Журнальный мир

От белого снега…

От белого снега — на сердце бело,

и света в душе — как в березовой роще!

Все темные мысли пургой замело

и жизнь стала чище, светлее и проще.

И жизнь стала ясной, как день в январе,

наполненный снежным слепящим сияньем.

Мороз на дворе. Сады в серебре.

Веселые святки с вином и гуляньем…

Не хочешь на холод — себя не неволь,

сиди замурованным в жаркой квартире.

Но белая быль, словно белая боль,

отыщет тебя в заметеленном мире!

Ведь ты не медведь, чтоб медлительно сны

листать до весны в полутемной берлоге,

лишь к маю решив из-под корня сосны

восстать, чтоб размять занемевшие ноги.

Зима для тебя — родовая печать,

твой воздух ментальный, твоя атмосфера.

Ну как же тебе снегопад не встречать

с задором ликующего пионера?

Смотри, как зимою земля хороша!

Бежит санный путь через все расстоянья…

От белого снега — сияет душа.

Попробуй сберечь в себе это сиянье.

Мартовское

Мезень.

Мазай спасает зайцев.

В душе тоска. Ты где, Мисюсь?

Мазками солнца, всем на зависть,

март, как Малявин, пишет Русь.

В лесу капель звенит мазуркой,

с берез струится сладкий сок.

А ну-ка, подходи с мензуркой —

прими для бодрости глоток!

Восстав над сумрачными снами,

взамен зимы сухой и злой,

март птичьи песни, точно знамя,

вознес над мерзлою землей.

Смыв, как застывшую мастику,

снегов заумную мазню,

он, словно мальчиков Матисса,

ввел в хоровод березок «ню».

Еще морозец бродит низом,

но, уже чуя ток в крови,

март бродит кошкой по карнизам,

горланя песни о любви.

А в вышине — над крыш дворцами,

над хором кошек и собак —

мизинец Моцарта мерцает,

как Марса тлеющий маяк…

Как в сотый раз журнал «Мурзилку»,

листая мокрый старый сад,

весенний ветер, рот разинув,

в просторы устремляет взгляд.

Там, вдалеке от шумных улиц,

раздеты за год догола,

березы белые, сутулясь,

спят в ожидании тепла.

Мазай мазуриков ушастых

везет, в долбленку погрузив.

Спроси его, что значит, счастье —

он лишь покашляет в усы!

Несутся сахарные льдины

по мутной мартовской воде…

Русь и поэзия — едины.

Мезень… Мазай…

Мисюсь, ты где?..

Сростки

Над Москвою — латай, не латай! —

хляби неба разверсты.

Ну, а мой самолет — на Алтай,

где березки стоят, как невесты.

С высоты, как зеленый паркет,

предстают огороды.

Вот — гора под названьем Пикет,

вот — скопленье народа.

Свои души раскрыв, как мошну,

где хранились краюшки достатка,

вся Россия идет к Шукшину,

принося себя в дар без остатка.

Мне б понять — ну, хотя бы на треть! —

наши грустные были:

почему надо лишь умереть,

чтоб тебя — полюбили?

Несть в Отчизне талантам числа!

(Только нет им — и ходу.)

Затопили страну волны зла.

Чем спасаться народу?

Где найти необманный ответ:

как нам жить в мире этом?..

И идет вся страна на Пикет —

к Шукшину. За советом…

Ну, а завтра опять: «Улетай!» —

жизнь потребует хмуро.

И глядит нам вдогонку Алтай —

по-шукшински, с прищуром…

Лиса

…После Тарусы — вновь пошли леса

зеленые, густые, точно шуба.

Тут все растет — от сосен и до дуба!

А вон — гуляет рыжая лиса.

Плутовка и не думает бежать!

У ней, видать, уже вошло в привычку

встречать тут поезд или электричку…

Ну чем они ей могут помешать?

Пылает шерстка рыжая, как флаг,

не опасаясь вражьей закулисы…

Россия! Русь! Храни себя в веках!

Пусть живы будут и леса и лисы.

Пускай порой — хотя б со стороны! —

всем, кто спешит домой иль, может, в гости,

хотя б на миг окажутся видны

улыбка лисья или лисий хвостик.

В своей душе — мы дети до седин,

нам не хватает радости и ласки,

а лес с лисой выносят из глубин

прошедших лет —

воспоминанье сказки…

Живи, кума! Воруй на фермах кур!

Пускай твой запах бесит пустолаек.

Бог создал лис на свете — не для шкур,

им белый снег под ноги подстилая.

Мир красотой наполнен, чтоб душа —

не разучилась радоваться чуду…

Беги, кума… Ах, как ты хороша!

