-таки физически ощущаю, как уходит время. Я могу опоздать к выходу газеты, «Правда» окажется без самого главного снимка. Пересадка в Януве съест у меня по меньшей мере полчаса. Ломаю голову, как обойтись без посадки. Летчик по радио запрашивает у своего командования разрешения лететь в Москву. Ответа нет.

Тогда беру всю ответственность на себя и даю указание пилоту лететь в столицу, не делая остановки в Януве. Летчик подчиняется.

Но тут надо было учитывать еще одно важное обстоятельство: каждому летчику для перелета через границу Советского Союза ежедневно давали новый пароль. Летчик должен был дать ракетами сигнал, что летит советский самолет – «Я свой». Так как Жуков дал мне самолет только до Янува, летчик пароля не знал. Пришлось во время полета над Польшей дать радиограмму в ставку Верховного главнокомандующего о том, что везем важный материал о взятии Берлина и просим пропустить наш самолет через границу СССР. Мы надеялись, что приказ зенитным войскам о том, чтобы нас пропустить, будет дан, пока мы подлетим к границе. Сунулись было, но нас взяли в такие шоры, что, как потом выяснилось, наш самолет получил 62 пробоины. Пришлось болтаться в воздухе, ожидая приказа… На аэродроме в Москве нас ждала машина… Прихожу к редактору и торжественно рапортую:

– Снимок «Знамя Победы над рейхстагом» доставлен в редакцию!

Трудно передать те минуты. Мы, конечно, все взволнованы, радостный Поспелов крепко жмет мне руку, благодарит. Часы в редакторском кабинете показывают 3 часа 10 минут.

А вскоре я уже держал в руках свежий номер «Правды» от 3 мая 1945 года, в котором был напечатан приказ Верховного главнокомандующего о взятии Берлина и мои снимки: «Знамя Победы над рейхстагом в Берлине», «Митинг танкистов генерала Кривошеина у колонны Победы» и «Пленные немцы через Бранденбургские ворота возвращаются обратно в Берлин».

В 7 часов утра 3 мая мы взяли на борт самолета несколько тысяч экземпляров «Правды» и снова вылетели в Берлин. В 14 часов на улицах Берлина появились свежие номера «Правды» за тот же день. Бойцы-победители у стен рейхстага читали «Правду». Известие об этом в мировой прессе стало сенсационным. Лондонское радио поспешило сообщить, что на улицах Берлина его жителям советские солдаты раздают русскую «Правду», и высказало предположение, что газета специально напечатана в Берлине. 4 мая газета «Таймс» опубликовала мои берлинские снимки, переданные по бильд-аппарату из Москвы в Лондон. Наш корреспондент ТАСС из Лондона сообщил: в утренних изданиях «Ньюс кроникл», «Дейли телеграф энд Морнинг пост», других газет на видных местах первых полос напечатаны переданные из Москвы по бильду фотографии.

Меня угнетало только одно обстоятельство – моя вина перед маршалом Жуковым, который дал мне самолет только до Януве, а я самовольно угнал его в Москву. Когда я 3 мая летел в Берлин с пачками газет, то мысленно представлял себе сцену встречи с маршалом. Я очень хорошо знал его крутой характер. И опасался только одного, что он не захочет меня принять и выслушать.

В Берлине люди из штаба Жукова сказали мне, чтобы я не попадался ему на глаза, потому что маршал в сердцах сказал: «Когда Темин вернется, прикажу его расстрелять!» Он был очень разгневан, что я его обманул, не вернул вовремя самолет. Тем не менее я с пачкой газет пошел к нему в штаб, вошел в приемную. Попросил дежурного доложить о моем прибытии с важными документами. Тот уже знал, в чем дело. И сказал: «Лучше уходите! Придите позже как-нибудь…» – «Позже нельзя, маршал должен увидеть снимки в “Правде” здесь первым!» – ответил я. И мимо остолбеневшего от моего нахальства порученца прошел к двери кабинета, открыл ее и вошел… Расстояние от двери до стола, за которым сидел командующий фронтом, я прошел как по раскаленным углям. Маршал на мгновение поднял глаза и снова опустил их вниз, набычился и молчал. Я подошел к его столу и, ни слова не говоря, положил перед ним газету «Правда» от 3 мая 1945 года с моими снимками.

