Золушка и Людмила Улицкая

Золушка и Людмила Улицкая

«Витражи» (Мельбурн)

Журнал «Сибирские огни» при помощи Министерства культуры НСО запустил новый интернет-проект — сайт «Журнальный мир» (zhurmir.ru). Это единый ресурс, созданный для размещения электронных версий литературных печатных периодических изданий, выходящих на русском языке в любой точке мира.

На данный момент на сайте представлены электронные версии изданий Москвы, Санкт-Петербурга, Новосибирска, Томска, Омска, Кемерова, Новокузнецка, Барнаула, Бийска, Хабаровска, Воронежа, Симферополя, Уфы, Сыктывкара, Перми, Набережных Челнов, Нижнего Новгорода, Оренбурга, Челябинска, Красноярска, Вологды, Ростова-на-Дону, Тулы, Ленинска-Кузнецкого, Тары, есть и зарубежные издания — Мельбурна, Торонто.

Проект некоммерческий — принять участие в нем может любой литературный русскоязычный журнал или альманах, нужно лишь заполнить электронную форму заявки на сайте и приложить требуемые файлы.

А сегодня мы хотим познакомить читателей с некоторыми участниками «Журнального мира» и публикуем материалы из двух очень разных изданий — альманаха «Витражи» и журнала «Дон».

 

 

«Витражи» (Мельбурн, Австралия) — литературно-художественный и общественно-политический альманах-ежегодник. Выходит с июня 2009 г., орган литературного объединения «Лукоморье» (Мельбурн), зарегистрированного в Consumer Affair Victoria (Австралия).

 

Мария РУБИНА

ЗОЛУШКА И ЛЮДМИЛА УЛИЦКАЯ

 

Жизнь у Зойки не заладилась еще до рождения. Сначала умерла мама — хрупкая слепая преподавательница физкультуры в школе для умалишенных, тяжело рожая старшего брата Волика. Потом умер и сам Волик, объевшись белены в пионерлагере «Внешние воды».

Так что уже в младенчестве на Зойку свалилась вся тяжелая работа по дому — то пеленки себе простирнуть, то прогладить их с пяти сторон, то горшок вынести. И когда домой неожиданно вернулся ее отец, профессор Лесоповальский, отсидевший в соседнем амбаре пятнадцать лет за тунеядство, его встретила ладная мускулистая деваха с озорной челкой на левом глазу и бельмом на правом. (Как-то на правый глаз ей упала кастрюля с борщом, который потом доедали всей огромной коммуналкой — долго, с искринкой, с огоньком, как и принято было в те голодные годы.)

Профессор вернулся не один, а с новой супругой. Высокая, дородно-полнозадая, с сильным зычным голосом, Скалка Меценатовна быстро стала хозяйкой в новом доме — поставила в каждой комнате по трехспальной кровати и спала на них по очереди то утром, то днем, то вечером. Двух своих дочерей — Розку и Ривку и сына Петрика она тоже родила во сне. Петрик родился болезненным и слабеньким.

Не жилец, — сочувственно вздохнула повивальная бабка Сидоровна, посмотрев на десятикилограммового Петрика, и без сожаления выплеснула его из ванны.

Сначала Зойка долго плакала, но через две минуты привыкла и уже радостно гоняла по дому со шваброй и веником. Работы ей только прибавилось. Розка (высокая, начинающая лысеть брюнетка) и Ривка (в отличие от сестры мелкая, чуть выше стола, толстуха с черными кокетливыми усиками) росли белоручками и водили в дом мужиков, за которыми надо было подбирать пустые бутылки. Помогать было некому. Первая домработница Феня, рассыпчатая белокурая старушка, утонула в тазу для стирки. Наняли было другую — маленькую, кругленькую Нору Моисеевну, но и та долго не продержалась, в первый же вечер закатившись под плиту да так там и сгинув.

Профессор Лесоповальский уже давно не занимался воспитанием дочерей, с головой уйдя в защиту чести своей диссертации о перспективах размножения жуков-говноедов в условиях Крайнего Юга.

В декабре Зойке исполнилось пятнадцать лет и в ее жизни вдруг начались прекрасные превращения.

