Билет на Таганку
Билет на Таганку
В Москву Венька прилетел утренним рейсом. Вопреки всем предсказаниям товарищей по бригаде в гостинице на ВДНХ оказались свободные места, и, затолкав в шкаф дорожную сумку, он отправился смотреть зимнюю Москву.
После таёжного безмолвия столица встретила его шумной разноголосицей, гулом автошин и непривычной сутолокой. Как ни старался Венька лавировать в толпе, он постоянно задевал кого-то плечами. Добравшись до центра, долго бродил по Красной площади, потом вместе с людским потоком втиснулся в ГУМ, вспомнил о заказах ребят со своей буровой. Витя Жуков ждал удилище складное, бамбуковое. Сергей Хабибуллин – тот жене французские духи заказал. А Саша Драгунов просил для сынишки игрушку-луноход привезти, который на батарейке работает. К своему удивлению, за каких-то пару часов Венька успешно справился со всеми заказами и снова оказался на улице со свёртком средних размеров и удилищем. Груз был небольшой, и возвращаться из-за него в гостиницу не хотелось. В то же время он несколько мешал дальнейшим Венькиным планам. Поэтому Венька, привыкший всё решать быстро, подошёл к киоску «Союзпечати».
– Мамаша, здравствуйте, – влез он носом в маленькое окошечко, вдохнув тепло от притулившегося в углу электрообогревателя. – Можно, я у вас вещички на время оставлю?
Киоскёр – пожилая женщина – взглянула в Венькину физиономию, расплывшуюся в добродушной улыбке, тоже улыбнулась и уже было хотела согласиться, но вдруг посерьёзнела.
– А может быть, это краденое у тебя, а? – спросила она подозрительно.
– Да что вы, мамаша, упаковка-то видите какая? Магазинная. Да вот и чеки приклеены. – Венька поднёс свёрток ближе к стеклу. Киоскёр, прищурившись, оглядела Венькин товар и, убедившись, что парень не врёт, всё же пробурчала:
– Что у меня, камера хранения, что ли? Ещё шкаф какой принесёшь.
– Мамаша, не ругайтесь, – успокоил её Венька. – Хотите, я у вас лотерейных билетов куплю… ну, штук двадцать? (В прошлый свой приезд в столицу он заметил, что киоскёры буквально навязывают покупателям лотерейки, но москвичи берут их очень неохотно, видно, в своё счастье не верят). Веньке тоже не очень-то везло в этих играх, но он был оптимистом, поэтому при случае не отказывался от возможной удачи.
Это предложение живо заинтересовало женщину. Она тут же отсчитала два десятка розовых бумажек и, подумав, добавила к ним оставшиеся три.
– Последние это, – виновато сказала она. – Может, возьмёшь уж заодно. Ты не с Севера будешь?
– Почти, мамаша. Из Сибири.
– Ну, понятно, то-то ты такой щедрый. Вот возьми сдачу. И заходи, давай свой пакет. Только я до семи вечера работаю, не опоздай, смотри.
– Не опоздаю, – пообещал Венька.
…Через десять минут он уже сидел в вагоне метро и подъезжал к станции метро «Таганская». Была у Веньки заветная мечта – побывать в театре драмы и комедии, посмотреть какой-нибудь спектакль. А больше всего хотелось увидеть Владимира Высоцкого. Например, в роли Гамлета. Из-за этого он, накопив неделю отгулов, и махнул в Москву из далёкой Тюменской области.
Уже при выходе из метро у него спросили лишний билетик. До театра этот вопрос повторили раз пять, Венька с трудом протиснулся в кассовый зал. Около закрытой ещё кассы вытянулась длинная очередь. Рядом с Венькой о чём-то совещались два парня: один – высокий и толстый, другой – маленький и худенький, метр с кепкой. Маленький держал в руках тетрадь.
– У тебя какой номер? – спросил он Веньку.
– Никакого нет, – пожал тот плечами. – А что за номер?
– В очередь за билетами…
– Так вы запишите меня.