Жуков поднял глаза на газету. Стал смотреть снимки.

Я же, улучив момент, стал оправдываться:

– Чтобы вовремя доставить снимки в редакцию и обеспечить выход газеты, мне пришлось нарушить ваш приказ, товарищ маршал… Я привез в Берлин несколько тысяч экземпляров «Правды»…

Чем дольше Жуков смотрел газету, тем больше его нахмуренное лицо прояснялось. Он поднял на меня свои стальные глаза, но гнева в них уже не было. А потом вдруг в глубине заплясали веселые искорки. Я понял, что прощен.

– То, что ты сделал, – маршал показал на газету, – подвиг. И был бы ты удостоен звания Героя. Но, – маршал замолчал, а потом отчеканил: – за недисциплинированность, за то, что угнал самолет… – Жуков снова сделал паузу, глядя на меня, словно раздумывая, как меня наказать, а потом безнадежно махнул рукой и улыбнулся. Открыл ящик стола, что-то поискал там левой рукой:

– Вот, получай вместо Золотой Звезды эмалевую! – И протянул мне орден Красной Звезды… – Можешь сразу привинтить, за документами на орден придешь вечером в наградной отдел…

Вот и выходит, что если принять за достоверное время водружения Знамени Победы, обозначенное В.М. Шатиловым – 21 час 50 минут 30 апреля 1945 года, то получается, что «неистовый репортер», как его называли, Виктор Темин, вылетел с отснятой пленкой в Москву в «Правду» на самолете Г.К. Жукова только через двое суток – в 21 час 2 мая?..

А, оказывается, никаких двух суток ожидания у Темина не было! Снимок появляется в газете утром 3 мая, и Темин искренне радуется, что в очередной раз, говоря журналистским языком, «вставил фитиля» всем своим коллегам. И редактор «Правды» П.Н. Поспелов, и ее самый главный читатель И.В. Сталин воспринимают эту публикацию как своевременную, а Г.К. Жуков сменил гнев на милость и даже готов был вручить В.А. Темину Золотую Звезду, но из-за недисциплинированности корреспондента награждает его эмалевой, то есть орденом Красной Звезды. И только когда начинаешь верить словам Мелитона Кантарии, которые тут же были подтверждены И.Ф. Матюшиным, понимаешь, как все становится по местам. 1 мая Знамя Победы появляется на фронтоне рейхстага, но в дыму от разрывов его с земли плохо видно или вообще не видно. О том, что знамя водружено, становится известно только 2 мая, когда Берлин еще не капитулировал, Темин фотографирует его с земли на фронтоне рейхстага, и только позже знаменосцы перенесли знамя на купол. Сообщение о капитуляции Берлина «Правда» печатает в тот же день, 3 мая, на той же первой странице, что и снимок знамени над рейхстагом.

…Во время нашей первой встречи в декабре 1970 года я спросил Темина: на всех фотографиях, запечатлевших водружение Знамени Победы, сняты только двое – Михаил Егоров и Мелитон Кантария. Константина Самсонова и Береста рядом нет. В чем дело?

– Все очень просто, – ответил Виктор Антонович, – ни одного фотокорреспондента в момент водружения знамени рядом с бойцами не было, все фотографии – это инсценировка, исполненная с опозданием на день или на два. Самсонов, как вы сами знаете, служил совсем в другом воинском соединении, а мои друзья фотокорреспонденты Халдей, Морозов, Рюмкин, Харлампиев обращались, естественно, в 150-ю Идрицкую дивизию, и Шатилов посылал на фотографирование только своих бойцов-сержантов. Так Самсонов и Берест оказались за кадром. Хотя когда действительно шел бой за водружение Знамени Победы, Самсонов был одним из самых ярких действующих лиц, как и Берест.

Да, Самсонов был из другого воинского формирования, вообще в рейхстаге сошлись несколько соединений из разных корпусов и армий. И у всех была общая цель – победно завершить войну. Вы видели Самсонова только в кино и на фото, а я его знаю лично. Собственно, и на снимках видно, какой это высокий, атлетически мощный человек, этакий русский богатырь. Он не задумывался в тот момент, чье знамя должно стать Знаменем Победы. Об этом некогда было думать – шел бой. Но эти ребята со своим флагом были ближе всех к цели, к которой шли всю войну. И он бросился им на помощь. Внизу, на всех этажах, еще шли бои за рейхстаг. А над ним уже развевалось полотнище нашей Победы.