Сначала у нее вырос обратно правый глаз. Часто, перед тем как лечь спать, Зойка вынимала глаз и рассматривала его перед зеркалом, удивляясь матовой округлости этого странного стеклянного шарика.

А потом случилось и вовсе чудесное.

Из деревни Гнилые Кирзаки неожиданно приехала сестра профессора Лесоповальского — Хава Нагиловна. Семейные предания гласили, что пару веков назад тетка была тяжело ранена во время русско-турецкой войны. С тех пор она не расставалась с крючковатой палкой, с которой она ходила и в мир, и в сортир, и на пир, а бывало, что и в сумасшедшем доме с ней лежала.

Ну что, племяшка, замуж тебе пора! — гнусавым голосом проскрежетала тетка Хава.

В ней, худой и сморщенной, уже трудно было узнать ту веселую кокетливую хохотушку Хавочку, из-за которой застрелилась вся 13-я мужская гимназия, включая директора Спицына и сторожа Гаврилыча. Теперь Хава Нагиловна походила на зеленые перцы, которые Зойка запекала по праздникам в изразцовой, подернутой плесенью печке.

Девка на выданье, а глянь — в каких опорках ходишь, — добавила она, тыча Зойке суковатой палкой в правый глаз.

С этими словами тетка достала из вещмешка крошечные туфельки.

Затрепыхав всем организмом и едва наметившейся грудью, Зойка примерила туфли и заплакала от неожиданно переполнивших ее новых ощущений.

С тех пор с новыми туфлями она не расставалась. Так и влюбилась, щеголяя в новых туфлях, случайно встретив в коммунальной ванной водопроводчика Шурика Николаевича.

Щуплый, корявенький, страдающий синдромами Туретта, Табуретта, Дауна и Аппа, Шурик Николаевич казался Зойке молодым богом. И плевать ей было на то, что ни пришить, ни пристегнуть к нему было давно ничего нельзя и что у корявенького Николаевича где-то в Старокозловской области вот уже который год угасала от родильной горячки молодая жена.

Шурик Николаевич давно вел двойную жизнь. Днем он работал водопроводчиком, а по ночам подрабатывал диссидентом, распространяя перепечатанные на стареньком ундервуде речи Леонида Ильича Брежнева на X съезде КПСС. Изредка ему удавалось распространить «Блокнот агитатора», за что он был неоднократно бит в местном отделении милиции.

По ночам они встречались в ванной. Шурик Николаевич читал Зойке выдержки из книг Брежнева «Целка», «Большая вода» и «Вырождение». Зойка затаив дыхание слушала.

Они включали холодную воду на полную громкость, чтобы не разбудить спящую долгим беспробудным сном Скалку Меценатовну, и читали, читали до полного посинения. Так прошло три года. Дом снабжался холодной водой бесперебойно, несмотря на случившиеся за эти годы четыре гражданские войны и один путч.

К концу третьего года уже окончательно посиневшая Зойка заболела. Шурик Николаевич грел ее озябшие ножки, подернутые синим инеем, в своих корявых мозолистых, видавших виды ладонях, но включить горячую воду так и не догадался. Да и что было взять с измученного двойной жизнью, самого дышащего на ладан старого идиота?

Зойкины похороны прошли скромно. Скалка Меценатовна продолжала спать, Розка и Ривка уже давно повыходили замуж и нарожали целую гору внуков, а профессор Лесоповальский окончательно выжил из ума не только себя, но и руководителя проекта по так и не защищенной диссертации о жуках-говноедах Федю Шмулевича.

И только маленькие Зойкины туфельки одиноко валялись по всей квартире, медленно покрываясь ржавчиной и медным купоросом. Изредка забредавшие в старую покинутую квартиру бомжи тщетно пытались примерить полуистлевшую Зойкину обувку, хотя туфельки налезали им только на большой палец руки.

Но это уже совсем другая история.

 

Перевела с улицкого Мария Рубина,

сентябрь 2012 сентябрь 2012,

Бостон-Хьюстон-Смит энд Вессон усадьба Маманегорюево

«Витражи», 2016, № 10