«Я полночи любуюсь полотном...»
«Я полночи любуюсь полотном...»
* * *
Я полночи любуюсь полотном,
Разбрызганные звезды, будто кляксы,
Вселенную поставили вверх дном
И силуэты «вымазали ваксой».
Плывет, как недоеденный сырок,
И задевает тучи месяц старый…
Не помню кто, но помню что изрек:
Мол, загремим однажды под фанфары.
Мне не хватает меди в кулаке,
Чтоб и сыграть, и заплатить за чистку —
Лицом торговки в утреннем ларьке
Мелькает жизнь, бросая мелочь в миску.
И я сгребаю сдачу из окна,
Протянутую мне далеким миром.
И вновь осиротевшая луна
Поманит молча вверх, к астральным мирам.
Я запрокину голову, и вдруг
Мне подмигнет созвездье Скорпиона,
Чтоб дать понять: у каждого есть друг,
Что бдит с тобой, а не зевает сонно.
Связала нас космическая даль,
В уме моем твой образ изваяла,
И я, запомнив каждую деталь,
Ныряю с головой под одеяло.
* * *
Смог бы краю изменить родному? —
Сам себе я вторю невпопад:
Здесь и солнце светит по-иному,
По-иному листья шелестят.
Здесь за убегающей тропинкой
Вдаль меня манящею легко,
Небо озаряет яркой льдинкой,
Словно машет-машет мне рукой.
Здесь в глаза бездонные озера
Молча и доверчиво глядят,
Ночь осенняя крадется слишком скоро,
Затеняя выверенность дат.
И неуловимый запах дыма
От зажженных где-то вдруг костров…
Ты мила мне, Родина, любима,
За тебя я жизнь отдать готов.
* * *
Если негодяи — в патриотах,
Значит, близко всем нам до сумы,
Ведь у них всегда одна забота:
Правильно ли дышим с вами мы?
Нагло прикрываясь синеокой
И торгуя ею, как цыган,
Все распродадут, потом хоть охай,
Ахай хоть, растаскан чистоган.
Распирает зоб от возмущенья,
Печень разъедает желчи яд,
А душа алкает лишь отмщенья,
Тело прямиком толкая в ад.
Я, служа в Туркмении, взаправду
В снах мечтал о милой стороне,
Видя право здесь, а не браваду
Лжи, что не привидится во сне.
Не хвататься за котомку чтобы,
Стен тюремных сор не собирать,
Бдите, земляки, глядите в оба
И готовьте непокорных рать.
* * *
У судьбы моей дни-виражи
Колесницей, с подскоком, несутся,
Только правду мне наворожи,
Чтоб, ожегшись, не дул я на блюдца.
Чтобы воду, как загнанный конь,
Не хлестал и, не чувствуя брода,
Не стремился ослабить супонь
С тридцать третьего ли оборота.
Норовя напроказить опять,
Ржал, чужие сжимая коленки,
Но хотелось ли искренне спать
Или просто трепаться на сленге,
Не уверен, а значит не прав
И не лев, но сжимая удила,
Увозил королеву, собрав
Все улики, что жизнь наследила.
Мчусь вперед, мир сминая вокруг,
Куролешу, и снова не спится
Мне, вознице, боюсь, чтобы вдруг
Не рассталась со мной колесница.
* * *
Колоний в достатке: снуем между делом
И тащим на дачу, и пыжимся — в дом,
И молимся не о душе, но над телом,
А старость нагрянет — пришествия ждем.
Вчерашнему времени рады, как сказке,
Салат оливье заменяет уют,
И принципы снова меняем на маски,
Боясь, что за правду и вправду убьют.
Как пчелы, все в соты таскаем пожитки,
Этаж на шестой или может седьмой,
Оправдываясь: убеждения жидки,
А Бог промолчит, он, похоже, немой.
И он промолчит, только годы судачат,
События выпадут, но невпопад:
Жилье обокрали, обуглилась дача,
Разбито авто, а в висках — снегопад.
Когда же причалит ладья, и Харона
Послышится возглас, охватит хандра,
Что вновь не успел дотянуться до трона
И перекреститься не вспомнил вчера.
* * *
Вперед, за скомканной бумажкой,
Искать и рифму, и размер.
Не уличайте в доли тяжкой
Поэта, он — миллионер.
Его замашки не подвластны
Ни патриарху, ни царю,
Ведь мир всегда настолько разный,
Что не подгонишь к алтарю.
И к трону тоже не приладить,
Лишь рифме поддается он:
А строфы, будто на параде,
Весь глобус кажут из окон.
Дерзая мыслью по бумаге,
Переворачивая лист,
К поэзии, как будто к фляге,
Приник поэт: к трубе — горнист.
Звучит проникновенно, тонко,
Призывно каждая строка,
Как глас рожденного ребенка,
Как хрип предсмертный старика.
Но сложно изменить натуру,
И автор, стих вкусив, как мед,
Вдруг миллионную купюру
Опять в своих строках найдет.
* * *
Мне что-то шепчет ветер по утрам,
И колыбельной на закате шорох,
Что в шуме этом: эхо чьих-то драм
Или людских надежд нещадный морок?