И самую главную свою награду – геройскую звезду и вместе с ней орден Ленина – Самсонов получил по одному и тому же Указу, по одному и тому же списку, что и солдаты и офицеры генерала Шатилова. Никого уже не интересовало, в какой части он служил, все знали и знают, вместе с кем он отличился. Вот почему именно он 9 мая 1965 года на втором параде Победы нес знамя, которое он вместе с Егоровым и Кантария водрузил над рейхстагом. А они шли рядом с ним, как были рядом с ним на фронтоне рейхстага…

Темин замолчал. И сосредоточенно смотрел на меня. Мне показалось, что он еще что-то хочет сказать, но сомневается, стоит ли это делать. А потом признался:

– Я не сделал ни одного инсценированного снимка в Берлине, там и так все было ярко и красноречиво. Вот почему у меня нет кадров водружения Знамени Победы. Егоров и Кантария – прекрасные ребята, мужественные люди, я видел, как они смущались, когда мои коллеги зазывали их на крышу рейхстага для очередного «водружения»…

И, обратите, внимание, нет ни одного снимка, где бы бойцы были сняты у Знамени Победы на куполе рейхстага! А только под разными ракурсами на карнизе фронтона, это спокойное фотографирование происходило 2 мая в тихом Берлине. Я думаю, вы догадались, что все это время знамя на купол не перемещалось и не спускалось обратно для фотосъемки…

И еще один момент требует уточнения. Когда мой коллега-краевед А. Аб-ов перечисляет награжденных за подвиг в Берлине, то после имен Михаила Егорова и Мелитона Кантария задается вопросом: «А где же простой русский солдат, который нес нашу Победу на своих плечах? Его забыли?.. Егоров и Кантария могли осуществить свой подвиг благодаря группе поддержки в 10–12 человек…» Понятно, что А. Аб-ов имеет в виду «простого русского солдата» Ширгина. Но позвольте, разве Егоров и Кантария – не простые русские солдаты, а какие-то особенные? Между прочим, не забыты имена воинов из группы поддержки Егорова и Кантарии. И история Великой Победы их сохранила, и орденов Красного Знамени они удостоены. Разве что за год работы в этой тематике мой коллега-краевед о них ничего не узнал и поэтому числит в неизвестных героях. Хотя для того, чтобы иметь нужную информацию, достаточно было бы хоть разок навестить Знаменный зал Музея Вооруженных Сил СССР в Москве. И я советовал ему сделать это, когда называл ему по телефону имена тех бойцов, что были рядом со знаменосцами и про которых я знаю по меньшей мере уже сорок лет.

Все они из полковой разведки капитана Кондрашова. Помогать Мелитону Кантарии и Михаилу Егорову были выделены бойцы, с которыми они не раз вместе ходили в разведку: Павел Кузьмин, Иван Герасименко, Николай Карноков, Михаил Редько, Иван Прыгунов, Николай Бык. Это они по пути по лестницам наверх забрасывали фашистов гранатами, вели прицельный огонь по врагам. Однажды заметили, что лестница не имеет продолжения и нужно искать какой-то другой подъем наверх в коридоре. Сообразительность проявил Михаил Редько: подергал за подобие дверной ручки нечто, смутно напоминавшее дверь. Но это нечто не поддалось, тогда он с разбегу поддал плечом так, что скрытые старые ржавые петли сорвались, и Михаил кубарем влетел в проем за мгновение до пролетевшей мимо него пули. Правда, успел заметить, что стреляли немцы из черного отверстия в потолке, и понял, что это люк на чердак. А дверь, которую в прыжке выломил, привела на пожарную лестницу. Но до первой ее перекладины было не меньше трех метров. А из люка сверху били жаркие смертоносные струи. Залили люк своим ответным огнем и заставили немцев отступить. Потом стали строить, живую лестницу, становясь друг другу на плечи. Первым по ней взобрался Миша Редько, за ним – Иван Прыгунов и Николай Бык. И втроем стали забрасывать гитлеровцев гранатами. А довершили дело автоматным огнем. Под его прикрытием вломились на чердак другие бойцы, а с ними и знаменосцы. Когда чердак был очищен от врагов, поспешили на крышу, но высота оказалась недосягаемой для живой пирамиды. Тут Кантария вспомнил, что по пути на чердак заметил на полуразрушенной лестнице стальные решетки – остатки от перил. Втащили наверх две самые длинные, связали ремнями, обрывками найденной проволоки, даже санитарный пакет пришлось потратить. И по такой самодельной лестнице из решеток выбрались на крышу рейхстага. Тут из соседних с рейхстагом зданий началась такая стрельба, что шагу нельзя было сделать. Немцы всячески перекрывали дорогу к куполу. И тогда решили не рисковать и пробраться в более безопасное место – к конной скульптуре на фронтоне. Поползли по-пластунски, прижимая к себе знамя. У Мелитона пулей сорвало пилотку, Михаилу навылет прострелило штанину, лишь чудом не задело ногу. По сантиметру, с короткими передышками, под огневым прикрытием своих товарищей знаменосцы добрались до карниза и возле бронзовой конной статуи закрепили флаг, которому суждено было стать главным символом нашей Победы.