– А что толку? – ответил парень. – Билетов всего сто двадцать будет продано, а очередь – вон, видишь, какая, уже двести одиннадцать записалось. И на перекличке никто почти не отсеялся…
Венька повернулся и выбрался на улицу. Мимо шли люди. Он тоже, наверное, повинуясь стадному чувству, побрёл по тротуару, завернул за угол здания. Из задумчивости его почему-то вывела дверь с табличкой «Служебный вход». Венька остановился, а потом решительно взялся за дверную ручку. В уютном небольшом фойе царила торжественность, которая присуща старинным домам с лепными украшениями на стенах, свечами в канделябрах. Свечей, правда, здесь не было,
Веньке показалось, что он их видит. И в это благолепие прекрасно вписывалась маленькая седая старушка в платье гимназических времён с кружевным воротничком, сидевшая в небольшой, должно быть, артистической раздевалке. Божий одуванчик сквозь круглые очки в тонкой металлической оправе внимательно разглядывала незваного гостя.
– Здравствуйте, – как можно вежливее сказал Венька, и даже поклонился, заодно стащив с головы шапку,
Старушка критически проводила взглядом посыпавшийся на паркет снег, но вежливо пропела:
– Добрый день, молодой человек! Что вам угодно?
Венька мял в руках мокрую шапку и мучился, не зная, с чего начать. Но молчать дальше было просто глупо.
– Вы извините, я издалека к вам… В Москве редко приходится бывать, – путанно начал он. – Понимаете, очень уж в театр ваш хочется попасть. Ну просто мечта. А с билетами у вас туго. Может быть, вы поможете?
Венька старался говорить как можно тише, но всё равно голос его звучал громко для этих стен, привыкших к тишине.
Старушка выслушала очень внимательно, кивая головой в такт словам.
– Какой у вас красивый тенор, – удивила она Веньку неожиданным комплиментом. – Знаете, по тембру немного похож на собиновский. Я слушала Леонида Витальевича в Большом театре. Как он пел Онегина, Берендея, Лоэнгрина… – ушла в воспоминания старушка. – А вы не поёте?
– Нет, – пожал плечами Венька, – не приходилось. Вот ор… то есть кричать в тайге часто приходится. Я помбуром работаю на буровой, – охотно пояснил он. – А когда станок стучит – ничего не слышно. Вот и кричим.
Старушка внимательно посмотрела на своего собеседника, но чувствовалось, что мысли её сейчас где-то далеко-далеко.
– Так откуда вы, говорите, приехали? – поинтересовалась она.
– Из Сибири… Западной, – пояснил опять Венька.
– И что же вы там делаете? Там, наверное, очень холодно? А белых медведей вы там видели?
Белых медведей Венька несколько раз видел в зоопарке. Но в глазах старушки была такая надежда на положительный ответ, что он неожиданно для себя уклончиво сказал:
– Да, есть… посевернее нас.
Старушка даже руками всплеснула, восхищаясь человеком, который спокойно говорит об этих страшных зверях.
– Ведь это, наверное, очень опасно. Они такие огромные, – скорее утверждая, чем спрашивая, сказала она.
– Да нет, ничего, – мотнул головой Венька, думая, как бы уйти от этой щекотливой медвежьей темы, да и вообще из театра, потому что, похоже, вся его затея заранее была обречена на провал.
Но старушка не спешила закончить этот разговор.
– И неужели вы там, так далеко, слышали о нашем театре?
Слово «театр» она произнесла с французским прононсом, и Венька подумал, что старушка наверняка знает два-три иностранных языка. Сам он учил в школе и техникуме немецкий, но познания его в этом предмете были весьма скудными. А вот о Театре драмы и комедии на Таганке Венька кое-что знал.
– Ну как же, – поднял он голову. – Не только слышали, но и знаем, какие спектакли у вас идут, и актёров знаем (из прошлогодней поездки в столицу Венька привёз проспект «Театральная Москва» и выучил оттуда всё, что касалось театра на Таганке. А вот попасть тогда в театр ему не удалось). Он назвал старушке фамилии Хмельницкого, Демидовой, Золотухина, Смехова…
– А особенно Высоцкого хочется посмотреть, – вздохнул Венька.
Когда он закончил перечисление спектаклей, которые игрались на Таганке, старушка покачала головой:
– Это – прошлогодний репертуар… Но всё равно прекрасно, что вы всё помните и любите театр. Хочу вам сказать, молодой человек, что вы мне очень понравились. Пожалуй, я уступлю вам свой билет на сегодняшний спектакль. Тем более, что я уже его видела.