Маячат, словно ветка впереди,
Стучат по крыше — раненая птица, —
И сердце разрывается в груди,
И разум не желает подчиниться.
Но вслушиваясь в стрекоты цикад,
Но вглядываясь в меркнущие блики,
Я уношусь мгновенно вдаль за МКАД,
Я покидаю город многоликий.
Блуждаю мыслью там, где воспарил
Эфир, где он опять рождает звуки,
Где мне как будто кто-то пару крыл
Приделал, где созвездия упруги.
Пружинят эхом призрачную мглу,
Рождая сонм шумов и междометий,
Фантазии мои опять в углу
Забились, словно чьи-то птицы в клети.
* * *
К 25-ЛЕТИЮ ЧЕРНОБЫЛЬСКОЙ КАТАСТРОФЫ
Не знали мы, что призрачною смерть
Бывает, убивая безвозвратно,
И всасывает земли круговерть,
Что радиации покрыли «пятна».
От рака щитовидной железы,
От всех других, с ней связанных болезней,
Десятки тысяч умерли. Грозы
Не пережив той ранней, страшной, бесьей.
Что измеряют зиверт, грэй и рад
Наш белорус прочувствовал всем телом,
Но этому не оказался рад
Чернобылец, что в ад бросался смело.
Десятки, даже сотни Херосим
Рванули рядом с городишком Припять,
И до сих пор огонь неугасим,
И чашу горя до сих пор не выпить…
Преследовали стронций, цезий, йод,
Безмолвно, методично убивая,
И слезы не одна семья прольет,
Узнав, что есть в тылу передовая.
Лес омертвел, река, земля и луг,
Страдают люди, звери, рыбы, птицы,
Хочу я крикнуть, что есть мочи, вслух:
«Чернобыль пусть вовек не повторится!».
* * *
Отмеряв жизни тоненький лоскут,
Примерив все победы, неудачи,
Всевышнему я бытие свое на суд
Представлю. Только небо не заплачет.
А громко зарыдает в три ручья,
И, тучами гонимый, как скитальцы,
Вновь всматриваться буду: доля чья
Намотана на роковые пяльцы?
Все прошлое суконным полотном
Накроет с головой, и будет сниться,
Что где-то позабыл в краю родном
Мечты, что променял на чьи-то лица.
Мелькают взгляды, вереницы глаз,
Рождая монологи и тирады,
Но меркнет свет, закат уже погас,
И небеса приблудному не рады.
Трещит по швам и разрывает ткань
Судеб людских, как вызревшие почки,
Ты, небо, сильно грешного не рань,
Заплатой станут пусть мои отсрочки.
* * *
Прервав завесу ранних снов,
Ворвался и узнал причину:
Ты осквернила наш альков,
Чужого приведя мужчину.
Металась птицей по углам
Ты и заламывала пальцы,
Но ревность с болью пополам
Во мне бродили, как скитальцы.
Свои кусала губы в кровь,
И нервно дергалась ресница,
Казалось, мне не прекословь —
И заново бы смог влюбиться.
Суровый, дерзкий диалог
Накрыл обоих, как цунами:
Ужели был тебе я плох,
Померкли чувства между нами?
Ужели ты в своей душе
Мне больше не отыщешь места?..
Он был с тобою неглиже,
А ты была моя невеста.
«Не верю, нет, не лги, да ну!
Кто изменил мне хоть однажды…».
В твоих слезах топлюсь, тону,
Хоть туш сыграй, и тушь размажь ты.
* * *
Сжимается время шагреневой кожей,
И тонет в пространстве небес календарь.
Дела и поступки сжимаются тоже,
И то, что сегодня, не то же, что встарь.
Хули циферблат и откручивай стрелки,
Но дважды в тот самый поток не войти.
Мечты обмельчали, и мысли так мелки,
Что с ними — осознанно не по пути.
Бегущее время следы заметает,
Как в поле пороша, морочит мой взор.
Но жизни глотков все равно не хватает,
Чтоб ровным судьбы получился узор.
А кожа одна, и сроднились к тому же:
Куда подеваться от этих времен —
Спираль бытия ужимая потуже,
Постигнуть спешу то, в чем был неумен.
«В уме ли? в уме ли?» — звучит беспрестанно,
Как звук камертона, как эхо струны…
Жизнь проковыляет, прошествует странно
И выйдет, по-тихому, с той стороны.
* * *
Скуп, не скуп, а отдал я немало
Не себе — другим.
И ладонь купюр не зажимала
Скрягой городским.
И когда выпытывали други:
В чем твой интерес?
Только молча разводил я руки
«Нету!» — наотрез.
И пока завистники шептали,
Мол, не просто так,
Я дарил подарки и медали,
Деньги, как пустяк.
Помогал тому печатным словом,
Кто талант имел.
Нес, как мог, не злобу и не зло вам,—
Зерна без плевел.
Раздавая душу по крупицам,
Сердце по частям,
Часто сам не успевал напиться,
Отдых дать костям.
«От добра…»,— я слышал не однажды,
Впрочем, и не жду.
Перед Богом сам ответит каждый,
Кто плодит вражду.