Завершая эту публикацию, мне все-таки хочется сказать спасибо моему коллеге нижегородскому краеведу А. Аб-ву, потому что если бы не его фантазии и придумки, которые он в качестве бесспорных фактов стал публиковать в местных и центральных газетах, я, может быть, еще долго собирал бы воедино все, что знаю и имею в своем журналистском архиве. Но благодаря ему поспешил с этим делом, чтобы читатели, не дай бог, не уверовали в то, что все его небылицы – правда.

Вместо послесловия

Письмо из редакции «Нижегородской правды»

Аб-ву А.М.

В связи Вашими неоднократными обращениями в нашу газету по поводу Ваших публикаций и публикаций А.М. Цирульникова мы обратились с рядом вопросов к главному специалисту – хранителю Знаменного зала Центрального музея Вооруженных Сил России в Москве Аркадию Николаевичу Дементьеву. А.Н. Дементьев известен как исследователь, много лет занимающийся изучением событий последних дней и часов Великой Отечественной войны, штурма рейхстага и водружения на нем советскими воинами победных знамен, в том числе Знамени Победы.

Мы получили от А.Н. Дементьева исчерпывающие ответы по хронологии штурма рейхстага и водружения Знамени Победы.

1. Впервые наши воины проникли в рейхстаг 30 апреля 1945 года после 21 часа, приблизительно в 21. 20–21.30. До этого наших солдат во вражеской цитадели не было. Здесь и далее данные приводятся по местному берлинскому времени. Примерно в 22 часа 30 – 22 часа 40 минут первое знамя на крыше рейхстага установили бойцы капитана Макова – Минин, Бобров, Загитов, Лисименко. Древко флага они воткнули в корону богини Победы. Примерно в 23 часа о водружении капитан Маков доложил командиру 79-го корпуса генералу Переверткину, который и вручил им корпусной флаг для водружения на рейхстаге. Это было первое красное знамя, водруженное на рейхстаге. Второй флаг рядом со знаменем Макова примерно через полчаса установили майор М. Бондарь и два сопровождавших его бойца. Интересна такая подробность: Бондаря на крышу рейхстага вызвал Минин, чтобы майор засвидетельствовал факт установления знамени группой Макова. Бондарь с со своими ребятами полностью повторил путь группы Макова, засвидетельствовал наличие знамени в короне богини Победы и велел своим бойцам прикрепить принесенный ими флаг к задней ноге вздыбленного бронзового коня.

Знамя под № 5 Егоров и Кантария по приказу комполка Зинченко доставили из дома Гиммлера в рейхстаг в третьем часу ночи 1 мая 1945 года по берлинскому времени. Водружено оно было примерно через два часа на восточной стороне крыши рейхстага. Дело в том, что Берест в темноте ошибся и вывел знаменосцев на сторону, противоположную Королевской площади, к дипломатическому подъезду, а все военное начальство находилось как раз на Королевской площади с западной стороны рейхстага. Таким образом, какое-то время над рейхстагом реяли сразу три красных флага. К сожалению, лавина вражеских снарядов смела флаги Макова и Бондаря, флагу 150-й дивизии благодаря ошибке Береста повезло, потому что с восточной стороны вражеский обстрел был слабее и к рейхстагу подошли части 5-й ударной армии генерала Берзарина. Именно поэтому этот флаг сохранился и был провозглашен Знаменем Победы. Водружено на рейхстаге оно было 1 мая в пятом часу утра по местному времени. Все другие данные неверны.

