Родословная
Родословная
* * *
Был у отца за городом участок,
который громко назывался сад.
Предметом умных споров о мещанстве
служил он мне двенадцать лет подряд.
Была б нужда таскать большие лейки,
под жарким солнцем биться с сорняком —
ведь помидоры стоили копейки
в воскресный день на рынке городском!
А он гордился собственным салатом
на самодельном строганом столе…
Была мне, горожанке, непонятна
крестьянская привязанность к земле.
Но до сих пор еще я помню ясно:
закатным светом залито крыльцо,
спокойно, как у пахаря, прекрасно
заметно постаревшее лицо…
Еще с погоста помню путь обратный,
где он остался навсегда лежать…
В тот страшный год собрали мама с братом
отцовских яблонь первый урожай.
* * *
Мне сегодня нестерпимо горько…
Ветер листья путает с травой.
Лес мой, лес, зеленые иголки,
верный друг и утешитель мой.
Сколько мы с тобою вместе спели,
а всего, наверное, не спеть…
Вот и я узнала: в самом деле
кроме жизни существует смерть.
Мне сегодня нестерпимо грустно:
я теперь осталась без отца.
А из-под земли восходят грузди,
и полям брусники нет конца…
* * *
Как давно здесь все знакомо
и любимо мной давно:
горы дров у частокола,
к речке низкое окно,
песни грустные девчонок
у окраины села,
что от яблонь да черемух,
как зимой, белым-бела,
золотых полей затишье,
за которым вдруг — гроза,
деревенских ребятишек
васильковые глаза,
теплый, вкусный запах хлеба,
сено свежее в стогу,
и веснушчатое небо,
и ромашки на лугу…
* * *
Не только светлым видится оно —
и никуда от этого не деться, —
когда опять, как старое кино,
я в памяти прокручиваю детство.
…Иконы лик, колеблемый свечой,
и небосвод неласковый и мглистый.
Фанатик дед плюет через плечо
и проклинает маму-коммунистку.
И, только остаемся мы вдвоем,
опять старик плетет свои «интриги»:
становятся мне первым букварем
церковные таинственные книги.
От дум недетских пухнет голова,
и по ночам рыдаю я в подушку.
А ну как мама вовсе не права
и продала нечистой силе душу?
Я истово поклоны с дедом бью,
а страшный кто-то за стеной смеется.
И маму я, и дедушку люблю,
на части сердце маленькое рвется.
…Давно мой дед ушел к своим богам
и там, должно быть, успокоил душу.
А я все помню тени по углам
и мокрую холодную подушку.
* * *
Слова их доходят до нас с трудом,
ведь нынче умнее родителей каждый…
Но вот они — письма в родильный дом,
где я на весь мир закричала однажды.
Отцовские письма: карандашом,
обрывки каких-то бумаг непригодных.
Восторженно: «Машенька, я нашел,
антоновку вам отыскал я сегодня!»
И столько здесь радости, боже мой!
О яблоко, символ любви и жизни…
А послевоенный сорок седьмой
шагал за окном по моей Отчизне.
* * *
Все думала: когда-нибудь засяду
и я за родословную свою.
Вот обойду всех родственников кряду
и в прошлое завесу отворю.
Все недосуг: семья, работа, книги
о родословных — не моей чета…
Сложились в годы крошечные миги,
и вот уже незримая черта
нас разделяет с теми, кто когда-то
мог приоткрыть мне занавес веков,
и незаметно как-то, непонятно
в родне моей не стало стариков.
И не к кому теперь идти с расспросами —
смешеньем чьих неведомых кровей
явились в мир глаза мои раскосые,
грузинский профиль матери моей…