Она раскрыла маленькую чёрную сумочку, тоже ужасно старомодную, и протянула Веньке серый листочек бумаги.
– «Пугачёв» по Есенину, – пояснила она. – Кстати, ваш любимый актёр Владимир Семёнович Высоцкий играет здесь Хлопушу. Вы увидите – это прекрасно сыгранная роль.
Билет стоил всего полтора рубля, Венька готов был отдать за него в пять, в десять раз больше. Но старушку эта его готовность наоборот обидела. Попросив Веньку поберечь деньги, она взяла с него ровно столько, сколько причиталось. Поблагодарив добрую гардеробщицу, Венька вне себя от радости выскочил за дверь.
До начала спектакля оставалось ещё пятнадцать минут. Венькино место было в шестом ряду партера. Он уселся и стал ждать. И вот погас свет, и на сцене ожили есенинские герои. Венька старался ничего не упустить. И Бориса Хмельницкого в роли шута, с жутким хохотом бросающего с Голгофы бутафорские человеческие головы. И хор мальчиков, певший жалобно и протяжно:
– О Русь, о Русь!
И женщин во всём чёрном – олицетворение страдающего народа. И, конечно, страстный монолог Хлопуши в исполнении Владимира Высоцкого. Запомнилось Веньке застывшее волевое лицо артиста, осклабившийся в жуткой усмешке, словно окровавленный, рот и слова, как камни, падающие в зал:
– Сумасшедшая, бешеная кровавая муть! Что ты? Смерть? Иль исцеленье калекам? Проведите, проведите меня к нему. Я хочу видеть этого человека.
У Веньки была пластинка с записью этого монолога в исполнении самого Есенина. Автор читал медленно, речитативом. Высоцкий произносил его иначе.
Двое из окружения Пугачёва натянули перед Хлопушей тяжёлую металлическую цепь, и он, рванувшись вперёд, упал на неё голой грудью и говорил, хрипя от злости на одном тяжёлом дыхании, а цепь всё глубже врезалась ему в тело. И когда тем двоим не понравились его слова об их предводителе, они отбросили пришельца назад, и он, отлетев, упал спиной на другую натянутую цепь. И всё равно продолжал говорить, поражая зал своим неистовым стремлением к свободе и ненавистью к угнетателям – этими глубоко человеческими чувствами, пробудившимися в разбойной душе. А когда он поднялся, Венька увидел на спине артиста красные отпечатки металлических колец. Как и его герой-каторжник, Высоцкий не щадил себя…
Спектакль кончился, и, выстояв длинную очередь в раздевалке, Венька выбрался на улицу. Было уже темно, снег шёл гуще, чем днём. Большие снежинки падали на лицо и превращались в тёплые капли. Венька не заметил, как вновь оказался у служебного входа в театр.
– Надо бы отблагодарить старушку, – подумал он, – но как?
На другой стороне улицы светился огнями продовольственный магазин. Венька прошёл в бакалейный отдел и купил две самых больших шоколадки. Уже гораздо смелее толкнул он дверь служебного входа. Старушки в раздевалке не было. Вместо неё сидел огромный мужчина в ливрее швейцара и прихлёбывал кефир прямо из бутылки.
– Чего надо? – спросил он, утирая тыльной стороной ладони мокрые губы.
– Здесь старушка была до вас, не знаю, как её зовут…
– Нету твоей старушки и не будет больше.
– Почему? – удивился Венька.
– Потому что я попросил её за себя часок подежурить. Актриса она бывшая, понял? Так что давай топай. Нельзя сюда посторонним. Читать-то, поди, умеешь? Вот выйди и почитай. Ты чего? – вскочил он, видя, что Венька направляется к раздевалке. Но у того были самые мирные намерения.
– На, возьми, дядя. С кефиром или с чайком попьёшь, – сказал Венька и положил на стол подарок для старушки.
– Ну, ты даёшь, парень, – облегчённо вздохнул гардеробщик. – Откуда ты такой взялся?
– Из Сибири, – сказал Венька.
Уже подъезжая к гостинице, он вспомнил, что забыл взять свой свёрток из киоска «Союзпечати».
«Завтра заберу, – решил он. – Уж киоскёрша-то, поди, не последний день работала».
…Ночью ему почему-то снились белые медведи…