«Травы памяти теребя...»
«Травы памяти теребя...»
* * *
Памяти моего отца,
Бабикова Николая Нансеновича
Прошагаю по бездорожью,
Травы памяти теребя…
Отчего так в душе тревожно
В этом мире, где нет тебя?
Опустела грибная опушка,
Наклонилась береза вниз…
Обманула тебя кукушка,
Напророчив долгую жизнь.
Ненаписанных песен строчки –
Птичий крик в заливных лугах…
Но остались сынок и дочка,
Два цветка у тебя в ногах.
* * *
Колокольные звоны
Над сибирским простором
Разнесутся знакомым
Многоцветным узором,
И дорогою к дому
Станут в нужные сроки
Колокольные звоны –
Нашей жизни истоки.
* * *
Небольшой островок отечества
Между церковью и мечетью…
Здесь на двух языках с младенчества
Говорят на улице дети,
Здесь справляются вместе с бедами,
Невзирая на веры разность…
Люди просто живут, не ведая,
Слова модного – «толерантность».
* * *
Все уже было. С возраста высоты,
Я все понимаю, но это уже не важно…
Эти слова, древние, как мечты,
Любого, кто был влюблен хотя бы однажды.
Эти слова, их у судьбы займу…
Каждый твой взгляд, как спасение от одиночества,
Все уже было. А все–таки почему?
Кажется – это с тобой мы придумали только что?
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
Собираю крошки со стола,
Задержу подольше их в ладонях,
Кажется, разлука обошла
И на этот раз меня не тронет.
Запущу мечты, как змея, ввысь,
Что им все дела мои земные,
Может, где–то и пересеклись
Наши параллельные прямые
* * *
В кругу полулжи–полуправды
Приходится жить, и творить…
Ты знаешь, пожалуй не надо
Уже ни о чем говорить.
И в Чистый Четверг не случайно
Все встанет опять на места:
Вся жизнь, оборвавшись незнаньем,
Начнется с пустого листа.
Все станет
быть может ненужным,
А может быть странным,
и все ж,
Я душу, бессмертную душу,
Свою продавала за грош.
Но стало уже неизбежным
Безверие к фразам твоим…
И спит на кроватке Надежда –
Наш памятник бывшей любви.
* * *
Мне эта роль тесна в плечах,
мир вокруг пустой и темный:
В домашнем очаге зачах
Огонь тобою разведенный.
Поступки, мысли и дела –
Все в соответствии сюжету
И я цеплялась, как могла
За роль придуманную эту.
А ты улыбку стер с лица
Под вопли критиков унылых,
Я роль играла до конца,
А ты и оценить не в силах.
* * *
Я снова живая – читаю Ремарка,
Булгакова, Хемингуэя,
И губы твои я целую жарко…
Да жалко – тебя полюбить
не сумею.
Ведь я не нежная, я колючая,
Бросаюсь в объятия
точно в омут.
А что до сплетен – так я живучая,
Меня оскорбленья ничьи
не тронут.
И все это было, было давеча,
Кому – милосердье,
кому – забавы.
А мне –
синий томик стихов Галича,
Еще Высоцкого и Окуджавы.
Потом,
не выдержав сплетен натиска,
И останавливающих знаков
Я так захочу любви ахматовской
И звонких метелей Пастернака.
И, бросившись в омут
подбитой галкой,
Я крикну, что я ни о чем
не жалею!
Я просто живая: читаю Ремарка,
Булгакова, Хемингуэя.