Так и пальнул дуплетом бы в паскуду!

Приход тепла

Уже апрель шагнул за середину…

Давно следы томительной зимы

свело на нет и унесло, как льдину,

куда-то в область холода и тьмы.

Мы сняли шапки, расстегнули ворот,

идем, ловя целебные лучи.

Весна без боя покорила город,

он сам на блюде вынес ей ключи!

И солнца дни счастливой вереницей

спешат вступить в хозяйские права,

чтобы везде — в столицах и станицах –

как детвора, помчалась в мир листва.

Они в дома заходят, входят в избы,

как вещмешки, неся в руках тепло.

И голубеет взор моей Отчизны,

и на душе становится светло.

Кипит вокруг любовная работа,

гремит парад желаний, чувств, идей.

И так охота совершить хоть что-то

не для себя — а для других людей.

Ледяной дождь

Ты останься со мной. Пережди

непогоду и грустные мысли.

Над страной ледяные дожди,

как стеклянные нити повисли.

Посмотри — вся Россия лежит,

как опасная скользкая горка.

(Как бы солнечный сгусток души

не покрыла такая же корка!..)

Слышишь — ветки трещат за окном,

от нависшего груза ломаясь?

Нелегко жить в плену ледяном,

гнущей тяжести льда не сдаваясь.

Стынет сердце ледышкой в груди.

Новый век, как метель, сатанеет.

Мрак и холод лежат впереди,

и душа от тоски леденеет.

Защитят ли холодную кровь

свитера да из шкур одеяла?

Мир промерз, как окно. Лишь любовь

в нем чуть видный глазок продышала.

Это наше спасенье! Она –

нас согреет сильней, чем одежда.

Нам любовь эта свыше дана,

чтобы в нас не погибла надежда.

Этот дождь, что сверкает стеклом,

он — не кара, а только проверка

наших душ и сердец на излом

и житейских трагедий примерка.

Чтоб, шагнув за порог избяной

на простор меж былым и грядущим,

мы любили наш мир ледяной,

веря в то, что он станет цветущим.

Воспоминание о Венеции

Венеция живет, как карнавал,

всех веселя, влюбляя и дурача,

сырые стены за фасадом пряча

и запрудив гондолами канал.

Куда ни глянь — все маска и обман.

Здесь жить нельзя, здесь все давно прогнило.

Но отчего же сердцу все тут мило

и, синь вдохнув, я становлюсь, как пьян?

И над сияньем изумрудных вод

стою, застыв с улыбкой идиотской…

(Сюда не зря всегда стремился Бродский,

и приезжал едва ль не каждый год!)

Жизнь превратилась в бесконечный бой,

душа в крови, но где же санитарка?..

Взгляд подниму у пристани Сан-Марко –

и грудь наполню новою судьбой.

Тут пахнет тиной. Тут зеленый мох

ползет по камню, покрывая стены.

Тут шум и гам. И страшно вздуты цены.

Но этот город — обожает Бог.

Он, словно яркий шарик надувной,

летит мне вслед сквозь годы и ненастья,

чтоб не ослабла в сердце вера в счастье

и не тускнело солнце надо мной.

Глядя на облака…

Над землею плывут облака.

Далека их стезя, нелегка.

То под солнцем плывут, то во мгле,

то дождем шелестят по земле.

То, как птицы, парят на крыле.

Над землею плывут облака,

будто гонит их чья-то рука.

Обнимаясь с густой синевой,

над Смоленском плывут, над Невой.

Над моею любимой Москвой.

Над землею плывут облака

из неведомого далека.

И глядит с высоты, чуть дыша,

в каждом облаке чья-то душа…

То ли воина, то ль — малыша?

Так когда-то и я поплыву

в ослепительную синеву,

где сливаются души навек,

будто сотни впадающих рек.

(Так уходит любой человек.)

И когда-то, смеясь и звеня,

океан этот примет меня,

дав возможность душе без преград

плыть над миром столетья подряд,

влившись в облачный белый парад.

Ах, как сладко смотреть с высоты

на деревья, поля и цветы,

слышать радостный гул голосов,

видеть буйные гривы лесов!

Не считая минут и часов.

Только нужен ли он, не пойму,

этот сказочный рай — одному?

Коль я в небе тебя не найду —

будет хуже мне там, чем в аду.

Будто птице в сожженном саду…

Позови! Я узнаю тебя,

чтобы плыть нам сквозь вечность, любя,

через свет, через бури и мрак,

неразлитными во временах!

Дай мне знак, дай мне знак, дай мне знак…