2. Никаких бомбежек со стороны американцев по рейхстагу не производилось. Никаких насыпей или холмов, по которым можно было бы подняться на крышу рейхстага, ни внутри, ни снаружи здания не было. Даже после всех боев рейхстаг не выглядел развалиной и, несмотря на отдельные разрушения, сохранил целостный облик.

Все группы знаменосцев поднимались на крышу по лестницам и переходам. О том, что в составе какой-то из групп знаменосцев находился связист, сведений нет. Да и потребности в его присутствии не было. Все без исключения участники водружения красных знамен над рейхстагом 30 апреля (Маков и его группа), 1 и 2 мая 1945 года (а было водружено сорок знамен!) были учтены и в те же победные дни в Берлине награждены орденами Красного Знамени. У А.Н. Ширгина такого ордена нет.

Возможно, А.Н. Ширгин участвовал в водружении красного знамени над каким-то другим берлинским объектом. Как бы то ни было, ветеран войны А.Н. Ширгин достоин всеобщего уважения и признательности.

3. Никто из командиров батальонов – ни Неустроев, ни Давыдов, ни Самсонов, вопреки Вами опубликованному в разных газетах, своих подразделений не покидали, находились и воевали в составе вверенных им частей. Выполняли ту боевую задачу, которая им была поставлена, а потому никакой опале со стороны И.В. Сталина не подвергались, как не подверглись никакой опале и все другие участники штурма рейхстага и водружения победных знамен. Задержка на год с присвоениями геройских званий была вызвана большим количеством претендентов на самую высокую награду и с установлением наиболее достойных.

Думается, что Вам стоило бы в печати принести извинения читателям и потомкам трех комбатов, трех Героев Советского Союза, которых Вы публично обвинили в оставлении «на заместителей» своих подразделений, чтобы лично участвовать в водружении Знамени Победы. Вы утверждали, что Неустроевым, Давыдовым и Самсоновым, по словам военных юристов и генералов – ветеранов войны, у которых Вы консультировались, было совершено воинское преступление, за которое они могли быть подвергнуты самому суровому приговору военного трибунала, вплоть до расстрела, но Сталин через год простил их и наградил. По сути, Вы опорочили замечательных людей, различными способами распространяли о них Вами же надуманные ложные сведения. Говоря Вашими же словами, Верховный Главнокомандующий, будь он жив, мог бы за это на Вас «обидеться» и справедливо Вас подвергнуть опале.

4. Данные о том, что первые советские воины ворвались в рейхстаг 30 апреля в 14 часов 25 минут и вскоре овладели рейхстагом, не соответствуют действительности. Приказ № 06, подписанный Г.К. Жуковым, с благодарностью воинам, овладевшим рейхстагом, и его доклад Верховному Главнокомандующему, к сожалению, появились поспешно и не отражали реальных событий. Они не были тогда дезавуированы, потому что получили широкую международную огласку, и долгое время продолжали выдаваться за правду, хотя уже давно (еще в 1990 году в газете «Правда») было сказано о том, что и как было на самом деле.

5. Публикации о том, что Знамя Победы было водружено над рейхстагом бойцами 150-й дивизии 30 апреля 1945 года в 22 часа 50 минут, ничего общего с историческими фактами не имеют. Подлинное время названо выше.

6. Темин действительно получил от Жукова личный самолет маршала до польского города Янува (Жешува), но обманул персональных пилотов Жукова, передав им от имени маршала распоряжение лететь до Москвы. И таким образом доставил свой снимок Знамени Победы над рейхстагом в «Правду».

Именно эти сведения приводятся сейчас в Центральном музее ВС России во время посещения Знаменного зала ветеранами войны и экскурсантами. Они получены в результате длительных – на протяжении шести десятилетий – научных исследований. Объективной альтернативы этим данным не имеется.

Другие вопросы, которые можно рассматривать как частные, второстепенные или уточняющие кое-какие детали, нами А.Н. Дементьеву заданы не были.

Мы считаем, что ответы получены исчерпывающие и продолжение дискуссии по вопросам, которые очевидны, не имеет смысла.